Лондонские оборотни - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 40

Хотя не было ничего настораживающего в его тоне, и все, что он сказал, на первый взгляд, вызывало доверие, я остался при убеждении, что Харкендер мне лжет. Я хотел каким-то образом привести его в замешательство, пробить оборону, и поэтому сказал: «Нет ли, случайно, у вас в библиотеке книги под названием „Истинная история мира“, выпущенной под именем некоего Люсьена де Терра?» И, без сомнений, моя стрела попала в цель, поскольку изумление явственно было написано на лице Харкендера. Но я не получил немедленно преимущества, которое позволило бы мне выудить у него нужные сведения. Он лишь заметил, что это очень редкая книга, и он когда-то читал ее в Музее, но ему никогда не выпадала удача заполучить экземпляр в собственность. Его очень интересовал вопрос, имеет ли она отношение к истории, которую я ему рассказал. Я объяснил, что вполне возможно, человек, назвавший себя отцом Мэллорном, ссылался на ее заглавие. Это, казалось, в один миг успокоило Харкендера. Тогда я заметил, что один мой знакомый знавал человека, приписывавшего себе авторство этой загадочной книги. И эта новость показалась Харкендеру такой же ошеломляющей, как и само упоминание названия.

Когда он спросил меня, где можно найти этого человека, я был с ним так же уклончив, как и он со мной, и просто ответил, что он, увы, мертв, но я будто бы слышал, что книга представляет собой собрание всякой чепухи. На это Харкендер улыбнулся и заметил, что я, должно быть, скептик, вроде вас. Он, оказывается, знавал вас в свое время, и даже читал ваши сочинения, которые нашел занятными. Вам может показаться любопытным его следующее замечание, прозвучавшее примерно так: «Сэр Эдвард всегда был поклонником Бэкона и разделял взгляды этого великого человека, утверждавшего, что если бы только можно было низвергнуть идолов мысли, которые затемняют и смущают наше сознание, истина явилась бы нашему взгляду. Увы, я не могу с ним согласиться. Истина никогда не может быть и не будет явлена, потому что она не постоянна и не абсолютна. Это нечто, смещающееся и меняющееся, вечно ускользающее от попыток его ухватить. Люсьен де Терр знал это, потому и написал свою книгу поэтических фантазий в надежде ухватить сокрытую истину. Я знаю, что это извращение, но мне кажется, потайные истины не так неопределенны и переменчивы, как те, которые, как считается, должны громогласно заявлять о себе».

К моему удивлению Харкендер заявил, что не прочь встретиться с вами снова и непременно попытается заглянуть к вам, когда вы опять будете в Англии. Он прибавил к этому обещание, что постарается помочь вашему загадочному молодому человеку вновь обрести память, применив свое искусство гипноза.

Я к этому времени утомился состязаться с ним в хитроумии, и мне надоело, меня принимают за полного дурака. Поэтому не имея права требовать у него сведений, и поневоле придя к нему как нищий молить о помощи, я тем не менее, обратил внимание на рассказанную мной историю, которую он, кажется, выслушал с большим интересом, и теперь попросил у него что-нибудь взамен, пусть самую малость. Мне пришлось солгать, что считаю его честным человеком, и уверен, он усмотрит справедливость моего желания. Харкендер допустил в свой черед, что я тоже честный человек, но смеясь добавил, что в нем куда больше от рыночного торговца, чем я мог бы предположить. А затем пообещал мне назвать орден, к которому в действительности принадлежал отец Мэллорн, если я сообщу ему, кто тот, человек утверждавший, что он написал «Истинную историю мира», и где он жил до своей смерти. Хотя я счел сделку разумной, я не вправе был заключать ее, учитывая, что речь шла о пациенте моего коллеги, и то, что я о нем знал, являлось врачебной тайной. Это я и сказал Харкендеру, и, хотя он был разочарован, казалось, он не хотел, чтобы мы расстались недовольные друг другом. Он спросил меня, не имелось ли у вашего священника кольца, и когда я ответил утвердительно, поинтересовался, не оказалось ли на кольце букв O, S и A. Когда я подтвердил и это, он заметил, что эти буквы обозначают Орден Святого Амикуса. Я признался, что никогда не слышал о таком святом. Он лишь загадочно улыбнулся и уверил меня в том, что немногие слышали о нем, но, тем не менее, у этого ордена есть монастырь в Лондоне, и настоятеля зовут Зефиринус. Признаюсь, что я был совершенно нелюбезен и посетовал на то, что такие сведения — скудная награда за мои труды, и это ему не понравилось. Он прибавил только еще одно, дескать, мы взялись за дело, которое нам не по силам. «Сэр Эдвард, видимо, потратил немало усилий, пытаясь убедить себя, будто то, происшествие в пустыне, простая галлюцинация». — сказал Харкендер. — «Но он не может искренне в это верить. Его взгляд на мир никогда не позволит ему увидать и на миг, а тем более, понять корни этой тайны, и для всех вас лучше было бы даже не пытаться. — предупредил он нас, — Тем не менее, я с радостью помог бы молодому человеку, который не знает, кто он, и сделаю это, если вы мне позволите».

Сожалею, если вы сочтете, что я неумело вел себя при этой встрече, вероятно, так оно и было. Могу только надеяться, если и когда Харкендер навестит вас в Лондоне, вы лучше этим воспользуетесь. Мое письмо, по крайней мере, предостережет вас и подготовит к этой встрече.

События того дня, однако, не завершились моим отбытием из дома Харкендера. Самое примечательное началось после того, как я покинул его дом. Я переправился через Темзу у Херли, направляясь к Мэйденхэду, где собирался сесть на поезд до Хэнуэлла, потому что решил завернуть туда, чтобы опять повидать Остена.

И вот, обогнув Проспект Хилл и спускаясь по склону к Стаббингз Хит, я почувствовал, что за мной кто-то следует. Ожидая прибытия поезда, я подобрался поближе к моему преследователю и украдкой его изучил. Это был молодой человек, одежда которого определенно свидетельствовала о том, что он горожанин, а не сельский житель. Разумеется, это был не рабочий и не домашний слуга, и повадками напомнил мне коммивояжера, хотя никакой большой сумки или мешка при нем не имелось. Он бросал косые взгляды в моем направлении, нахальные, и даже оскорбительные, и казалось, ожидание заставляет его терять терпение.

Когда прибыл поезд, я закинул свой портфель в пустое купе, и оглянулся на мгновение посмотреть, что делает молодой человек. Он твердо встретил мой взгляд, а затем вошел в купе соседнего вагона. У меня в портфеле была книга «Происхождение человека» Дарвина, но я не даже предпринял попытки достать ее и начать читать, будучи полностью поглощен размышлениями о странном содержании моей беседы с Харкендером. Откуда Харкендер узнал о кольце, которое носил ваш священник? Можно ли доверять его объяснению касательно монограммы на кольце? Почему он так сильно заинтересовался человеком, называвшем себя Льюсьеном де Терром? Что сам он открыл в Восточной Пустыне, и как это связано с бедствием, позднее обрушившимся на вашу партию?

Я не стал выдумывать возможные ответы на эти вопросы, но по мере того, как возрастало их число, меня все больше угнетало сознание того, что мне не удалось выудить более точные сведения у этого уклончивого Харкендера. И должен сознаться, я вышел из вагона в Хэнуэлле в очень скверном настроении. Новую досаду, хотя, отнюдь не удивление, у меня вызвало то, что я увидел, как молодой человек тоже выходит на этой станции. Изрядно злясь на себя из-за своих недавних промахов, я теперь решил взять быка за рога и подошел к моему преследователю, в то время как выстраивалась очередь для сдачи билетов.

— Погагаю, мы оба приехали из Уиттентона, — сказал я.

Если он и был шокирован моей наглостью, то не показал этого, но просто признал этот неоспоримый факт. Голос его звучал до странного мягко, прямо как шелк, но от него попахивало спиртным, и чувствовалось некоторое неестественное возбуждение. Он добавил, что не имеет удовольствия меня знать, и поинтересовался, как меня зовут и не встречались ли мы где-нибудь раньше. Я внезапно почувствовал себя глупо, потому что опять собирался добывать сведения, а вместо этого вынужден был сам сообщать их. Опять меня спрашивают вместо того, чтобы отвечать на вопросы, или хотя бы ими обмениваться. И все же, как я мог отказаться? Это было бы глупо и неучтиво. Я назвал ему свое имя и сообщил, что я хирург, но поспешил в свою очередь спросить его, кто он. Он улыбнулся и сказал: