Железный Сокол Гардарики - Свержин Владимир Игоревич. Страница 8

За дверью послышалась громкая речь Лиса.

– А шо это ты, голуба, к стене припал? Или притомился?

– Так я того… дремал я, – послышался в ответ голос Чапели.

– Не, ну на шо это похоже! – не унимался Лис. – Я его ищу. С ног сбился, сапоги по колено стоптал. А он тут ухом стену продавливает. Ты куда мой кулеш дел, цапель винторогий?

– В лесу оставил, – промямлил незадачливый караульщик.

– Шо?!! – Возмущению моего напарника, казалось, не было предела, однако на канале закрытой связи его голос звучал иначе. – Капитан, ты нас слышишь?

– Еще бы.

– Ну, тогда радуйся. В твоем как-бы-нете у стены как-бы-есть ухо. И шо уж совсем некстати – язык. Но эту оплошность я щас исправлю. Ты оставил мой кулеш в лесу?! Одного?! Без присмотра?! Его ж там съедят белки и волки! Ты мне и всему трудовому народу этим в душу плюнул!

За этим воплем я ждал услышать звук падающего тела. Зная вес Лисовых кулаков, можно было предполагать, что разговорчивость его несчастной жертвы на пару недель снизится до минимума. Однако дело до расправы не дошло.

– Эй, ты! Шалый! – донеслось сверху. – Хорош рубаху в клочья драть. Тебя и немчину Байда кличет. Да поспешите, гетман ждать не любит.

Князь Вишневецкий сломал печать красного воска и неспешно развернул поданный мною свиток. Шествующий над короной грифон, оттиснутый на гербе, ясно свидетельствовал, что письмо вышло из-под пера вельможного Миколаша Эстергази, спутника юношеских забав Байды, а ныне правителя Венгерского королевства. Институтские мастера хорошо постарались, чтобы снабдить нас рекомендательными письмами.

– Миколаш расхваливает вашу храбрость, господин… – Хозяин Далибожа вновь опустил глаза к письму. – Гернель. Гернель? Вы что же, в родстве с Якобом Гернелем?

Французская речь князя звучала с довольно сильным польским акцентом, но все же была вполне понятна.

– Точно так, – поклонился я. – Он мой дядя.

– Забавно. – Вишневецкий резко свернул письмо, как будто сбился с мысли, а теперь старался придать разуму прежнюю ясность. – Вы давно получали известия от вашего родственника?

– Не более трех недель назад, – чуть помедлив, словно высчитывая дни, произнес я и отмахнул плащ, чтобы достать инкунабуларий. [9]

Стоявшие у стен казаки схватились за сабли, торопясь защитить любимого вождя. Я медленно развел руки, демонстрируя отсутствие агрессии и благонамеренность.

– Вам не о чем беспокоиться, мой принц. Здесь не оружие, – заверил я.

– Не обессудь, а покуда человек ты новый, в этих местах неведомый, так что береженого Бог бережет. Пусть он возьмет.

Вишневецкий кивнул Гонте, и тот осторожно, точно в моей поясной сумке могла таиться гадюка, вытащил плоский ларец с письмами от моего «любимого дядюшки».

– Не боись, не укусит, – встрял Лис.

Гетман принял из рук верного стража изящную шкатулку и уже собрался открыть ее, но вдруг замер, будто забыв о своем недавнем вопросе.

– Это что? – озадаченно глядя на палисандровую крышку, негромко осведомился князь.

– Герб рода Гернелей, – гордо ответил я, искренне недоумевая, чем вызван столь неожиданный интерес.

– Оставьте нас! – грозно скомандовал хозяин терема, словно полагая, что кто-то может воспротивиться его приказу.

– Но-о… – затянул было Гонта.

– Ступай, – оборвал его Вишневецкий. – Я желаю побеседовать с глазу на глаз.

Едва закрылась дверь за гетманской стражей, как четкий, словно удар молотка по гвоздю, вопрос разорвал не успевшую сгуститься тишину:

– Что означает эмблема вашего герба?

– Прошу прощения. – Я с недоумением поглядел на собеседника. – Что непонятного?

– Вот эта крылатая дева с птичьим хвостом что означает? – с нажимом продолжил магнат.

– Это алконост – вещая птица, – удивленно пояснил я. – Мой предок Себастьян Гернель в годы правления Максимилиана I имел счастье предупредить императора о готовящемся против него заговоре. С тех пор алконост украшает наш герб.

– Ваш дядя, конечно, знал это, – проговорил князь, но, как мне показалось, слова его были обращены не ко мне. – Значит, вот что он имел в виду, – продолжая разговаривать сам с собой, негромко выдохнул он.

– О чем вы изволите говорить? – не сдержался я. – Почему и вы, и сотник Штаден упоминаете дядю Якоба так, словно его больше нет? С ним что-то случилось? Прошу вас, не томите меня неизвестностью!

Вишневецкий молча смерил меня взглядом, словно прикидывая, можно ли мне доверить государственную тайну. Наконец, решившись, он произнес негромко:

– Родич ваш, господин ротмистр, исчез чуть более месяца назад в Александровской слободе из мастерской своей, что при царевом дворце располагалась.

– Что?! – Я резко шагнул вперед, стараясь придать лицу ошеломленное выражение. – Не может быть.

– Это истинно так, – твердо проговорил властитель приграничья, угрюмо склоняя лобастую голову. – И быть может, я последний, кто с ним разговаривал.

– Но как же… – Я старательно изображал растерянность.

– Мы встретились в его лаборатории. Я задал ему вопрос, который тревожит меня последние годы. Он рассчитал ход звездных путей и заявил, что ежели я отправлюсь в свои владения, а если вернее – в Далибож, то вскоре найду вещую птицу на палисандровом дереве. По его словам, именно она поможет излечить мою душевную рану.

Если до того наш диалог был испытанием моих актерских способностей, то теперь пришла пора удивляться вполне искренне.

– Быть может, это все же ошибка? – неуверенно выдавил я, соображая, каким образом Джордж Баренс мог вычислить по звездам детали сегодняшней встречи.

– Я обшарил всю округу в поисках палисандрового дерева и не нашел ни одного. Что же касается вещих птиц… Ваша – первая, которая попалась мне в этих краях.

Вишневецкий озадаченно поднес к лицу шкатулку, выискивая, нет ли где кнопки, открывающей тайное отделение.

– Вы храните здесь письма своего дяди?

– Именно так.

– С вашего позволения я прочту их.

– Как пожелаете. – Я пожал плечами. – Хотя вряд ли мои семейные дела могут заинтересовать вашу светлость.

– Я ни от кого до сих пор не слышал, чтобы Якоб Гернель ошибался в своих предсказаниях. Стало быть, либо вы, либо содержимое этой шкатулки должны мне помочь. Вам знаком брат короля Швеции Эрика?

– Ни в малейшей степени.

– Странно, весьма странно. – Князь углубился в чтение одного из присланных мне Институтом писем. Я готов был держать пари, что ничего полезного для себя он там не обнаружит. – Как бы то ни было, вы останетесь при мне. Если желаете, я могу предложить вам службу. Здесь, на границе, всегда нужны опытные офицеры. А в Москву, пан Вальтер, вам лучше не ехать. Царь Иван крайне раздражен исчезновением вашего родственника и, полагаю, не преминет сорвать злобу на вас.

В дверь постучали, и тиун, бочком втиснувшись в залу, пролепетал неуверенно:

– К вам кромешник – Генрих Штаден, московского царя вестовщик.

– Пусть войдет, – разворачивая сложенный лист с письменами астролога, бросил Вишневецкий. Как мне показалось, без особой радости.

Я сделал шаг к двери, дабы оставить его наедине с посланцем государя, но хозяин Далибожа молча поднял на меня глаза и с видом, не допускающим возражений, указал место подле себя.

Штаден вошел в залу быстрой походкой, точно спеша миновать скопившийся на лестнице и близ дверей казачий сброд. Он уже собрался было открыть рот для приветствия, но, завидев меня, так и остался стоять безмолвно.

– Отчего слово не речешь? – наконец оторвавшись от витиеватых строк, проговорил Вишневецкий, едва удостаивая взглядом опричника. – Или не для того тебя сюда послали?

– Светлому князю и владетелю Дмитрию Ивановичу Вишневецкому от царя и великого князя всея Руси Иоанна братский привет и о здравии его попечение, – единым духом выдал сотник, не переставая искоса глядеть на меня.