Small World - Сутер Мартин. Страница 19

Чья-то легкая рука коснулась его лба. Он отбросил ее и сел. Когда он захотел встать с носилок, то заметил, что ступни его ног перевязаны.

— Я хочу выбраться отсюда, — сказал он Розмари, когда она вошла в его палату. — Они здесь отрезают пальцы на ногах.

Она подумала, что он шутит, и засмеялась. Но Конрад откинул одеяло, размотал бинты и торжествующе показал ей на совсем еще свежие рубцы на ногах.

— Вчера не было двух пальцев, а сегодня уже трех.

В тот же день Конрада Ланга выписали из университетской клиники. Результаты проведенного клинического обследования исключали возможность большинства других заболеваний, кроме болезни Альцгеймера.

Доклад Шеллера ошеломил Эльвиру Зенн.

— Клиническое обследование? — переспросила она еще раз.

— Они исследуют там его мозг. У него симптомы нарушения памяти. Деменция, другими словами — старческое слабоумие.

— Старческое слабоумие? Это во сколько же? В неполных шестьдесят пять?

— Да, но он немножко помог себе. — Шеллер опрокинул в себя невидимую стопку.

— С этим можно как-то бороться?

— Если это, к примеру, Альцгеймер, то нет.

— А именно это имеется в виду?

— По-видимому, да.

Эльвира Зенн задумчиво покачала головой.

— Держите меня в курсе.

Когда Шеллер вышел из кабинета, она встала и подошла к полке с книгами, где стояло несколько старых фотографий. На одной она была изображена молоденькой девушкой рядом с Вильгельмом Кохом, основателем концерна, пожилым господином с непроницаемым лицом. На другой — под руку с Эдгаром Зенном, ее вторым мужем. Посредине стояла фотография Томаса Коха примерно в возрасте десяти лет.

Эльвира достала с полки фотоальбом и принялась листать его. На одном снимке, где Томас и Конрад были запечатлены детьми на площади Сан-Марко, она на мгновение задержалась. Еще совсем недавно Конрад испугал ее своими неожиданными и такими точными воспоминаниями о Венеции. Неужели это возможно, что благосклонная к ней судьба приступила теперь к окончательному вытеснению из его памяти — раз и навсегда — этих воспоминаний?

Она поставила альбом на прежнее место. Уже стемнело. Включив свет, она подошла к окну. Задергивая шторы, она на миг увидела в окне свое отражение — оно улыбалось ей.

Весной Розмари поехала с Конрадом на Капри. Она знала, что поездка будет для нее мучительной — здоровье Конрада заметно ухудшалось. Но в последнее время он только и говорил о Капри, причем так, будто они уже бывали там вместе. И тогда у нее родилась идея собрать «общие» воспоминания о Капри.

Она взяла напрокат просторный «мерседес» с шофером. Правда, ей самой показалось, что она ведет себя как сноб, но теперь поездки с Конрадом даже на трамвае требовали от нее столько душевных сил, что ей захотелось избежать того нервного напряжения, которое сулило ей путешествие на поезде или самолете.

Конрад знал на Капри каждую тропочку и каждую бухточку. Он привел Розмари к руинам виллы Тиберия, ел с ней бобы в какой-то траттории под лимонными деревьями, водил ее по вилле Ферзена, обескураженный ее полным запустением.

«Ты помнишь?», «А ты не забыла?» — спрашивал он ее беспрестанно. Когда она говорила ему: «Мы никогда здесь не были вместе», он смотрел на нее непонимающим взглядом и бормотал: «Да, конечно, извини». Но тут же спрашивал опять: «А это ты помнишь?», «Еще не забыла?»

В конце концов Розмари сдалась и перестала его поправлять. Она научилась предаваться чужим воспоминаниям. Они оба еще раз пережили счастливы дни на острове их первой большой любви.

Розмари Хауг сидела в гостиной и читала газету, в ней сообщалось, что Урс Кох, 32 лет, введен в Совет правления концерна Кохов и уже принял на себя руководство фирмой по производству электроники. Томас Кох, 66 лет, полностью отошел от дел, непосредственно связанных с производством.

В комментариях это трактовалось как первый шаг на пути передачи власти в управлении концерном. И притом не от отца к сыну, как хотели заставить думать непосвященных Кохи, а от неродной бабушки к внуку. Эльвира Зенн твердой рукой руководила концерном сначала как председатель совета правления, а потом в качестве серого кардинала.

Вскоре после возвращения с Капри Конрад в первый раз проиграл Розмари в триктрак. Прошло совсем немного времени, и он с трудом уже понимал, как вообще играют в эту игру.

И готовить он тоже перестал. Он все чаше беспомощно стоял посреди кухни, не зная, что и в какой последовательности делать.

Какое-то время они еще ходили в ресторан. Но Конраду становилось все труднее разобраться в меню. Он очень медленно ел, и это выбивало официантов и поваров из привычного ритма, так что от посещения ресторанов пришлось отказаться.

К роялю они тоже не прикасались. «Мне это ни о чем не говорит», — заявлял Конрад, если она предлагала ему сыграть вместе одну из его любимых вещей из репертуара времени их первого знакомства.

Как-то она пришла из магазина с покупками и застала его в тот момент, когда он отчаянно пытался воспроизвести один из своих виртуозных пассажей одной рукой. Это звучало так, будто на рояле бренчит маленький ребенок. С тех пор она уже больше не заговаривала о рояле.

Лето подходило к концу, и Конрад Ланг превращался в больного, которому нужен постоянный уход. Конрад, всегда такой элегантный, особенно с тех пор, как они познакомились, начал у нее на глазах опускаться. Он не менял одежду до тех пор, пока Розмари сама не отдавала ее в прачечную или чистку. Брился теперь неаккуратно и делал это все реже и реже.

Вот уже несколько дней она находила по всей квартире в самых неподобающих местах его кальсоны. Иногда они были мокрые. Именно к этому с некоторых пор ее готовил Феликс Вирт. «С того момента, как он начнет мочиться в штаны, тебе определенно потребуется сиделка», — сказал он.

Вначале она гнала от себя эту мысль. Стоило ей только подумать, что в квартире будет кто-то чужой, как ей становилось не по себе. В последнее время она все чаще испытывала ощущение, что он не знает, кто она такая. Дело было не только в том, что он путал ее имя (он называл ее то Элизабет, то Эльвира), случалось, что он смотрел, уставясь на нее, как на совершенно незнакомую женщину.

Из таких ситуаций он умел искусно выходить с помощью обычных, ничего не значащих фраз: «Целую ручку, милостивая госпожа!», или «Не знакомы ли мы с вами еще с Биаррица?», или «Small world!», надеясь, что она сама поможет ему дальше. Чаще всего она так и делала. И лишь иногда, когда ей становилось невмоготу, она оставляла его без ответа.

Розмари Хауг пошла посмотреть, куда подевался Конрад. Войдя к себе в спальню (с недавнего времени они спали в разных комнатах — мера, которую Конраду практически невозможно было объяснить), она услышала, как он дергает изнутри ручку ванной комнаты. Попасть туда можно было отсюда или из коридора. Дверь в свою спальню она теперь запирала, потому что Конрад иногда бродил ночами по квартире и уже несколько раз неожиданно вырастал перед ней, когда она лежала в кровати.

— Здесь закрыто, Конрад, — крикнула она, — воспользуйся другой дверью!

Вместо ответа Конрад начал дико барабанить в дверь кулаками. Розмари повернула ключ и открыла дверь. Конрад стоял на пороге ванной с красным лицом. Увидев ее, он набросился на нее и повалил на кровать.

— Проклятая ведьма, — выдохнул он. — Я точно знаю, кто ты. И ударил ее по лицу.

— Даже если бы он был твоим мужем, этого все равно нельзя допускать, — сказал Феликс Вирт. Она позвонила ему сразу после случившегося, и он немедленно приехал, ввел Конраду успокаивающее.

— Но он чуть не стал мчим мужем. Мы хотели пожениться летом. Однако он даже это забыл!

— Твое счастье.

— И тем не менее некоторым образом я его жена. Мне иногда кажется, что мы знаем друг друга целую вечность.

— Он ударил тебя, Розмари. И он снова это сделает.

— Он меня с кем-то спутал. Это самый мирный и мягкий человек, какого я только встречала.

— Он снова тебя с кем-то спутает. Ты слишком поздно появилась в его жизни. Воспоминание о тебе отложилось в том участке мозга, который первым вышел из строя. Он скоро не будет знать, лето сейчас или зима, день или ночь, не сумеет сам одеться, сам вымыться. Ему понадобятся пеленки, и его надо будет кормить с ложки, он не будет никого узнавать, не будет понимать, где он находится и под конец даже кто он такой. Позволь мне подыскать для него место в инвалидном доме. Окажи ему и себе такую милость.