Заповедь Варяга - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 32

Приумноженные деньги со значительной прибылью переводились на счета в зарубежные банки, а в дальнейшем концентрировались в США. В Нью-Йорке обязан был присутствовать хорошо информированный человек, который следил бы за всеми перемещениями этой огромной денежной массы. Так сказать, некоторое доверенное лицо, которое должно быть в курсе практически всех дел: знать, какое вливание общак получает ежемесячно, владеть информацией о перспективном вложении, а кроме всего прочего, человек этот должен обладать многими талантами, среди которых умение расположить к себе. Он обязан быть образованным, обаятельным, знать языки и иметь престижную профессию. Конечно, все эти вопросы можно было бы решить, наняв специалистов, но подобные действия были бы напрямую связаны с риском разоблачения.

Варяг умел работать как целый научно-исследовательский институт и по своим способностям максимально подходил на роль держателя российского общака. Воровской общак – это не кованый сундук, до самого верха набитый купюрами, на котором восседает суровый страж в рыцарских доспехах. Основное правило заключается в том, что деньги без конца должны работать и приносить как можно большую прибыль, и Варяг старался вкладывать капиталы в недвижимость, день ото дня поднимающуюся в цене. Он скупал целые комбинаты и заводы, и рабочие, проявляя недюжинное капиталистическое усердие, даже не подозревали о том, что своим трудом приумножают воровской общак. Варяг не без гордости думал о том, что, пока он находился за границей, воровская касса увеличилась почти в четыре раза.

Всего этого Владислав не мог поведать братве, потому что общак – это куда больший секрет, чем тайна исповеди. И всякий, кто пожелает хотя бы через щелочку заглянуть через ее плотную ткань, подлежит немедленному уничтожению. Единственное, в чем не было секрета, так это то, что общак представлял собой некоторую «черную кассу», с которой идут отчисления на «грев» в зоны, на подкупы чиновников в судейских мантиях, на сильных адвокатов, а нуждающимся и сиротам на пенсию.

Достаточно было бросить одного взгляда в зал, чтобы убедиться в этом. Владислав всегда был независимым, и это свободолюбие раздражало многих. Для большинства воров оставалось неясным, как это Варягу могут простить то, за что других законных могут наказать по всей строгости. И вообще многим непонятен был образ жизни смотрящего: сначала он неожиданно исчезает, потом таким же странным образом появляется из ниоткуда. То он числится в мертвецах, а то вдруг неожиданно воскресает. А может, это и не Варяг вовсе, а оборотень лесной? Одни вопросы!

Быть законным вором – это вершина в карьере всякого блатного. Чтобы возвыситься, некоторые становятся на головы других. Варяг мог припомнить случаи, когда положенцы расправлялись с теми, кто был против их вступления в законное братство. Варяг не исключал того, что, возможно, он и сам при передвижении на воровской Олимп кого-то случайно задел локтем, а воровской сход – это лучшее место, чтобы припомнить былые обиды. В тот раз на сходе было много законных, которые получили высокий статус в последние годы. И если о правильных ворах он знал почти все, то новоявленные были для него загадкой. Единственное, что не подлежало сомнению, так это то, что молодежь всегда жаждет самоутверждения, а для этой цели не грешно спихнуть с верха даже самого титулованного вора.

Перед каждым гостем стояла обыкновенная железная кружка. Трубач рассказывал, что ему пришлось проявить немалые чудеса, прежде чем удалось раздобыть такую посуду в рафинированной Австрии. Когда он обратился за помощью к хозяину ресторана, то австриец лишь удивленно раздул щеки, не понимая, чего же от него хочет этот странный русский. Он с готовностью предлагал для предстоящего банкета фарфоровые стаканы, бокалы из чешского стекла, ажурные фужеры из хрусталя, но упрямый русский твердил о том, что ему непременно нужны железные кружки!

Русский совсем не желал понимать, что из такой посуды не пьют сегодня даже бездомные, а уж тем более ее не будут держать в одном из самых дорогих ресторанов столицы. Железные кружки Трубачу удалось разыскать в Германии, на одном из металлургических заводов, куда поступило наследство от выведенной из Европы Советской Армии. Кружки предполагалось соединить в единое целое под огромным прессом, и если бы не щедрость Трубача, который расплатился за побитое железо, как за золотое украшение, то в ближайшем будущем они превратились бы в крылья и капоты шикарных «Мерседесов». Теперь железные кружки составили компанию пузатым бокалам и тонконогим рюмкам. Они совсем не потерялись в обилии стекла и хрусталя, а наоборот, выглядели князьями среди простолюдинов. Железные кружки на всяком сходняке были таким же непременным атрибутом, как откупоренная бутылка водки, а нарушать традиций Трубач не любил. На сходняке ему удалось отстоять свою правоту, хотя сделать это было очень не просто.

В маленьком сибирском городке Варяг был осужден на пятнадцать лет строгого режима. Однако до суда он месяц разъезжал в столыпинском вагоне под присмотром десятка офицеров внутренней службы. С одним из них, крепким стокилограммовым парнем, он долгое время был даже сцеплен «браслетами». И это вынужденное братство, несмотря на антагонизм, существовавший между ментом и уркой, сделало их почти приятелями. Однажды Владислав даже пошутил:

– Привык я к тебе, Степа, в «чалкиной деревне» мне тебя будет не хватать.

Опасаясь бунта, Варяга подолгу не держали ни в одном изоляторе. Максимальное время в каждом очередном пристанище – это три дня. Затем поездом, а то и в автозаке, осужденного перевозили на новое место. Маршрут, по которому следовал смотрящий по России, был строжайшим образом засекречен. Однако, несмотря на все запреты, каким-то непостижимым образом зэки узнавали о его прибытии раньше самой администрации. В изоляторах поднималась буза, блатные отказывались от хозяйской пайки, требовали прекратить «ментовский» беспредел и желали встретиться со смотрящим.

Опасаясь, что следственные изоляторы могут быть разморожены, и во избежание большого кровопролития начальники тюрем не однажды выходили с просьбой к Варягу образумить взбунтовавшихся. Варяг ставил единственное условие, чтобы он был один, безо всякого сопровождения. Варяга обступали со всех сторон, критическим зэковским оком оценивали его поведение, всматривались во внешность. На первый взгляд ничего примечательного. Варяг походил на интеллигента, по злой воле оказавшегося за колючей проволокой. И только жестковатый настороженный взгляд и уверенность, с которой он действовал и говорил, заставляли поверить даже библейского Фому, что перед ними действительно законник и избранник всероссийского сходняка.

И вообще, с передвижением Варяга было много неясного: как, например, зэки узнавали о том, что он будет проезжать мимо очередной зоны? Ведь практически никому не было известно, в каком поезде он следует, в каком вагоне находится. Однако уже на станции тюремное начальство сообщало о том, что зона бурлит и требует немедленных переговоров со смотрящим. По их лицам было видно, что появление Варяга приносило им куда больше беспокойства, чем нежданное прибытие столичного руководства. Каждый из них знал, что, несмотря на наручники, вор обладал не меньшей властью, чем самый высокий чин в аппарате МВД, и одного его слова вполне достаточно, чтобы зона надолго вышла из повиновения. А это означало, что многие из них лишатся не только больших премий, но и очередного звания, а то и вовсе распрощаются с прежней работой. Стараясь отвести меч, занесенный над их судьбой, они невольно начинали заискивать перед всемогущим смотрящим.

Суд состоялся в почти заброшенном, грязном сибирском городке, где тротуарами служили проложенные теплотрассы, а дороги, с огромными лужами посередине (результат оттаивания вечной мерзлоты), больше подходили для плавания, чем для передвижения автомобилей. Провинциальный городишко едва вытягивал на поселок, однако крупное административное здание в центре тундры позволяло ему претендовать на районный центр. Заседание суда было закрытым. Очень немногие знали о том, что в сером двухэтажном облупленном здании идет суд над смотрящим России.