Ангел боли - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 34

Простейшее объяснение, с помощью которого мы надеемся дать разумный ответ разнообразным вопросам боли, заключается в гипотезе, что те боли, которые не вдохновляют нас на совершение полезных действий, являются просто побочным продуктом аппарата, созданного естественным отбором на благо «полезной» боли. Но это решение не подходит, поскольку аппарат, проводящий боль — нервная система — не предназначен полностью для этой цели. Электрические сигналы, вызываемые внешними явлениями, могут, в принципе, восприниматься как приятные или как неприятные, в зависимости от уловок мозга. Почему же тогда мозг должен быть сформирован естественным отбором так, что он расценивает определенные сигналы как болевые, даже если никакое подходящее действие для того, что избежать повторения или прекратить это явления, совершить невозможно? Почему тогда способность мозга чувствовать не организована так, чтобы эффект от неизлечимых болей был нейтральным?

Из сообщений африканских охотников видно, что механизм боли у животных работает по-разному. Антилопы и зебры, преследуемые львами или гиенами, прилагают все усилия, чтобы не быть пойманными — но, оказавшись сбитыми на землю, они часто становятся совершенно покорны судьбе, словно потеряв способность к ощущениям. Канадские трапперы также сообщают, что животные могут отгрызть себе конечность, чтобы выбраться из капкана. Подобная операция была бы крайне сложна для человека, даже вооруженного пилой или набором скальпелей, из-за воздействия боли на сознание и руку, направляющую лезвие. В данном контексте мы, разумеется, должны быть готовы различать физиологию боли и осознание «причинения вреда» — которого животные могут и не иметь, — но знание об этом различии не разрешает загадку.

Если взглянуть на проблему с другой стороны, то следует обратить внимание на определенные способности, которых наш мозг не имеет, хотя логика предполагает, что естественный отбор должен был бы нас ими наделить. Если подойти к вопросу с неортодоксальной точки зрения, то, конечно, кажется очень странным, что мы полностью отданы на милость боли и она так легко выводит нас из строя, что её обучающие функции могут быть подвергнуты серьёзному сомнению. Получается, что это не достаточно контролируемое явление. Боль от ожога приучает нас убирать руки от огня, и, несомненно, урок запоминается, но ощущение боли сохраняется надолго — неужели функция подкрепления должна быть столь сильной? Почему информирующий сигнал должен быть настолько интенсивным и безнадежно неприятным? Почему наш мозг создан таким образом, что разум, находящийся в сознании, не может получить милосердную помощь перед лицом агонии?

Стоит здесь заново подчеркнуть, что люди, верящие в сверхъестественное провидение, имеют не лучшие ответы на эти вопросы, чем люди науки. Если уж действительно существует космический план, по которому существование зубной боли подстегивает изобретение услуг дантистов, то почему бы не включить в него и какой-то род естественного обезболивающего, которое избавило бы людей от ядовитого воздействия эфира и хлороформа? А если боль, как полагают некоторые, является божьей карой за грехи наших предков, то почему получается так, что добрые страдают не меньше, чем злые? (Если в этой области возможно вообще какое-то преимущество, то им явно обладают злые, чей грех часто состоит как раз в том, чтобы причинять ненужную боль их более кротким собратьям).

Перед нами встанет ещё больше вопросов, если мы рассмотрим разнообразие индивидуальных реакций на ранения и болезни примерно одинаковой тяжести. Без сомнения, наша реакция на боль отчасти связана с отношением. Стоик с достоинством переносит то, что сломит волю его ближнего. Слабовольный находит невыносимым то, что преодолевает его ближний. Человек того типа, который доктор Крафт-Эблинг называет мазохистом, активно добивается болезненных переживаний определенного типа и находит их приятными. Ритуалы, которыми отмечается достижение совершеннолетия во многих примитивных обществах, часто сопровождаются ордалиями, и не так давно ордалии признавались также и в английском праве; подобные испытания основываются на неявном предположении, что способность перенести боль является и должна быть свидетельством смелости и правоты.

Без всякого сомнения, тем не менее, не следует доказывать, что стоицизм, как и мазохизм, могут быть логически доведены до абсурда. Дело просто не в том, что известная смелость и целеустремленность позволят всякому человеку выстоять пытку, или что человек в состоянии полностью перестроить опыт своих внутренних переживаний так, чтобы получать удовольствие от всякого болезненного ощущения. Опыт, благодаря которому мазохист получает удовольствие от боли, всегда индивидуально сопряжен с частным и глубоко личным значением, обычно религиозным или сексуальным; не боль сама по себе может быть приятной, но ситуация, в которой боль возникает в особом социальном или психологическом контексте. Ни существование стоиков, ни существование мазохистов не отменяют того, что боль является проклятьем, тяжелейшие проявления которого не имеют разумного объяснения. Его тяжелейшим последствиям мы не может дать более или менее эффективный отпор.

Заманчиво предположить, что рано или поздно этот недостаток человеческого естества будет исправлен, если не сверхъестественным вмешательством, которое отправит нас в Рай свободными от боли, то дальнейшей работой естественного отбора или искусством практической науки. Возможно, естественный отбор, благоприятствуя тем особям, чей контроль над собственной болью немного полнее, чем у их ближних, в конце концов произведет расу, чьи болевые ощущения будут регулироваться в строгом согласии с принципом необходимости. Возможно, рост наших знаний и понимания освободит нас от необходимости такого долгого ожидания и обеспечит нас какими-нибудь химическими или механическими средствами, облегчающими боль быстро, легко и индивидуально. Несовершенные обезболивающие средства, с которыми мы уже знакомы — опий, морфий и кокаин — возможно, в будущем будут дополнены иными и лучшими составами.

Но если мы потворствуем себе в данном предположении, то, возможно, нам следует задумать и о другом, и спросить себя: неужели природа действительно так глупа, как мы её представили? Может быть, в боли содержится какая-то иная, кроме обучающей, функция, которую мы упустили? Возможно ли, что наши предки, чья природа сформировалась в процессе дарвиновского отбора, действовавшего сотни тысяч лет, получали от боли какое-то преимущество, которое мы лишь недавно утратили или которое нам до сих пор не удалось осознать?

Если человеческий мозг ощущает боль особенным образом не из-за простой прихоти природы — неудачного побочного продукта развития сознания и силы рационального мышления, — тогда мы должны с необходимостью искать функции и пользу сверх просто обучающей. Если мы сделаем это, нам стоит серьезно принять, хотя бы как гипотезу, тот факт, что боль может быть определенным поводом или стимулом, который побуждает людей к усилиям, выходящим далеко за рамки избегания определенных действий и предметов — возможно, даже далеко за пределы общего поиска комфорта, убежища и эффективной медицины. Возможно, нам следует приготовиться к принятию идеи о том, что интеллектуальный человеческий прогресс — как в области индивидуального саморазвития, так и в области коллективного интеллектуального состояния — каким-то образом выигрывает от частного болевого опыта, который приходится переживать людям.

Существует и другая тема, которую следует учесть; она ещё больше усложняет дело анализа и построения гипотез. Нам уже пришлось заметить различие между физиологическим феноменом боли (т.е. передачей определенных электрических импульсов по нервам в мозг) и субъективным болевым переживанием (т.е. знанием о боли, чувством вреда, воспринимаемым активным сознанием).

К данному наблюдению следует добавить, что осознание течения причинности иногда является обратным. Иногда мы чувствуем боль из-за предметов, совершенно отличных от обжигающего пламени или колющихся шипов, нас также «ранит» чувство горя от потери наших близких, или потери любви и самих любимых. Мы часто говорим о «больном сердце» или о боли, причиненной оскорблением, и тут, разумеется, могут проявляться физические симптомы, сопровождающие то, что по существу, является душевным переживанием.