Ангел боли - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 85

Сев, он понял, что все ещё обнажен, но ран на груди больше не было. Он прикоснулся пальцами к своему лбу и почувствовал, что он покрыт потом.

Только теперь он заметил женщину, наблюдающую за ним в тени ближайшего дерева. Некоторое время, несмотря на её необычное одеяние, он думал, что она может быть его дочерью, Корделией. Затем он увидел, что у неё другое лицо. Инстинктивно он подтянул ноги, чтобы прикрыться, смущенный своей наготой.

— В чем дело? — спросил Таллентайр более резко, чем намеревался. — Где я? Где Стерлинг и Адам Глинн?

— Ты в Эдеме, — ответила она.

— А вы, без сомнения, Ева, — сказал он раздраженно.

— Нет, — она словно поддразнивала его. — Тут есть Адам, но нет Евы.

Тем не менее, она сорвала один из плодов с ветки над головой и кинула ему. Он попытался поймать плод, но тот упал на землю. Таллентайр подобрал плод и подозрительно рассмотрел его, словно ожидая, что он будет с червоточинами. Плод был размером с кулак, но не очень тяжелым.

— Это не яд, — сказала ему женщина. — Напротив, плод обладает сладким и чистым вкусом.

Он откусил немного и понял, что она говорит правду.

— Я был ранен, — сказал он. — Или думал, что был. Но я уже раньше был в подобном месте, и я помню, как легко могут исцеляться здесь раны.

Она улыбнулась, но ему снова показалось, что она смеется над ним.

— Смерть ничего не стоит в Эдеме, — сказала она ему. — Раны здесь ничто, а боль — всё. Но ты теперь не испытываешь боли.

— Я не чувствую боли, — признал Таллентайр. Он снова откусил от плода и быстро съел его, затем снова поднял глаза.

— Он довольно сладок, — признал он. — Но я ничего не узнал. Я и раньше знал, что я обнажен.

Затем к женщине подошел второй человек. Это был мужчина, одетый ещё более нелепо, чем она, его одежда сидела так плохо, словно он одолжил её у кого-то другого. Она сорвала ещё один плод и протянула ему.

— Вот мой Адам, — сказала она Таллентайру. — Однажды павший, но сейчас восставший. Ты встречал его раньше и встретишь снова, совсем в другом месте, очень скоро.

Таллентайр и Адам Глинн обменялись взглядами. Адам Глинн не был удивлен, увидев старика снова живым и здоровым.

Таллентайр подумал, что Глинн дошел до того состояния рассудка, когда уже ничто не удивляет. В некоторых снах ждешь всего и ничего, и нет причин чему-то изумляться. Затем, проснувшись, испытываешь неприятное ощущение потери способности к правильному пониманию мира.

Он посмотрел женщине в глаза и спросил:

— Кто вы?

Неважно, — ответила она. — Возможно, ты больше никогда меня не увидишь. И я не знаю, чем буду в будущем. Что касается того, кем я была в прошлом… Я была шлюхой, просто шлюхой.

— Лилит, — сказал Таллентайр, словно он подбирал ответ к загадке. — Тебя зовут Лилит.

— Одно имя не хуже другого, — сказала она. — В именах нет силы, пока ты не знаешь, что они точно обозначают.

— Я не столь в этом уверен, — заговорил Адам Глинн. — Дать чему-то имя означает вступить на путь понимания. Каждое последующее открытие того, что означает имя, — это новый шаг на пути. Однажды мы узнаем, как правильно тебя называть, и узнаем точно, что мы имеем в виду, когда говорим о тебе. Тебе не всегда будет так же легко менять свои имена, как ты меняешь свою внешность, чтобы скрыться от понимания.

Она лишь рассмеялась в ответ, но затем повернулась и коснулась лба Адама Глинна. Он замер, как статуя, лишенная жизни и времени. Женщина подошла к Таллентайру, протягивая руку к его лбу.

— Вам бы следовало превратиться в ангела с пылающим мечом, — сухо сказал он. — Имеете ли вы вообще представление о театре?

Дэвид не почувствовал постепенного пробуждения, он очнулся резко и грубо. Его глаза уже были открыты и привыкли к сумеркам вокруг его постели. Нелл сидела в кресле, неся свою вахту. Она была в своей ночной сорочке.

Он посмотрел на неё и почувствовал, как любящая улыбка изменяет его лицо.

Боль осталась, но приуменьшилась. Резь в спине и жгущее ощущение в суставах стали значительно легче. Это вернуло ему чувство необходимого комфорта, и он почувствовал, что вздрагивает от радости.

— Мне снился сон, — осторожно сказала Нелл.

— Он напугал тебя? — спросил Дэвид, наслаждаясь свободой от боли.

— Нет. Сон был не страшный, но я решила рассказать тебе о нем как можно скорее, а то я его забуду.

— Думаю, я знаю, что тебе снилось, — легко сказал Дэвид. — Я думаю, тебе снилось, что ты была волком, и что Тедди и Саймон тоже были волками, и что ты жила в волчьем логове в огромном лесу со стаей волков.

Он наблюдал за её удивлением и радовался тому, что был его причиной.

— Откуда ты знаешь? — спросила она. — Ты тоже его видел?

— Да. Я думаю, наши с тобой сны перемешались. Так иногда случается.

— Я знала, что ты смотришь сны, — сказала она. — Поэтому я ждала, когда ты проснешься. Ты издавал странные звуки, словно тебя обижали. Но теперь тебе лучше, верно?

Дэвид принял сидячее положение без обычной боли, но так же неуклюже, как раньше.

— Да, сказал он, понимая, что она права. — Теперь мне лучше.

— Какой сегодня день, Нелл?

— Понедельник, — сказала она, но затем помедлила. — Ну, — поправилась она, — то есть был понедельник. А теперь, когда мы проснулись, должен быть уже вторник.

Дэвид посмотрел на свою руку, на ней было ни шрамов, ни бинтов. «Как просто! — подумал он. Все болезни мира прекратились бы, если бы ангелам было до них дело. Увы, им все равно».

— Папочка, — спросила Нелл, — а почему мы видим сны?

— Потому что мы не машины, — мягко сказал он. — Потому что мы должны думать, чтобы жить, и чувствовать, чтобы думать. Сон — это способ исследовать нереальное. Сон напоминает нам, что наши чувства рассказывают не все о нашем мире, и то, что мы можем увидеть нашими глазами, есть только начало понимания.

— Я думаю, здорово быть волком, — сказала Нелл. — Но я не уверена. Когда я проснулась, я не могла понять, на что это похоже, но во сне казалось… будто ничто не может нам навредить.

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

— Но тебе было плохо в твоем сне. Я видела. Почему тебе было больно, а мне нет?

— Иногда сложно избавиться от боли, — ответил Дэвид. — Даже когда ты спишь. Вот почему я иногда принимаю лекарства. Дело в болезни, понимаешь?

Он показал ей свою руку, чтобы она увидела его вздутые суставы. Но вздутие было теперь гораздо меньше, а суставы почти не болели.

— Почему нам больно? — спросила Нелл, нахмурившись. — Тедди говорит, что ты работаешь над тем, чтобы это выяснить.

— Боль — это цена, которую мы платим за способность мыслить. Для того чтобы говорить и думать, мы должны осознавать, но мы не можем просто решить, что мы осознаем, а что нет, иначе мы окружим себя ложью. Боль — это способ познания мира. Некоторые боли говорят нам о некоторых болезнях, но, кроме того, боль напоминает нам, что мир сделан не ради нашего удобства, что сама жизнь — это борьба с враждебными обстоятельствами. Боль — это шпоры, заставляющие нас видеть ясно и понимать более полно.

Но однажды, Нелл, люди станут хозяевами своей боли, а не её слугами. Однажды люди сумеют договориться с болью, не забивая её опием, но приручив её и сделав безвредной. Однажды мы сумеем освободиться ото всех проклятий, мучающих нас. Тогда мы станем по-настоящему свободны. В этом часть моей работы. Это лишь малая часть, но на свете миллионы людей, и, работая все вместе, мы сможем добиться великих побед. Я мало что могу, но несчетное количество других поддержат мое дело, когда я перестану работать. Вместе мы можем все. Однажды люди научатся жить с болью и поймут свои сны.

Нелл не поняла его — она была слишком маленькой. Но однажды она поймет. И поймут все.

Позже, тем же вторником, Нелл встретила дедушку, бросилась ему в объятия и сообщила по секрету, что видела себя во сне волком.

— Ты видел мой сон? — спросила она.