Эскадрилья ведет бой - Сухов Константин Васильевич. Страница 23

Искрин сидит, барабанит пальцами по столу:

— Догнал все же я «худого», атаковал. Видно, в мотор попал: вначале задымил он. Смотрю, «мессер» стал скользить. Даю еще очередь. Мимо! Проскакиваю, а у него винт еле вращается. Развернулся, ищу глазами, где же «мой» фриц. А он уже на земле, на брюхе лежит возле Славянской. Уже и люди бегут к нему. Летчик от самолета отскочил. Да куда он побежит?.. Думать-гадать некогда было. Пошел с набором в район Красноармейской к своей группе. Ищу наших. Вдруг замечаю: два Ме-109-Г сверху сзади — со стороны солнца — атакуют меня. Дистанция метров двести. А высота у меня небольшая — метров восемьсот. Резко, с набором разворачиваюсь на них: тут «стесняться» нечего! В это мгновение ведущий «мессер» и дал очередь. Слышу, по хвосту ударило. Истребитель мой бросило, крутануло с крыла на крыло. Хоть и привязан был, а головой о борт в кабине несколько раз «приложился». Чувствую: падаю! Убрал газ, попытался выровнять машину, но она словно взбесилась, никак не слушается. Дал полный газ — мотор взревел, самолет рванулся вперед, задрал нос, но тут же вошел в левый плоский штопор. Быстро стала надвигаться земля. Рванул аварийный рычаг сброса дверцы. Меня потянуло из кабины, но что-то удерживает: не отстегнул привязные ремни!.. Только замок разомкнул — меня сразу и вытянуло из кабины. И тут же сильный удар по ноге ощутил. Да, думаю, советы позабыл. Надо было ноги подобрать, как бы в комок собраться!.. Учили ведь: чтобы стабилизатором не зацепило… Да что теперь-то? Боль — адская, в глазах потемнело. Сознание помутилось, но все помню. Инстинктивно рука потянулась к груди, рванула кольцо. Послышался хлопок — парашют раскрылся. Меня тут же подбросило, несколько раз качнуло. Вскоре ощутил удар: земля! Сильный ветер свалил меня, вздувшийся белый купол потянул за собой. В горячке, не чувствуя боли, поднялся, подтянул стропы и погасил парашют, пробежал три-четыре шага, но резкая боль в ноге вынудила упасть. Лег набок, отстегнул лямки, чего-то жду. Подскакал верхом на лошади солдат. «Ну что, жив, летчик?» — спрашивает. — «Что-то с ногой неладно, сильно болит», — отвечаю ему. — «Потерпите. Сейчас должна подойти за вами машина»…

Подошла полуторка. Меня усадили в кузов. …За поворотом, перед въездом в станицу Красноармейскую, увидел у самого проселка сидящий на брюхе обгоревший самолет, возле которого суетились три солдата с лопатами в руках, забрасывая землей уже ослабевшие язычки пламени. Это был мой истребитель. Смотрел на него с болью и тоской и мысленно прощался, как с живым существом. Предчувствие подсказывало, что вряд ли придется снова сесть в кабину боевой машины.

…Когда и как доставили меня в госпиталь, не знаю: в пути потерял сознание. Очнулся поздно вечером. Чувствую — лежу на чем-то очень жестком. Оказывается, на операционном столе. Пожилой врач с бородкой клинышком ощупывает ногу, пальцы, стопу, пристально осматривает, снова щупает. Глянул и я краем глаза — она какая-то синяя. «Больно?» — спрашивает. — «Очень, доктор. Не могу терпеть!..»

Подошла операционная сестра, положила мне что-то холодное на лицо. В нос ударил резкий запах…

Пришел в себя лишь на следующее утро. Лежу на кровати. Нога болит, пальцы вроде бы шевелятся. Откинул край одеяла — и обмер: ноги-то нет! До колена отхватили. Как же теперь жить буду! Что ждет меня? Расстроился очень. Мысли мрачные в голову лезут. Смотрю — подсел ко мне наш полковой врач майор Василий Сергеевич Головкин. Успокаивает. А на следующий день проведал меня комиссар нашей второй эскадрильи капитан Барышев, который потом и доставил меня сюда, в Ессентуки на санитарном «кукурузнике»… Вот и вся моя одиссея…

…Друзья пилота сидели притихшие, взволнованные. Внимательно слушали однополчанина, сочувствовали, думали, как помочь парню, как убедить, что не все потеряно. Подбадривали, как могли.

— Протез хороший сделают, еще и летать будешь!..

— В полку тебя ждут, дело по душе подберут…

— Поправляйся, сил набирайся, а там все хорошо будет!.. На бледном лице старшего лейтенанта Искрина появилась добродушная улыбка.

— Спасибо, ребята! За все вам — превеликое спасибо!.. Слышал, слышал: деретесь здорово, молодежь хорошая. Рад за вас!

…Всю дорогу мысли там, в полку, где ребята остались, и в только что покинутом госпитале, где долго еще будет долечиваться Николай Искрин. В полк, может, он и вернется, в порядке, так сказать, исключения. Но в небо путь ему уже заказан! А жаль — хороший человек, отменный вояка! Кто заменит его в боевом строю? Лукьянов, Федоров, Старчиков, Труд, Клубов?.. Петр Табаченко, Николай Чистов, Николай Трофимов, Вениамин Цветков, Николай Карпов? «Заявки» дают серьезные, дерутся неплохо. А может, Виктор Жердев, Саша Ивашко, Жора Голубев, Иван Руденко, Александр Торбеев?..

Поезд набирает скорость, полотно гнет дуги в межгорьях. За окном — ночь. Тускло мерцает лампочка над дверью. Нет-нет да и заглянет в окно полная луна. Давно затих вагон. Мерно стучат колеса, подрагивает, поскрипывает на поворотах вагон. За лесом полыхают зарницы.

Спешит и наш поезд туда — в тревожную даль. Туда, где не вешние громы будят тишину.