Последние распоряжения - Свифт Грэм. Страница 5

— Она у тебя молодец, Вик, — говорит Винс. — Рад был ее повидать.

— А Джоан уж совсем было собралась, — говорит Ленни.

Мы проползаем ярдов пять, потом встаем снова. Люди идут мимо нас по мостовой и заходят в метро, точно сегодня самый обыкновенный день. Нам бы на крышу мигалку с надписью «ПРАХ».

— В заторе все тачки равны, верно? — говорит Ленни.

Винс барабанит пальцами по рулю.

— Все равно, Пам сказала, у него хороший почетный караул, — говорит Вик.

Мы все приосаниваемся, точно мы — это не мы, а члены королевской семьи и народ на мостовой должен был бы останавливаться и приветственно махать нам руками.

Винс

Это модель 380-супер, вот что это такое. Восемь цилиндров, автоматическая система управления. Ему шесть лет, на сто тридцать он делает запросто. Хотя, конечно, не по Нью-кросс-роуд.

Ручная покраска, внутри сплошь натуральная кожа.

Так что пускай лучше Хуссейн берет его поживее, да за наличные. Иначе я сгорю.

Я никому не сказал, ни Эми, ни Мэнди, насчет той последней просьбы Джека и насчет моего маленького подарка. А я ведь всегда говорил: не приходи ко мне, Джек, не думай, что я тебе отстегну.

Сдается мне, всякий человек может получить то, что хочет, только когда он при смерти. Правда, он не заказывал такого «мерса» — супермодели с удлиненной колесной базой, с приборной доской из ореха. Но надеюсь, он оценил это, черт побери, очень надеюсь.

А эта скотина Хуссейн пусть лучше пошевелится.

У моего «мерса» покрышки с белыми боками. А левое переднее надо бы подкачать. Я сказал: «Давай угощу тебя еще разок, Джек, и домой. Я ведь теперь человек семейный, верно?» Но он смотрит на меня и вдруг поднимает руку вверх — помолчите, мол, все, — точно эти мои последние слова были последней каплей, и я вижу, как Рэй с Ленни утыкаются носами в свои стаканы.

Но разве это не так, насчет семьи? Я, Мэнди и малышка Кэт. Она тогда еще под стол пешком ходила.

«Прошу прощенья, джентльмены, — говорит Джек. — Нам с Винсом надо перекинуться словечком с глазу на глаз», — и оттесняет меня к угловому столику. Он говорит, что неделя была тяжелая и не ссужу ли я ему пятерку, чтобы он мог поставить по пиву Рэю с Ленни и не выглядеть дураком, но я-то знаю, что дело не в пяти фунтах, знаю, что не поэтому он попросил меня заскочить сюда, коли на то пошло. Пять фунтов. Пять штук — это было бы больше похоже на правду. Уж если решился просить, так не виляй.

Но он не собирается разыгрывать из себя скромного просителя. Он глядит на меня так, точно это я его о чем-то прошу, точно это не ему нужны деньги, а я обязан вернуть ему долг. Точно самое малое, что я должен был сделать (как мне надоела его вечная долбежка!), — это еще несколько лет назад войти к нему в долю и вести себя так, словно мы с ним и впрямь одной плоти и крови. Хотя суть вовсе не в плоти и крови, а в обычной говядине. Говядина или машины. Вот из чего мне пришлось выбирать.

Я говорю: «Не думай, что я стану выкупать твою лавочку».

Но он сверлит меня взглядом, точно именно это от меня и требуется, точно мы уже заключили сделку и теперь моя очередь вносить пай. Как будто я сам ничего не понимаю в сделках, а разве я не торговец, разве я не торгую подержанными машинами? Можно подумать, что подержанные машины — это дрянь какая-нибудь, а на его паршивое мясо "се молиться должны.

«Ты не видишь, что происходит у тебя под носом, — говорю я. — В двух шагах выстроили новый супермаркет, тебе первому предлагают заведовать мясным отделом. У тебя же нет выбора!»

«Да ну?» — отвечает он.

«Не хочешь — как хочешь, — говорю я. — Тогда твое дело труба».

«Зато буду сам себе хозяин», — отвечает он.

«Сам себе хозяин? — говорю я. — Да ты никогда не был себе хозяином. Твой папаша был тебе хозяином, нет, что ли? Как у тебя на вывеске-то написано?»

Он глядит так, словно хочет меня ударить. Потом говорит:

«Тут ведь и с другой стороны можно посмотреть, верно?»

«Короче, выкупать твою лавку я не буду, — говорю я. И даю ему пятерку. — На меня не рассчитывай. — И вынимаю еще пятерку. — Итого десять, — говорю я. — Иди и поставь своим приятелям пива. Себе тоже возьми. А я линяю отсюда».

***

И за что его вообще благодарить-то, скажите на милость? Это все Эми. Он просто вернулся победителем с войны — а тут здрасте, подарочек, я лежу. В той самой кроватке, что была куплена для Джун.

У него автоматический контроль скорости, рулевое управление с усилителем.

И вот вам пожалуйста, прошло сорок лет, и он лежит там с этими трубками — сам себе хозяин, ничего не скажешь, — и говорит мне: «Поди-ка сюда, Винс. Хочу тебя кое о чем спросить». Все никак не уймется.

Это отличный автомобиль.

А ихний хирург — Стрикленд, что ли, — смотрит на меня так, будто я его следующая жертва, будто он меня следующего собирается потрошить. Я думаю: «Это потому, что он знает: я ему не настоящий родственник». Но потом мне приходит в голову другое: «Нет, это потому, что старикан ему уже печенку проел, вот он на мне и вымещает. Это как раз в духе Джека: он может донять даже того, от кого зависит его жизнь».

Он начинает объяснять. Говорит: «Знаете, как выглядит ваш желудок?» — точно я полный кретин. И продолжает: «А знаете, где он находится?»

Я могу представить себе это только одним способом. В виде ремонта. Примерно как подшлифовать что-нибудь или от нагара очистить. Не знаю, как мы там устроены внутри, но хороший двигатель я с первого взгляда отличу, мотор разобрать — это мне раз плюнуть. Я считаю, что плоть и кровь не слишком чисто сработаны, по крайней мере не у всех, зато хороший мотор — он и есть хороший мотор.

Так что Хуссейн пусть почешется.

Рэй

Джек говаривал: «Привидения, вот вы кто, Рэйси, в этой вашей конторе. Зомби несчастные». Он говаривал: "Ты б лучше приходил как-нибудь к нам на Смитфилд [3] да поглядел, как зарабатывают на хлеб нормальные мужики".

Бывало, я так и делал. Ранехонько поутру, особенно когда у нас с Кэрол совсем все разладилось, когда мы и говорить-то друг с другом перестали. Я выходил пораньше и садился на шестьдесят третий, как обычно, только проезжал две лишние остановки и шел пешком от Фаррингдон-роуд, по Чартерхаус-стрит, еще в сумерках. Завтрак на Смитфилде. Мы отправлялись в кафетерий на Лонг-лейн или в одну из тех забегаловок, где можно глотнуть пива и перекусить в полвосьмого утра. Брали с собой Теда Уайта из Пекема, и Джо Малоуна из Ротерхайта, и Джимми Фелпса из Камберуэлла. Ну и Винса, конечно, в ту пору, когда он еще в учениках ходил. Когда еще не записался в армию.

Они говорили: чего тебе надо, Рэйси, так это подкормиться. А то ты совсем отощал. Надо бы тебе мясца на костях нарастить. А я отвечал: такая уж у меня конституция. Наилегчайший вес. Хоть лопатой загружай, толку чуть.

Удивительное дело, но среди мясников тощего не найдешь.

И еще, он вечно пересказывал мне ихние смитфилдовские байки, вешал на уши ихнюю смитфилдовскую лапшу. Что Смитфилд — это-де настоящий центр, истинное сердце Лондона. Окровавленное, понятно, — такой уж товар. Что Смитфилд — это не просто Смитфилд, а Жизнь и Смерть. Вот что он такое — Жизнь и Смерть. Потому что как раз напротив мясных рядов стоит больница Святого Варфоломея, а от нее рукой подать до Центрального уголовно-то суда Олд-Бейли, выстроенного на месте старой Ньюгейтской тюрьмы, где раньше что ни день кого-нибудь вздергивали. Так что тут тебе все три М — Мясо, Медицина и Мокрые дела.

Но Джимми Фелпс как-то объяснил мне, что Джек просто повторяет то, что рассказывал ему его отец Ронни Доддс, слово в слово. И от того же Джимми Фелпса я узнал — когда Джека поблизости не было, когда они с Винсом уже погрузились и уехали в Бермондси, — что Джек вовсе и не хотел становиться мясником, коли уж на то пошло. Это отец у него уперся. «Доддс и сын», потомственные мясники с 1903 года, и хоть ты тресни.

вернуться

3

Смитфилд — лондонский мясной рынок.