Хрустальный грот - Стюарт Мэри. Страница 76

В те первые недели я видел его только один раз. Я все еще находился в Эймсбери, присматривая за работами по поднятию каменных гигантов. Треморинус уехал на север, но у меня осталась хорошая команда, уже оправдавшая себя в поднятии королевского камня из Киллара. Теперь людям не терпелось взяться за колоссы «Пляски». После того, как мы выровняли камни, поднять их было несложно, имея в распоряжении канаты, треноги и отвесы. Трудность заключалась в установке огромных перемычек. Но мастера прошлого создали свое чудо несметное количество лет назад, подогнав, как заправские плотники, гигантские камни один к другому. Нам оставалось лишь найти средства для их подъема. Мысли о них не выходили у меня из головы все предыдущие годы, с тех пор, как я увидел перекрытия колонн в Малой Британии и тогда же начал расчеты. Не забывал я и о том, что почерпнул из песен. В итоге я спроектировал деревянный «сруб», который может показаться современному строителю примитивным, но который — беру себе в свидетели певца — отлично показал себя в деле и еще не раз пригодится для подобных целей. Дело продвигалось медленно, но верно. Я думаю, со стороны это было восхитительным зрелищем — наблюдать, как постепенно поднимались эти блоки и в конце концов мягко, как по маслу, опускались на свое место. На каждый камень потребовалось по двести человек, команды обученных людей, работавших синхронно, поддерживая ритм работы под музыку, как гребцы. Ритм движений определялся, конечно, работой, а мелодии принадлежали прошлому, я помнил их с детства. Их пела мне еще моя няня, опуская некоторые народные вставки. Песенки были веселые, неприличные и нередко в них упоминались высокопоставленные личности. В них не щадили ни меня, ни Утера, хотя в моем присутствии их старались не петь. Более того, когда присутствовали посторонние, слова меняли или пели неразборчиво. Спустя много лет я слышал, как в них пелось, что я передвинул камни «Пляски» с помощью волшебства и музыки. Я бы сказал, что это так и есть. Возможно, аналогичным способом зародилось предание о том, как Феб Аполлон построил под музыку стены Трои. Но волшебством и музыкой, стронувшей с места гигантские камни, помог мне слепой певец из Керрека.

К середине ноября морозы начали крепчать, и мы закончили работу. Последний костер в лагере затушили, и последний караван повозок с людьми и материалами укатил обратно в Сарум. Кадал поехал вперед меня в Эймсбери. Я задержался, сдерживая пляшущую лошадь, пока повозки не скрылись из виду за пределами поля, и остался в одиночестве.

Солнце оловянным шаром висело над молчаливой равниной. Стояло раннее утро, и трава побелела от инея. В слабом свете зимнего солнца сомкнутые камни отбрасывали длинные тени. Я вспомнил каменную глыбу, снег, быка, кровь и молодого улыбающегося светловолосого бога. Я поглядел на камень. Его похоронили с мечом в руке.

— Мы оба вернемся в день зимнего солнцестояния, — сказал я ему.

Оставив его, я сел на лошадь и направился в Эймсбери.

Известия о Утере пришли в декабре. Он покинул Лондон и поехал на рождество в Винчестер. Я направил ему послание, но, не получив ответа, снова выехал с Кадалом туда, где в центре равнины стояли одинокие, окутанные морозом гиганты. Было двадцатое декабря.

В небольшой впадине сразу за «Пляской» мы привязали наших лошадей и разожгли костер. Я опасался, что ночь будет облачной, но она выдалась ясной и морозной. На небе гроздьями висели звезды, подобно пылинкам в лучах солнечного света.

— Поспи немного, если сможешь на таком морозе, — сказал Кадал. — Я разбужу тебя на рассвете. И почему ты думаешь, что он приедет?

Не получив ответа, он продолжил:

— Ты волшебник, тебе виднее. Но если волшебство не спасет тебя от мороза, возьми себе еще одну накидку. Я разбужу тебя вовремя, так что не волнуйся.

Я послушался его и улегся у костра, завернувшись в двойную накидку и положив под голову седло. Я скорее дремал, нежели спал, слыша малейшие звуки ночи, нарушавшие незыблемую тишину равнины. Я слышал потрескивание огня в костре, стук свежих дров, подбрасываемых туда Кадалом, хруст пасущихся неподалеку лошадей, крик совы, вылетевшей на охоту. И уже к рассвету по земле разнесся ровный конский топот, приближавшийся к нам.

— В твоем распоряжении еще где-то час, — угрюмо сказал сонный Кадал.

— Ничего, я выспался. Приложи ухо к земле и скажи, что ты слышишь.

Он наклонился к земле, и не успело сердце ударить пять раз, он был уже на ногах и побежал к лошади. В те дни люди быстро реагировали на конский топот в ночи.

Я остановил его.

— Все в порядке, это Утер. Сколько там лошадей, думаешь?

— Двадцать-тридцать. Ты уверен?

— Вполне. Седлай коней и оставайся с ними. Я пойду.

В наступивший предрассветный час воздух оставался недвижим. Они перешли на галоп. Казалось, вся долина сотрясалась от топота. Луна исчезла. Я стоял и ждал у камня.

Не доезжая немного, он отделился от отряда и в сопровождении человека поскакал вперед. Не думаю, чтобы они заметили меня, но они могли увидеть в ложбине мерцание костра, разведенного Кадалом. Звезды светили достаточно ярко, и отряд скакал без факелов, хорошо видя в ночи. Быстрым галопом двое приближались к внешнему кругу, и я подумал, что они заедут внутрь. Но захрустел снег под копытами остановившихся лошадей, и король спрыгнул на землю. Послышался звон поводьев, которые он бросил своему спутнику.

— Не давай ему стоять, — сказал он и направился ко мне быстрыми шагами, пересекая гигантские тени.

— Мерлин?

— Милорд?

— Необычное ты выбрал время, однако. Обязательно среди ночи? — Слова прозвучали вполне бодро и, как обычно, не отличались вежливостью. Но, тем не менее, он пришел.

— Ты хотел видеть, что я здесь сделал, — сказал я. — Сегодня ночью я могу показать тебе. Благодарю тебя, что ты явился.

— Что показать? Снова видение, или сон? Я предупреждаю тебя...

— Нет, ничего подобного. Но я хотел бы показать тебе нечто, что можно увидеть лишь сегодня ночью. Ради этого, я боюсь, нам придется немного подождать.

— Долго? А то холодно.

— Не очень долго, милорд. До рассвета.

Он стоял по другую сторону от королевского камня, напротив меня, голова склонена, рука теребит подбородок.

— Говорят, что в тот раз, когда ты впервые в ту ночь стоял у этого камня, у тебя было видение. Теперь же в Винчестере мне сказали, что когда он умирал, он разговаривал с тобой, словно ты находился рядом, у его постели. Это правда?

— Да.

Он резко поднял голову.

— Получается, что ты еще на Килларе знал, что мой брат умирает, и ничего мне не сказал?

— Это было бы бессмысленно. Узнав об этом, ты все равно не смог бы вернуться быстрее. А так ты возвращался со спокойной душой и узнал о его смерти лишь в Карлеоне, когда я тебе сказал.

— Клянусь богами, Мерлин, не тебе судить, что говорить мне, а что нет! Ты не король. Ты должен был мне сказать об этом.

— И ты тоже не являлся тогда королем, Утер Пендрагон. Я поступил так, как велел мне он.

Он дернулся, но потом взял себя в руки.

— Легко сказать, — по голосу я понял, что Утер мне поверил, к тому же он испытывал трепет передо мной и этим местом. — Пока мы здесь ждем рассвета и несмотря на то, что ты собираешься мне показать, я хотел все прояснить в отношениях между нами. Ты не сможешь служить мне, как ты служил моему брату. Ты должен это понимать. Мне не нужны твои пророчества. Мой брат, я думаю, заблуждался, сказав, что мы вместе будем трудиться на благо Британии. Пути наших звезд не совпадают. Я признаю, что был слишком резок с тобой там, в Британии и у Киллара, и сожалею об этом. Но теперь поздно думать о таких вещах, наши пути разошлись.

— Да, я знаю. — Я произнес это без всяких эмоций, просто соглашаясь с ним, и несколько удивился, когда он рассмеялся про себя. На мое плечо почти дружески опустилась его рука.

— Мы понимаем друг друга. Не думал, что это будет так легко. Если бы ты знал, как мне приятно это слышать после многочисленных просьб о помощи, пощаде, милостях. А теперь единственный в королевстве человек, имеющий все права обратиться ко мне, выбирает свой путь и ничего от меня не хочет!