Вечный лес - Сван Томас Барнет. Страница 25

К счастью, никто, кроме меня, не заметил его замешательства. Эвностий и Мирра с восхищением смотрели на младенца очаровательное, хоть и очень серьезное создание с густыми зелеными волосами (правда, ничего удивительного в этом не было, у всех новорожденных дриад есть волосы). Эвностий больше не мог оставаться в тени:

– Дай мне подержать ее, Эак. Кора, можно? Я не уроню, ты не забыла, что я зевсов отец?

Он взял ребенка на руки, покачал, и вдруг вся серьезность исчезла с ее личика, и она улыбнулась. Кто бы мог подумать, что этот большой, неловкий парень, у которого никогда не было ни братьев, ни сестер, сможет так нежно взять на руки девочку и что именно ему она подарит свою первую улыбку.

– Спи, малышка, спи, Тея, – прошептал он. – И ничего не бойся. Даже стрига. У тебя два папы, и они будут тебя защищать. – А потом он начал тихонько напевать колыбельную:

– Спи-усни, дриада-крошка, ты на дереве своем. Слышишь? Чисто, серебристо ветер песенку поет.

Эак не смотрел на ребенка. Он смотрел на Эвностия, и в первый раз почувствовал настоящую ревность.

Глава XI

Жизнь не стоит на месте даже в Стране Зверей, где время проходит так же незаметно, как незаметно падают одна за другой капли в водяных часах. В течение трех зим снег покрывал вершины гор, а весной сотни серебряных ручейков сбегали вниз, и казалось, весь лес окутан гигантской паутиной. Летом ручейки пересыхали, их русла сразу же покрывались травой, клевером и фиалками. В такой богатой стране все должно быть прекрасно.

Многое изменилось за это время и у зверей.

Эвностию исполнилось восемнадцать лет. Это был рослый и сильный молодой минотавр. Каждое утро с рассветом он отправлялся в свою мастерскую, где работал до самого вечера. Меня особенно радовало, что он вновь вернулся к своим прежним развлечениям, прерванным неудачным сватовством к Коре. Я же могла похвастаться шестью новыми любовниками. Пятеро из них были кентаврами, а один – не по годам развитой и удивительно воспитанный паниск. Мое дерево хоть и пострадало от дятлов, но по-прежнему тянуло свои могучие ветви к солнцу и не проявляло ни малейших признаков увядания. Бион окончательно переселился к Эвностию. В мастерской у него был свой стол, за которым он обрабатывал драгоценные камни. Помимо этого, он украшал сделанную Эвностием мебель мозаикой или тонкими узорами из меди и бронзы. Только Партридж не менялся – вечный подросток, жующий луковую траву и бегающий следом за Эвностием, который по-прежнему любил его и делал вид, что этот паниск – самый умный парень на свете.

Второй ребенок Коры – Икар – появился на свет меньше чем через год после рождения Теи. Эвностий просил разрешения усыновить его, однако получил отказ. Но ему так хотелось быть с ним рядом, что он стал приходить в дом Коры еще чаще.

Кора по-прежнему была красивой, но красота ее стала иной. Она слегка пополнела, на алебастровых щеках появился легкий румянец, как отсвет красной розы на снегу. Она больше не казалась таинственной даже Эаку, зато стала уютной, очень домашней и совершенно неотделимой от своего ткацкого станка, колыбели и очага. Но никто не знал, что делается на душе у Эака. Он по-прежнему ходил на охоту с Эвностием, хотя гораздо реже, чем прежде. Может быть, он и не любил Кору-мать столь сильно, как Кору-деву, но неизменно был с ней ласков, и уже никто не сомневался в том, что он любит своих детей, особенно Тею, в которой буквально души не чаял, так же как когда-то души не чаял в ее матери. Он все чаще отправлялся на свои лесные прогулки, и я втайне желала, чтобы одна из них завершилась в Кноссе.

Как-то утром Эвностий с Корой сидели на балконе. Икар и Тея лежали рядышком в большой колыбели, сделанной Эвностием в своей мастерской. Сам он, тихонько покачивая копытом колыбель и краем глаза присматривая за детьми, рассказывал Коре новости. Пухленький, как снегирь, Икар радостно гукал, Тее же что-то не нравилось.

Эвностий целыми пригоршнями ел изюм, а когда Кора отворачивалась, совал несколько ягод и Икару, которому ничего не разрешалось давать. Но Эвностий лучше знал, что делать. Мать кормила его изюмом почти с самого рождения. Тея от его угощения отказывалась, скорчив недовольную гримаску.

– Вчера кентавры разгромили жилище Флебия, – делился Эвностий последними новостями, полученными от Партриджа. – Они подплыли на плоту и забросали крышу дома горящими факелами, так что паниски даже не успели вытащить свои рогатки. Конечно, дом сразу сгорел. Как кентавры и предполагали, все козлоногие и их девчонки успели спастись, но теперь им придется искать другое место, чтобы прятать краденое.

– Давно пора было так сделать, – сказала Кора. – Это самое грязное место в лесу, трудно даже себе представить, что там творилось.

– Я-то представляю, – сказал Эвностий, – я давно знаю Партриджа, – и тут же поспешно добавил: – Но он честный грязнуля.

Неслышно ступая мягкими сандалиями, на крыльцо вышел Эак.

– Я схожу к Хирону, – промолвил он, натянуто улыбаясь и ничего не объясняя. Придраться было не к чему: как всегда, он был безукоризненно вежлив. «Вряд ли он меня ревнует, ведь столько лет прошло, – подумал Эвностий. – Наверное, просто тоскует по Кноссу».

– Возьми с собой Тею, – предложила Кора.

– Ты же знаешь, она боится леса.

– С тобой она не будет бояться. А после двух-трех прогулок и совсем привыкнет. Ведь она ни разу не бывала дальше дерева Зоэ.

– Здесь ей лучше.

Эак вовсе не боялся испортить прогулку, взяв с собой ребенка. Дома они были неразлучны. Скорее всего, он не хотел, чтобы она узнала и полюбила лес. Эак вытащил Тею из колыбельки, положил себе на плечо и легонько пошлепал. Она смеялась очень редко, но тут обхватила его за шею руками и крепко обняла. Когда он положил ее обратно, она обиженно надулась. У Эвностия тоскливо сжалось сердце. Еще месяц назад девочка шла к нему на руки с такой же радостью, как к отцу, но вдруг начала его бояться. «Я что-нибудь не так сделал?» —спрашивал меня Эвностий. «Нет, просто у нее такой период», – успокаивала его я, подозревая, что в действительности Эак незаметно, как это делают критяне, настроил Тею против Эвностия. Может быть, рассказал ей сказку о злом духе с рогами, копытами и рыжей гривой. Зато Икар не упускал возможности обнять Эвностия и явно предпочитал его отцу. Интересно, когда Эак начнет и ему рассказывать сказки?

– До свидания, малышка, – сказал Эак Тее, – Не скучай.

Затем он потрепал по голове Икара, поцеловал Тею в щечку и, ничего не сказав Эвностию, вошел в дом, спустился по лестнице и уже снизу помахал Коре. «Он ко мне слишком привык, – подумал про себя Эвностий. – Я для него как мебель».

– Кора, – вдруг сказал он. – Тее уже почти два года, а она еще не была у меня дома. Ты обратила внимание, что каждый раз, когда я звал ее, Эак находил причину, чтобы не пустить. И вы с Икаром в последнее время почти никуда не ходите. Ты вообще скоро превратишься в ткацкий станок.

– Эаку, наверное, не понравится, если мы пойдем к тебе, – сказала она неуверенно.

– Почему? Я зевсов отец этих детей, и если я не имею права ими заниматься, тогда кто же имеет? Я ведь сделал для них специальную комнату. Там есть игрушки, те, которые я не успел еще принести сюда.

Эаку кажется, что в лесу с Теей может что-то случиться. Похоже, он не забыл, как меня украли паниски и продали Шафран.

– Шафран давно умерла, а Флебия так напугал Хирон, что он уже больше ничего не натворит. И потом, опасность есть повсюду, даже здесь. Например, дерево может загореться.

– Хорошо, пойдем! – сказала она весело, будто задумав какую-то шалость. – Мы устроим настоящую экскурсию. Кого ты хочешь нести?

– Икара.

– Как тебе не стыдно, Эвностий. Ты пристрастен.

– Я люблю их абсолютно одинаково, – стал оправдываться он (и действительно любил почти одинаково, хоть и чувствовал себя несколько напряженным с Теей с тех пор, как она стала его побаиваться).– Но с Икаром мне легче. Я могу с ним разговаривать, как зверь со зверем. Знаешь, он все понимает, только не может ответить. А все-таки вчера он назвал меня «зевсов папа»!