Карнавал разрушения - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 19

Когда Анатоль подхватил пса, он знал, что тот сильно ранен — видимо, те две пули попали в цель. Но пусть даже и так, животное выполнило свою задачу. Никто больше не показывался из темноты, погони больше не было.

Анатоль несколько раз попытался вытащить животное из воды и, наконец, ему это удалось. В пламени свечи он разглядел, что пуля попала в живот и вышла на спине, оставив ужасную рану. Из раны струилась кровь, не оставалось сомнений, что животное умирает. Анатоль всматривался в дальний конец туннеля, но не мог никого увидеть или услышать. Если и остался кто-то в живых из преследователей, они все равно не шевелились.

Анатоль поднял собаку повыше и посмотрел в ее глаза. Он ощущал не своем лице ее прерывистое дыхание. Черты животного задрожали, стали расплываться, меняясь на глазах.

И это изменение было столь необычно и чудесно, что Анатоль едва не выронил животное. Еще до того, как трансформация закончилась, он знал, что держит в руках волка, теперь же в его объятиях очутилась обнаженная женщина.

У нее была бледная кожа и длинные светлые волосы. Должно быть, в молодости она была прекрасна, но сейчас уже довольно немолода. Странно, но это потрясло его сильнее, чем сама трансформация. Видно, никто не мог бы догадаться, что вервольфы бывают средних и преклонных лет.

Раны на ее теле больше не кровоточили, но по-прежнему оставались тяжелыми. Входное отверстие пули — чуть выше и левее пупка. Он держал ее так, что мог видеть и другую рану — куда страшнее — на спине. Она была на грани жизни и смерти, но губы еще двигались, стараясь передать нечто важное.

— Сири, — произнесла она. — Я Сири… Если можешь… скажи Мандорле… где лежит мое тело…

Она говорила по-английски. Ведьма упоминала лондонских вервольфов, а Асмодей произносил имя Мандорлы. Паутина бреда, казалось бы, охватила его еще сильнее, но Анатоль оставался спокойным и сосредоточенным. Он — машина, и неважно, помогает происходящее почувствовать это, или нет.

— Да, — сказал он, — ощущая сопереживание с ней, желая облегчить ее последние моменты. — Если смогу, передам.

«Интересно, она и в самом деле перегрызла горло пяти человекам в течение нескольких секунда? — думал он. — Вервольфы весьма изобретательны в вопросах убийства… но для них, я полагаю, смерть тоже всего лишь временная остановка на пути без начала и конца».

Он снова потянулся за свечой, сейчас это было легче, когда у него на руках лежало тело мертвой женщины. Потом понес ее туда, где ждал священник.

Рана отца Фериньи была не столь ужасной, как у волчицы, но тоже могла оказаться смертельной. Пуля поразила его рядом с плечом. Размозжила лопатку и задела легкое, которое медленно наполнялось кровью. Священнику было тяжело дышать, но он тоже хотел передать послание, и ему некогда было выслушивать мнение Анатоля об их спасительнице. Фериньи держался очень собранно, словно мысли о мученичестве позволили ему мобилизовать внутренние ресурсы.

— Книга, — еле слышно проронил он. — Она спрятана под полом на чердаке… дом тринадцать на рю Маркассен. Заберите ее, если сможете, и отправьте в Лондонский дом моего Ордена. Уил-стрит, в Бромли-бай-Боу…

Анатоль не устоял перед искушением сказать: — Почему вы говорите это мне? Разве я не одержим Дьяволом?

Фериньи даже не попытался улыбнуться. — Вы попросили ведьму освободить меня, — слабо произнес он. — Вот так я ее и использую, эту свободу. Члены лондонского кружка знают Дэвида Лидиарда, они могут подсказать вам, как его найти.

Имя Лидиарда отпечаталось в сознании Анатоля сильнее, чем остальное. Отчего-то сам факт того, что священник знал его имя, как знала и ведьма, не удивил его ни капли. «Мне что, действительно нужно разыскать этого человека? — подумал Анатоль с иронией. — Судьба назначила нам встречу в Конце Света — разве могу я избежать ее?»

Но вслух он произнес: — Сделаю все, что смогу. «Ради вас, — добавил он про себя, — ради существа, которое я держал на руках, ради англичанина, посетившего мой сон, ради Орлеанской Девы и, пожалуй, ради таинственной ведьмы. Если я должен стать частью этой безумной игры, я сумею играть достойно. Если это реально — а разве теперь я могу хоть немного в том сомневаться? — значит, в мире нет более достойной игры».

Внезапно свеча погасла, оставив его в полной темноте.

Интерлюдия первая

Золотой век дурака

Золотой Век находился в своей финальной фазе вялого умирания, когда Махалалел решил взять на себя задачу обучения любимых сыновей так же, как и обычных людей, по образу и подобию коих они были созданы. С этой целью он привел их на вершину холма, откуда они могли наблюдать небольшое побоище, в котором компания людей, собранных с ферм и деревень, пыталась, хотя и безуспешно, остановить жестокое наступление на их землю племени кочевников-мародеров.

В конце небольшого побоища человек тридцать пять-сорок лежали мертвыми, рядом с ними — дюжина лошадей. Почти всех вначале пронзили копья или стрелы, но многие из защитников беспомощно лежали и истекали кровью, пока битва шла своим ходом, ожидая, пока противники соберутся прикончить их ударом сабли.

— Вот начало войны, которая протянется долго, хотя, в сущности, в ней уже определились победители и побежденные, — объяснял Махалалел. — Поражение в этой битве тех, кому принадлежит земля, оставляет всю долину на милость завоевателей, которые вполне насладятся победой, присвоив то, что осталось от побежденных. Те, кто остался в живых, будут убиты, их жены — захвачены в плен, изнасилованы и тоже убиты — либо обращены в рабство.

Однако, со временем кочевники присоединятся к своим голодным ордам, выйдут в поход на соседние области. Тогда те, кого изгнали отсюда, вернутся и начнут отстраивать заново свои дома, засеивать поля. Тяжелым трудом они постепенно вернут былое благосостояние и удержат его, пока не нагрянут новые завоеватели.

В этом всегда наблюдается определенная периодичность, ибо два образа жизни, столкнувшиеся ныне, постоянно противопоставлены друг другу. Всегда будут те, кто растит урожай и обрабатывает землю для своих нужд, и всегда будут скотоводы-кочевники, перегоняющие своих животных с места на место в поисках пастбищ. Их натура заставляет земледельцев заниматься накоплением добра и защищать его от тех, кто вторгнется на их землю, не жалея сил. А в природе скотоводов — скитаться, нигде не пуская корней, быть хищниками и грабить чужое добро. Такое разделение среди людей существовало всегда, и каждый человек наследует тот или иной образ жизни.

Со временем сборщики урожая построят города, возведут стены, в то время как скотоводы превратятся в искателей приключений и завоевателей, против которых ни одни стены не выстоят вечно. По мере того, как будет расти количество людей, а их рабочая сила будет объединяться во все более крупные компании, города, в которых они обитают, станут тоже увеличиваться, защитные стены — становиться выше и прочнее, а разрушительные силы, направленные против них — амбициознее и мощнее. Таким образом, цикл повторений станет шире и изощреннее. С каждым новым поворотом великого колеса защитные сооружения будет все труднее преодолеть, но и силам разрушения будет все сложнее противостоять.

Вот и вся будущая история человеческой расы в зародыше. Я назвал процесс нарастания, который заставляет весь цикл развиваться по спирали, прогрессом. Его первичные продукты — доспехи и оружие, но есть и ряд интересных побочных продуктов. И лучшие из них, в моем понимании — любопытство, знание и научный метод. Увы, у этих побочных продуктов есть свои побочные продукты, бесполезные фантомы воображения: представления, вера и догматизм. Благодаря этим усложнениям путь прогресса никогда не будет гладким, и человеческая мудрость всегда будет нетвердо стоять на ногах, устремляясь в неведомое.