Железный Сокол Гардарики - Свержин Владимир Игоревич. Страница 9

– И ему от меня поклон земной и верности изъявление, – не отрываясь от текста, кивнул светлый князь-владетель.

– Я прибыл сюда по государеву делу, – с напором проговорил Штаден. – Оное же, как всем ведомо, без особого на то царского соизволения огласке предано быть не может.

– Человек сей при мне состоит, – не задумываясь, возразил Дмитрий Иванович, – а стало быть, доверием облечен. Но ты, коли желаешь тайности речей своих, молви по-русски. Языка сего этот бравый воин не разумеет.

Подобное утверждение было прямым вызовом системе «Мастерлинг», но разуверять говорившего мне казалось излишним. Вместо этого я уставился на высокое кресло, служившее Вишневецкому своеобразным троном. Насколько я мог судить, некогда оно украшало один из византийских дворцов, может, даже императорский. Тонкая резьба, подлокотники, увенчанные весьма натурально сделанными орлиными головами, – все это напоминало о державе, почившей уж более ста лет назад. После захвата Константинополя множество таких вещей разошлось по всему Причерноморью, а то и далее, обретя себе новых хозяев. Бирюзовые вставки, добавленные, видимо, позже, свидетельствовали о том, что кресло побывало у крымских ханов, более ценивших яркость и пышность, чем утонченное мастерство византийцев. Стало ли оно подарком могущественному вельможе, или же было захвачено в лихом казачьем набеге, но здесь, среди беленых стен и грубо сколоченных лавок, оно казалось мне воплощением судьбы его нынешнего владельца.

– Как государь – солнце для своих подданных, так послы его – светлые лучи, пред коими…

– Ну так ведь то послы, – перебил его Вишневецкий. – А ты – вестовщик. Я ж, поди, не чужой земли государь. Говори, с чем пришел, не томи душу.

– Царь Иоанн наслышан о ваших победах над степняками и выражает свое благоволение, – с неохотой выдавил посланец. – И в награду за то шлет: казны серебряной пять сотен рублев, да огненного зелья [10] сорок пудов, да зелена вина пять бочек. Вам же, светлый князь, со своего плеча шубу соболью да булаву в яхонтах и смарагдах жалует.

– То и вся тайна? – Вишневецкий отложил прочитанный текст и хлопнул в ладоши. Верный тиун князя возник в дверях точно по волшебству. – Огненное зелье вели в Зеленскую башню грузить, а вина царева бочки во двор выкати, да ковшики к ним приставь, дабы люд христианский потешиться мог.

– То не все, – исподлобья глядя на присутствующих, вновь заговорил Штаден.

– Иди, – кивнул тиуну князь, демонстративно оставляя меня подле своей особы.

– Государь вас к себе в Москву призывает, – смирившись с тем, что выгнать меня не удастся, продолжил вестфалец. – Мне велено вас туда сопровождать.

– О как! – Взор светлого князя потемнел. – На что я царю вдруг понадобился? Поди, из стольного града только-только вернулся.

– Мне царевы помыслы неведомы, я ведь, чай, не посол, – с затаенным злорадством проговорил Штаден. – Мое дело – наказ привезти.

– Наказ?! – В тоне князя послышался остро отточенный металл. – Я не смерд, чтобы царев ярыжка [11] мне наказы оглашал. Завтра же чуть свет в Москву выезжай да скажи государю, что дары его щедрые я принял с благодарностью. Отдарки тебе дворецкий мой вручит. О прочем передай, что по первому зову всевеликого царя нынче в дорогу собираться начал. К Воздвиженью, даст бог, поспею. А провожатые мне для того без надобности, не пьяный, чай, с тракта не собьюсь.

Лицо Генриха вытянулось и приняло озадаченное выражение. Не знаю уж, какие подсчеты вел он, но я-то помнил точно, что за обозначенные князем три с лишним месяца можно не спеша доехать до Урала.

– Воля ваша, – глотая наперченную пилюлю, поклонился опричный сотник, будто бы собираясь уходить. – Только слух идет, что этим летом государь Ливонию воевать собирается, а знаючи ваш опыт и военное умение – кого, как не вас, воеводой большого полка поставить.

– Стало быть, Ливония. – Чело Вишневецкого избороздили глубокие морщины. – Что ж, ты завтра в путь. Да поспеши. Нынче у нас пресвятая Параскева Пятница. На той неделе к субботнему дню с дружиной в Москве буду.

– Все исполню, светлый княже. – Штаден почтительно склонил голову, не трогаясь с места.

– Ну так ступай да выпей за мое здравие.

– С охотою. Да только тут вот какая закавыка образовалась… – Опричник кинул на меня быстрый взгляд.

– Что еще? – недовольно скривился Вишневецкий.

– Хотел бы просить сего дворянина, – он кивнул в мою сторону, – при особе вашей состоящего, со мной отпустить.

– Отчего вдруг? – нахмурившись, бросил князь.

– Я бы хотел о том наедине сказать.

– Ступай, – чуть помедлив, скомандовал запорожский гетман.

Я направился к выходу. У двери в ожидании приказа караулил дворецкий. Сквозь небольшую оставленную им щель доносились звуки голосов.

– …по исчезновении сего астролога и сам он, и ближние его, кои причастны быть могут к злодеянию, повинны…

Дальнейшее расслышать не удалось. Подступивший ко мне вплотную Гонта, набычившись и яростно жестикулируя, заговорил с угрозой:

– Шо замер, ирод заморский? Ступай себе. Иди, иди.

Я тут же залопотал по-немецки и, пользуясь языком жестов, начал объяснять, что с места не сойду без своей шкатулки.

– …оных выдать головой, – донеслась из-за двери резкая, словно удар бича, фраза Штадена.

– Со мной к царю прибудет, то мое дело, – отрезал Вишневецкий. – Эй, где ты там? Ворочайся.

Я провел в компании Вишневецкого еще часа два, в деталях и подробностях рассказывая ему о своих похождениях и странствиях, передавая сплетни императорского двора и повествуя о невероятных охотничьих успехах графа Миколаша Эстергази. Когда же наконец любопытство моего собеседника было удовлетворено, он отпустил меня, сообщив, что «утро вечера мудренее». Эта присказка всегда вызывала у меня глубокое недоумение. По роду службы проведя в разных эпохах России немало времени, я так и не увидел ни единого местного жителя, у которого бы утро сопровождалось большей ясностью ума, нежели вечер.

Но, как бы то ни было, я вышел во двор, спеша отыскать Лиса. Оставив меня, как обычно, общаться с князьями, Сергей без промедления затеял то, что в его лексиконе именовалось «винно-водочной дипломатией». И много в том преуспел. Я застал напарника у одной из бочек, когда он, хлебая вино из одной братины с Гонтой, норовил обменяться с ним крестами. Резкий окрик на канале связи несколько привел его в чувство. Однако появление «немчины» перед туманными взорами казачьей вольницы стоило мне изрядной чары зелена вина, поднятой Лисом «за мир и дружбу между народами, и шоб сдохли все гадюки, шо не с нами». Выпитое тут же ударило в голову, и без того раскалывающуюся после меткого попадания чьего-то кистеня по шлему во время схватки на пароме.

– Слаб пить немчина, – подытожил Гонта уже без прежней злобы, когда я, как мой соотечественник Гарри Поттер, отправился спать в каморку под лестницей.

Неведомо, который был час, когда внезапно появившийся в дощатом топчане сучок, продавив набитый соломой тюфяк, больно впился мне под ребра. Я попытался изменить позу, но не тут-то было. Сучок образовался в другом месте и на этот раз пырнул меня с такой силой, что я невольно вскочил и больно приложился к ближним ступенькам головой. Лиса, чьи козни я предположил в первую очередь, рядом не было. Зато из столба на меня с укоризной глядело мрачное лицо Крепостного.

– Здоров ты спать, – тихо проговорил он и тут же поинтересовался: – Второй-то где?

– Во дворе, должно быть, – неуверенно отозвался я.

– Ну так иди да сыщи его, – скомандовал столб с головой. – Мне велено обоих вас отсель вывести. Давай, давай. Поспешай. Уж скоро светать начнет. Не буду ж я прилюдно стену-то раздвигать.

– Да, да, – закивал головой я, все еще плохо соображая, и одной рукой активизировал связь, в то же время пытаясь другой надеть правый ботфорт на левую ногу. – Лис! Ты где? Нам пора уходить.