Ангел боли - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 35

Более того, такие типы «эмоциональной боли» часто более могущественны в своем воздействии на нас, чем простая физическая боль. Слезы, которые проливает ребенок, разбивший коленку, часто менее тягостны, чем те, которые следуют за бранью в его адрес; взрослые учатся сдерживать свои слезы, когда их ранят словами, но также могут плакать от метафорически причиненной боли и проливать слезы сочувствия из-за ран тех, кого они любят.

Разница воздействия особенно ярко проявляется в феномене суицида. Точно не известно, но люди сравнительно редко убивают себя из-за агонии; тоска и любовное разочарование — гораздо более частые мотивы для саморазрушения. Следует также заметить забавную, но распространенную форму речи, свойственную некоторым людям, которые иногда говорят, что, несмотря на страдания, доставляемые травмами или болезнью, они довольно «хорошо» чувствуют себя. Отсюда мы можем заключить, что чувство здоровья, связанное с чувством своего эмоционального согласия с миром, иногда считается более ценным, чем чувство отсутствия боли. Человек под пыткой может, несмотря на исключения, быть принужден агонией предать своих любимых, но последующее чувство вины может превратиться в ношу эмоциональной боли для них, которая будет мучить их ещё долго после исцеления физических ран.

Несмотря на то, что этот вывод может показаться излишне эмоциональным, есть определенный толк в аргументе, что лучшим противоядием от боли является не химическое средство вроде опия, но возможность чувствовать, что жизнь достойна жизни и вознаграждается, несмотря на твои страдания. Не следует недооценивать качество опия, и человек, испытывающий тяжкую боль, совершит глупость, отказываясь от него, но когда он проглатывает настойку, его нужды не заканчиваются. Тот факт, что человек любит своих жену и детей и любим ими, может помочь ему переносить физические трудности гораздо дольше.

Без сомнений, человек может согласиться на известный риск повреждения и переносить существенную продолжительную боль, если ему известно, что жизнь его жены или детей под угрозой. Он может, конечно, быть принужден отбросить свои принципы под жестокой пыткой, но это не уменьшает значение того факта, что он также может пожертвовать собой, чтобы спасти других. Как могла бы существовать армия и вестись войны, если бы не сила чувства долга, заставляющая преодолевать угрозу ранения и боли?

Данное наблюдение придает определенное доверие гипотезе, что боль, кроме обучающей функции, имеет и некую функцию стимула, побуждающего импульса.

Опыт эмоциональной боли не приучает множество людей к меньшим чувствам по отношению к любимым, большинство людей не отзываются на свой первый опыт тоски из-за неразделенной любви, каким бы болезненным этот опыт ни был; и только малая толика тех, кто приходит во временное безумие от разочарования в любви, становятся полностью бесчувственными. Естественный отбор дал нам возможность испытывать эмоциональную боль не для того, чтобы мы избегали её причин, если эмоциональная боль не является просто жестоким случаем сильного чувства; она должна служить иным целям, которые также важны для нашей способности к выживанию и передачи этой способности нашим потомкам.

Что бы ни говорили философы и ученые о феномене боли, мы никогда не сможем — да и не стоит пытаться — убедить себя в том, что боль иногда должна приветствоваться и приниматься. В самой сути боли заключается то, что иногда её следует избегать и отклонять. При рациональном изучении, как бы то ни было, нам следует надеяться прийти к лучшему понимаю её необходимости, и понимание, несомненно, поможет нам преодолевать боль и принимать решения, которые иногда нужно принимать, оправдывая риск повреждения.

Страдания не облагораживают нас, несмотря на утверждения некоторых философов. Неверно, что бы ни утверждали иные оптимисты, что то, что не убивает нас, делает нас сильнее. Тем не менее, из нашего опыта боли проистекают как добрые, так и вредные последствия, и мы обязаны самим себе пытаться как можно лучше разобрать, что они означают. Если нам следует победить «пращи и стрелы яростного рока», то нужно изучить все, что касается природы и действий этих пращей и стрел и точной формы ран, которые он могут причинить и причиняют человеческому телу и человеческой душе.

(Отрывки из труда «О естественной пользе боли» Дэвида Лидиарда. «Журнал физиологического общества», весна 1889 года).

Часть вторая

НЕСОКРУШИМЫЕ ОКОВЫ И АДСКОЕ ПЛАМЯ

1

Его охватило безжалостное пламя, и он умер бы, если бы его не спас ангел, чьим преданным слугой он был и которому он все ещё был нужен. Ангел, бережно расходуя собственную магическую силу, искусно использовал пламя, чтобы закалить человека, превратив его в свой прекрасный инструмент.

Вначале человек не понимал, что с ним сделали, и ненавидел воображаемую несправедливость своей судьбы: но со временем он смирился со своим положением. Он понял: то, что он принимал за Ад, было скорее Чистилищем, и он — всегда считавший себя проклятым — имеет законное право вступить на тропу спасения.

До тех пор, как он прошел сквозь пламя и был очищен от всех чувств, он не знал, что значит чувствовать на самом деле.

До тех пор, как он прошел сквозь пламя и был ослеплен его светом, он не знал, что значит видеть на самом деле.

До тех пор, как он прошел сквозь пламя и был уничтожен его жаром, он не знал, что значит быть на самом деле.

Долгое время спустя после пожара Джейкоб Харкендер не чувствовал боли. Нервные окончания под поверхностью его кожи были выжжены, так что его нервы не воспринимали внешних стимулов.

В этот период он удалился от мира больше, чем в любом сне и трансе, которые ему случалось пережить, когда он с трудом уходил от диктатуры реальности. Тогда он понял неопровержимую истину слов Беркли: материя есть отвлеченная идея; если идеи нет, то нет и материи.

На свой извращенный лад этому человеку посчастливилось ускользнуть на время от мира, и он вкусил свободу. Ненадолго он стал подобен Богу — один в самом себе, вне Творения.

Но так же, как Бог, в которого с идиотским упорством верил его отец, Харкендер со временем обнаружил, что не может больше переносить пустоту уединения. И так же, как в свое время пришлось Богу, он выкрикнул в конце концов: «Да будет свет!»

И был свет, когда он потребовал этого: свет и жизнь, и все бесформенные образы зарождающегося мира. И в величественном взрыве света, который был просто следствием возвращения чувствительности его телу и мозгу, он узрел Бесконечность.

Сожженные нервные окончания в конце концов начали отрастать снова во внутренних слоях плоти Харкендера. Рецепторы восстанавливались на своих местах, открываясь обновленным чувствам, и обнаженные отверстия заполнились переполняющим водопадом всевозможного чувственного опыта. И был свет, и был звук, и было тепло, и было давление; было смущающее сочетание кислоты-сладости-горечи на языке, ноздри ощущали сладковатый сплав запахов разложения и гниения.

И сверх всего этого была боль.

Свет, сиявший в сознании человека, происходил не извне. Его глаза, выжженные огнем и вытекшие от жара, никогда больше не увидят, если только какое-то милосердное волшебство не развернет вспять поток времени. Но внутренний взор его души, который он так долго и старательно развивал, чтобы рассмотреть миры за пределом мира и уловить оттенки ощущений, которые не воспринимало обычное человечье стадо, теперь получил невообразимый ранее кругозор.

В этом первом потоке света он увидел яркую вспышку созидательной энергии, с которой начался мир, и огромное облако взорвавшихся звезд, и все обитаемые миры, которым дали жизнь звезды.

На лике звездного моря он прочел черты восхитительнейшего из всех созданий света — жестокого и прекрасного Ангела Боли; а она увидела его. Она хлестала и рвала его изо всех сил, и исторгла из его уст все крики, на которые способны были его обожженные легкие.