Карнавал разрушения - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 46

Анатоль поднялся с места. — Я пришлю Гекату, — пообещал он. Выходя из дверей, он снова стукнулся головой о притолоку, но и на сей раз сдержался и не выругался.

«Бедный мальчик! — думал Дэвид. — — Он не старше, чем был я, когда меня укусила змея, и его уже швырнули в колодец хаоса, а времени, чтобы научиться плавать, у него нет».

Мир за пределами огня оказался вакуумом. Здесь от нее не осталось ничего, кроме тени , окутавшей ее тело и разум пустой темнотой. У нее больше не было ни крови, ни костей, ни плоти, но сохранялось подобие присутствия, подобие формы. Не осталось ни руки, ни сердца, ни глаз, но она могла ощущать поток времени и прикасаться к стеклянной стене мира, и смотреть на мир через далекой, озаренной слабым светом окошко. Вакуум, в котором она пребывала, не обладал никакой температурой, он не мог заморозить ее, но при этом она ощущала, что ее лишили ее же собственного тепла.

«От меня ничего, не осталось, — сказала она себе, хотя и беззвучно. И вряд ли в том был смысл. — Я осуждена быть ничем, ничем из ничего. Ничего не осталось от Мерси, ничего не осталось от милосердия».

Это не было настоящей правдой. Милосердие заключалось в том факте, что она была не одинока. Находиться вне мира и состоять лишь из тени — уже достаточно скверно, но если при этом оставаться одинокой — хуже некуда. Она же не была здесь одинока, поэтому до абсолютного нуля еще далеко, и лишь ужас заставлял ее протестовать.

Она не была здесь одна, ибо с ней рядом находился Джейкоб Харкендер. Она не могла ни видеть, ни слышать его, но все равно ощущала его присутствие. Подобно ей, он превратился в тень, впечатанную в пустоту вакуума, но его близость казалась ощутимой. Его присутствие помогало ей чувствовать себя комфортнее, несмотря на факт, что именно он вверг ее в этот кошмар. Да, и еще что-то странное творилось с его формой, в ней оказалось слишком много складок. Ей было известно, кто такой Харкендер и что собой представляет, но сейчас он словно претерпел значительные метаморфозы. Он не находился ни подле нее, ни внутри нее, но при этом оставался загадочным образом связанным с ней, и, хотя она знала, что ей лучше радоваться этому, Мерси охватывали ужас и отвращение.

Когда Харкендер сделал движение, Мерси двинулась вместе с ним. Они совершали движение, хотя не находились ни в каком месте. Не проходили сквозь пространство, а касались стекловидной оболочки мира, из которой вышли. Казалось, им никуда и не нужно двигаться, ибо они уже находятся везде, нужно просто сменить угол зрения.

У Мерси было весьма приблизительное представление обо всем этом, и ей приходилось лишь надеяться, что, если кто и разберется в происходящем, это будет Джейкоб Харкендер. Она попыталась убедить себя в том, что, из всех людей мира, он лучше всех подготовлен для действий в здешней обстановке. Попыталась убедить себя: она в безопасности, она — просто пассажир, и ей ничего не остается, кроме как полностью доверять, если она надеется когда-либо вернуться обратно в мир — Харкендер узнает, как это сделать. Увы, непросто убедить себя в собственной безопасности, когда все вокруг такое чужое и жуткое. Мерси не должна была вцепляться в Харкендера, так как это помешало бы ей ускользнуть, появись такая возможность, но она не могла избавиться от страха: вдруг окажется, что он — не более, чем соломинка, за которую она, подобно утопающей, пытается схватиться?

Харкендер, казалось, продвигался к какой-то цели, но Мерси понятия не имела, что это за цель. Если он должен был выполнить некую миссию или достичь некой цели, она не была к этому причастна. Понимала лишь одно: если они не ограничены в пространстве, то ограничены во времени, и ограничены жестоко.

Мерси не знала, способна ли она к каким-либо действиям, и к каким именно, ибо паника словно наполняла ее электрическим зарядом. У нее не было определенного плана, как можно вернуться в мир, не было представления о том, возможно ли, но, когда ее зрение без глаз наткнулось на образ Дэвида Лидиарда за неким мистическим окном, она не смогла удержаться. Она собрала все силы — если это слово только уместно в данной ситуации — все напряжение, пытаясь сформировать фантом руки и фантом голоса; ужас и надежда вдохновляли ее на это.

Когда Лидиард отказался прийти на помощь, разочарование швырнуло ее в одиночество и пустоту. Она не понимала, почему Харкендер тоже тянется к своему врагу, но чувствовала его рвение и жажду сделать это. Видимо, в его приглашении был некий смысл. И, когда попытка Харкендера также провалилась, Мерси не ощутила удовлетворения, наоборот, ее тревога усилилась.

«Может быть, я испортила его замысел? — думала она. — Предала его цель своим отчаянием, нетерпением, криком: „Ради любви к Господу“?»

— Ты не понимаешь… — произносил Харкендер, в то время как образы старика Лидиарда и старой девы, его дочери, исчезали, словно мираж в пустыне. Он пытался придать голосу убедительность, изобразить из себя стратега. Но представлял ли он, что они делают — и зачем?

Времени на сожаления и слезы не оставалось. Харкендер повернулся в другую сторону, к другому окошку, ведущему в мир. Несомненно, он уже тянул руку к кому-то еще.

«Я бесполезна в этой идиотской головоломке, — думала Мерси, — и игра эта ни в коем случае не моя. Я должна хотя бы управлять собой, чтобы сохранять спокойствие. Пусть тянет свои воображаемые руки хоть до изнеможения, пусть демонстрирует свое упрямое присутствие».

Она смогла утвердиться в своем решении; паника оставила ее. И уже один Харкендер говорил с человеком, сидевшим за столом, лихорадочно царапая что-то на бумаге. И только Харкендер протянул руку-тень к Джейсону Стерлингу.

— Сейчас есть лишь один способ понять смысл мистерий, священных или житейских, — прошептал Харкендер алхимику жизни. — Ты уже сделал это прежде, Джейсон, и знаешь, сколь немногого нужно бояться. Двадцать пять лет ты провел в мечтах, но сейчас настало время для новой, более страстной, мечты. Пойдем же, воссоединимся с компанией ангелов — и поспешим, ибо разрушение уже подступает, и голодный хаос лижет нам пятки!

Мерси не могла бы воссоздать выражений, сменявшихся на лице Стерлинга, когда он уронил ручку. Она не слышала, как он говорил, если говорил вообще. Но увидела, как он тянется схватить бесплотную руку, протянутую Харкендером. Она видела, как он растворяется в некоей темноте, ощущала, как он делает шаг, выносящий его из мира, помещая в подобие колыбели, которую она и Харкендер создали для его безопасности. Она почувствовала себя лучше, когда он тоже стал частью их группы, ибо знала, как странно ощущать это ему, а значит, у нее было преимущество перед ним.

«Теперь нас трое, — думала она, пока они проваливались сквозь ткань вечности, но понимала, что ошибается. — Нет, нас было трое еще до этого, ведь чье-то лицо — было ли это лицом? — с улыбкой приветствовало ее, но это не было лицо Харкендера, но даже и не лицо серафима. Мы составляем четверку, сплетенную в общий узор, который простирается не на три известных измерения, а на большее их число… а скоро нас будет еще больше».

Она чувствовала, как растворяется страх, в то время как она становится хранительницей знания. Тот факт, что ей стало это известно, дал ей понять: она вовсе не потеряна, не беспомощна, ибо в этой реальности, хотя и чужой, прогресс точно так же возможен.

Харкендер уже протягивал другую бесплотную руку, нашептывал слова приглашения и соблазнял кого-то. На сей раз он воспользовался голосом Стерлинга. Мерси не знала, благословил ли Стерлинг его на это деяние.

— Следуй за мной, вервольф, — произнес голос. — Волею Махалалела, время пришло. Если желаешь стать свободным, если желаешь понять, желаешь узреть лицо того, кто сотворил тебя тем, кто ты есть, идем! Возьми мою руку и сделай шаг во тьму — в последний раз. Твоя судьба, наконец, в твоих руках, это конец, к которому ты стремился!

Спустя мгновение их стало пятеро. Мерси знала это, хотя и не различала индивидуальности Стерлинга или ментальности, принадлежавшей Пелорусу.