Красотки кабаре - Суворов Олег Валентинович. Страница 7

Дядя вновь закашлялся, и на этот раз, кажется, вполне натурально.

– Да, – с притворной серьезностью подтвердил Стефан, нетерпеливо поглядывая на часы и начиная злиться на «этого старого хрыча, который сначала не хотел впускать, а теперь не отпускает», – если всю австрийскую армию пропустить через подобное местечко, то она будет непобедима.

– Издеваешься?

– Нет, почему же? Чем сильнее вера в загробную жизнь, тем больше желающих за что-нибудь погибнуть… Чем бы оправдывались миллионы жертв всех войн, которые когда-либо вело человечество, если бы не было религии? Да и кто бы захотел умирать на поле битвы, не веря в загробную жизнь?..

«Отсюда получается, что именно религия способствует бесчисленным жертвам… Значит, вера в бессмертие души является скорее злом, чем благом!» – сообразил лейтенант и смолк, удивленный столь неожиданным выводом.

Прежде чем полковник успел что-либо возразить, в комнату вошел Фердль. Он ничего не сказал и лишь слегка кивнул головой.

– Ты говорил, что торопишься в театр? Ну что ж, не смею тебя больше задерживать, – с неожиданным проворством поднимаясь с кресла, заговорил дядя. – А о твоем деле я подумаю, так что зайди дня через три.

Окончательно сбитый с толку, лейтенант откланялся и вслед за Фердлем поплелся к выходу. И лишь когда он натягивал перчатки, его наконец осенило. Да ведь дядя нарочно тянул время всеми этими разговорами об ассасинах, дожидаясь, пока его дама оденется и тайно покинет дом! Он боялся, что они могут столкнуться на выходе, поэтому отпустил племянника лишь тогда, когда Фердль подал ему знак.

Слегка раздосадованный тем, что его так ловко провели, лейтенант медленно надел фуражку и, повернувшись к швейцару, лукаво подмигнул:

– Фрейлейн?

На мгновение в глазах Фердля мелькнула растерянность, но он тут же спохватился.

– Не понимаю, о чем изволите говорить, господин лейтенант!

– Фрейлейн! – уверенно повторил Стефан и, похлопав швейцара по плечу, покинул дом. Разумеется, в театр он опоздал.

Прекрасная музыка, сопровождаемая обворожительным женским пением, обладает загадочной властью над людскими душами, заставляя их забывать об обыденности и испытывать странное волнение – волнение перед чем-то неизведанным, но именно потому невыразимо чудесным. В мире немало таинственного, что заставляет нас верить в наличие высших сил, но среди этого загадочного есть таинственно-ужасное и волшебно-прекрасное… Впрочем, настоящая музыка может выражать как то, так и другое, поскольку главное в ней – это гармония сияющих звуков, обновляющих чувства и вдохновляющих сердца.

Никто из пришедших в тот вечер в «Иоганн Штраус-театр» не был разочарован новой примадонной – фрейлейн Эмилией Лукач. Не менее эффектная, чем Жужа Форкаи, но гораздо более изящная и романтичная, с низким бархатным контральто и огромными выразительными глазами, она мгновенно покорила зал. Трижды после финального занавеса она выходила на сцену и упоенно раскланивалась, взволнованная и неотразимая…

– Что известно о ее любовнике? – спросил лейтенант Фихтер у корнета Хартвига, пока оба яростно аплодировали.

– Ничего, – радостно отвечал тот. – Или этого малого вообще не существует, или он предпочитает оставаться в тени. После случая со Штритроттером быть любовниками примадонн стало не менее опасно, чем драться с тобой на дуэли…

– В таком случае я немедленно отправляюсь за кулисы, чтобы с ней познакомиться! – решительно заявил Фихтер.

– Я с тобой!

– О чем это вы? – поинтересовался майор Шмидт и, узнав, в чем дело, выразил желание присоединиться.

Фихтер не возражал, самоуверенно полагая, что ни тот, ни другой не сумеют составить ему конкуренции. Корнет Хартвиг был еще юнцом, и даже усы служили ему для того, чтобы скрывать прыщи на губе; а майор Шмидт слишком зауряден, чтобы заинтересовать такую блестящую женщину.

Как только публика стала расходиться, трое офицеров хорошо знакомыми им путями устремились за кулисы. Майор и корнет вели себя именно так, как впоследствии вели себя на сценах театров всего мира скопированные с них персонажи «Королевы чардаша» – Ферри и Бони: первый пытался похлопывать всех попадавшихся на пути субреток, которые с притворным визгом уворачивались, а второй весело перемигивался с теми же субретками да лихо подкручивал свои жидкие усы. Казалось, что еще мгновение – и они, подхватив за талии не успевших увернуться девиц, запоют: «Красотки, красотки, красотки кабаре…» Впрочем, до рождения этой чудной мелодии оставалось еще около трех месяцев.

По пути был выработан план действий, не отличавшийся, впрочем, особой оригинальностью:

– Приглашаем ее на ужин к Захеру [2] и ухаживаем за ней кто как может, а уж фрейлейн пусть сама выберет достойного ее прелестей и таланта!

Добравшись до дверей артистической уборной Эмилии Лукач, воинственная троица застала здесь какого-то штатского с букетом цветов.

– Это еще что такое? – грозно осведомился майор. – Вы кто такой?

– Моя фамилия Вульф, – вежливо, но чуть удивленно ответил этот молодой человек. – А в чем дело, господа?

– Фрейлейн Эмилия сегодня ужинает с нами, – сердито заявил Шмидт. – А вы можете оставить свой букет ее служанке и отправляться восвояси.

– Но позвольте!

– Вы слышали, что вам сказал майор лейб-гвардии гусарского полка имени императрицы Марии Терезии? – с воинственно-комической запальчивостью осведомился корнет. – Здесь не место таким штафиркам, как вы!

– Я не собираюсь никуда уходить, пока не повидаюсь с фрейлейн Лукач, – холодно, но твердо отвечал штатский. – А вы, господа, поберегите свою воинственность для других целей. Право же, в этом месте она выглядит откровенно смешной.

– Что вы сказали? – встрепенулся корнет, но штатский не стал повторять, ограничившись ироничной улыбкой.

Сергей Вульф, последовав совету сэра Сильверстоуна и отправившись в театр, был немало удивлен, узнав в новой примадонне ту самую незнакомку, которая вчера стучала в дверь его гостиничного номера, чтобы попросить выпороть своего гнусного любовника. Впрочем, у столь романтичного знакомства и не должно было быть иного продолжения! Он не отступится, и его, русского, не испугают эти бесцеремонные австрийские вояки!

– Оставьте его, Хартвиг, – неожиданно вмешался лейтенант Фихтер, успевший обменяться внимательными взглядами с Вульфом. Оба были примерно одного возраста, и каждый по-своему красив: лейтенант обладал классическими чертами воинственного потомка древних римлян, русский – вдохновенной внешностью представителя творческой богемы. – Не будем обращать на него внимания, тем более, я уверен, что и фрейлейн Лукач сделает то же самое.

Уверенность Фихтера оказалась напрасной. Как только фрейлейн Лукач появилась в дверях, три офицера, дружно оттеснив штатского, стали наперебой щелкать каблуками, склонять напомаженные головы и громко выражать свое восхищение ее «бесподобной игрой». Сначала Эмилия внимала им с благосклонной улыбкой, но едва заметила Вульфа, как все изменилось.

– Извините, господа, – ласково пропела она, – что не могу принять ваше любезное приглашение, но на сегодняшний вечер я уже занята.

Лейтенант Фихтер стоял прямо перед ней, и именно ему пришлось отступить в сторону, когда фрейлейн Лукач направилась к штатскому. Поблагодарив за букет, она сама взяла его под руку, после чего они направились к выходу.

– Какое свинство! – вскипел корнет.

– Что за черт! – топнул ногой лейтенант.

– Да, господа, этот штафирка оставил нас с носом, – философски резюмировал майор.

– Я пошлю ему вызов! – пообещал Фихтер. – А вам, господа, придется стать свидетелями еще одной дуэли.