Small World - Сутер Мартин. Страница 21

Около восьми в дверь позвонили двое полицейских. Розмари открыла им и обомлела, увидев их серьезные мины.

— Что-нибудь случилось?

— Мы только хотели спросить, нет ли у вас чего нового?

— Нет ли у меня чего нового?

— Пропавшие иногда сами объявляются, а родственники так радуются, что забывают сообщить нам.

— Если он объявится, я тут же поставлю вас в известность.

— Не стоит обижаться. Всякое бывает.

— Определенно что-то случилось!

— Чаще всего они находятся. Особенно помешавшиеся, — успокоил ее тот, что постарше.

— Если бы ничего не случилось, его бы уже давно нашли.

— Иногда они заходят в чужие дома. И пока их там обнаружат и позвонят нам — пройдет целая вечность.

Полицейский помоложе спросил:

— Подвал, гараж, чердачные помещения везде проверили? Розмари кивнула.

— У соседей? Розмари снова кивнула. Полицейские попрощались.

— Если чего узнаете, то один-один-семь, — сказал молодой полицейский уже у лифта.

— Можете на меня положиться, — ответила Розмари.

— Не беспокойтесь, он обязательно где-нибудь всплывет, — крикнул тот, что постарше, закрывая дверь лифта. — Хотя бы со дна озера, — хмыкнул он, когда лифт уже начал спускаться.

Под рододендронами было темно. Через плотную верхушку листвы, укрывающей его, как крыша, Коникони видел лоскуток подернутого дымкой октябрьского неба. Торфяная почва была холодной и влажной, и пахло осенью и гнилью. Под гравием, окаймлявшим парковую дорожку из гранитных плит, жили серые мокрицы. Когда он дотрагивался до них пальцем, они сворачивались в твердые катышки и ими можно было играть в бабки.

Час назад в метре от него садовник сгребал опавшую листву. Коникони не пошевельнулся, и садовник медленно удалился.

Чуть позже мимо прошли старческие женские ноги. Вскоре после этого молодые. Потом опять все затихло.

По дорожке просеменил черный дрозд. Он немножко поковырял клювом на краю цветочной клумбы и обнаружил кончик дождевого червя. Дрозд потянул за него и вдруг замер. Его неподвижный пустой глаз заметил человека. Коникони затаил дыхание.

Дрозд выдернул червяка из земли и быстро исчез.

Ветер донес запах сжигаемой листвы.

Если они будут звать меня, я не откликнусь, решил про себя Коникони.

Когда в полдень Розмари вышла на террасу, она услышала, как тукает мотор, и увидела полицейскую лодку, медленно проплывавшую с тукающим мотором вдоль берега. На берегу она различила полицейских в синих плащах. Они разделились на две группы и обшаривали берег. Тогда она сделала нечто такое, чего никак от себя не ожидала: она позвонила Томасу Коху.

Поговорить с Томасом Кохом оказалось не так-то просто. Сказанного ею «по личному вопросу» было явно недостаточно, чтобы ее соединили с ним. И того, что «речь идет о чрезвычайном случае», тоже было мало. Только когда она заявила, что «произошел несчастный случай с одним из членов семьи». Томас Кох довольно быстро подошел к телефону.

— Конрад Ланг не является членом нашей семьи, — отрезал он, когда она объяснила ему, в чем дело.

— Я не знаю, что мне предпринять.

— А что вы хотите от меня? Может, прикажете отправиться на его поиски?

— Я надеялась, вы используете свое влияние. Мне кажется, полиция не слишком серьезно относится к этому делу.

— А кто вам сказал, что я имею влияние на полицию?

— Конрад.

— В таком случае он уже давно тронулся, Розмари положила трубку.

Симона Кох иначе представляла себе замужнюю жизнь. Всего один год и четыре месяца замужем — и уже шестой семейный конфликт. Нельзя сказать, что она ожидала от этого брака слишком много. Зная, что Урс сильная и властная натура, она заранее приготовилась к тому, что многое в их общей жизни будет идти так, как захочет он. И понимала, что на него возложено множество дел и общественных обязанностей, в которых не всегда найдется место для нее. У самой Симоны в жизни было не много забот. Она проявляла интерес к электронной технике высоких температур, к авторалли, токийской бирже, фазаньей охоте в Нижней Австрии, к многоборью в конном спорте, гольфу и работам юной дизайнерши по текстилю, пока однажды не застукала ее с Урсом за интимным ужином в маленьком ресторанчике. Симона договорилась встретиться там со своей приятельницей. И… помешала Урсу закончить «деловую» встречу.

Симона была так поражена, что сначала рассмеялась. Потом выбежала на улицу и тут же увидела свою приятельницу, расплачивавшуюся за такси.

— Идем, мы посидим где-нибудь в другом месте, здесь полно народу.

Они отправились в другой ресторанчик, и Симона ни словом не обмолвилась своей лучшей подружке о случившемся. Она стыдилась признаться, что муж обманывает ее уже через полтора месяца после свадьбы.

Расплакалась она только дома. Урса не было всю ночь. Потом он заявил: если бы она не рассмеялась, он бы пришел домой.

Это был первый семейный кризис.

Иногда она думала, ей следовало бы тогда закатить ему настоящую сцену. Может, это положило бы конец изменам.

Урс Кох никогда не сомневался в том, что брак не означает для него потерю личной свободы, как он называл свое право на маленькие, несущественные для семейных отношений приключения.

Симона, воспитанная своей матерью весьма прагматично, до сих пор с пониманием относилась к тому, что мужчины не всегда соблюдают верность. А кроме того, раньше она сама не раз была одной из тех, с которыми они сидят тайком в укромных ресторанчиках. Но то, что муж так быстро потерял к ней интерес, испугало ее. Ее мать внушила ей: «Ты такая же, как я, просто хорошенькая, а это значит, что нам нужно устраивать свою жизнь до двадцати пяти».

Сейчас ей двадцать три, и она уже иногда спрашивала себя: а хватит ли ей времени начать все заново? Поэтому она только слабо защищалась, считала измены и все больше впадала от них в депрессию, что очень вредило ее внешнему облику. Ситуацию усугубляло то, что они жили на вилле «Рододендрон». Симона чувствовала себя посторонней в этом старом большом доме. Ей казалось, будто все следят за ее реакцией на выходки Урса, не проходившие незамеченными ни для членов семьи, ни для слуг, терявших каплю за каплей уважение к ней.

Эльвира, Томас и Урс были настолько каждый по-своему поглощены собой, что замечали присутствие Симоны только тогда, когда это требовалось на людях.

А по большей части она была полностью предоставлена своей грусти и тоске, справиться с которыми сейчас бывало особенно трудно — наступившая осень напоминала о том, как быстротечно время и как скоро появляются морщины.

Все тоскующие, как правило, бродят в поисках подходящих декораций для своей меланхолии, вот и Симона забрела в отдаленную часть парка и вдруг услышала какое-то журчанье. Из зарослей рододендроновых кустов, окаймлявших парковую дорожку, торчала голова пожилого человека, тот, судя по всему, справлял свою малую нужду.

Увидев ее, он со смущеным видом застегнул брюки. Симона деликатно отвернулась. Когда она снова повернулась, он уже исчез.

— Эй! — крикнула она. Никакого ответа. Только слабое шевеление листвы в том месте, где он только что стоял.

— Пожалуйста, выходите, — сказала Симона неуверенным голосом. Никакого движения.

— Что-то не так, госпожа Кох? — послышался голос сзади.

Это был садовник по имени Хугли, он шел по дорожке ей навстречу.

— Там кто-то есть, — сказала она. — Вон там, в рододендроновых кустах, пожилой мужчина.

— Вы уверены?

— Я его видела. Он спрятался. Примерно вон там

— Эй, а ну, давай выходи! Быстро! — крикнул садовник.

Никакого движения. Тихо. Он бросил на Симону скептический взгляд.

— Я видела его. Он мочился и потом исчез. Он где-то там внизу. Хугли осторожно вступил на влажную парковую почву и зашагал к кустам рододендрона, доходившим ему до подмышек. Симона направляла его:

— Чуть-чуть правее, да, вот сейчас вы дойдете до того места. Осторожно! Садовник Хугли остановился, исчез в кустах и вскоре вынырнул оттуда вместе с пожилым мужчиной.