Крутой герой - Свиридов Алексей Викторович. Страница 62

— Ну, парень, — сварливо проговорил обезьян, глядя на Андреа сверху вниз, — какого хрена мое место занял? Всю охоту испортил, паразит!

— Да ну? — удивился Андреа, тоже вставая, и теперь сверху вниз на обезьяна глядел уже он. — А мне показалось, что это они на тебя охотятся!

— Они на меня, я на них… Гоняйся вот теперь! А какая кожа была…

Слово «кожа» он произнес с профессиональным ударением на последнюю букву.

Андреа побледнел и чуть присел, напрягшись для драки, решив что за исчезновением лучшего объекта для добычи, ему придется отспаривать у охотника право владения своей собственной «кожой».

Обезьян это заметил, и презрительно бросил:

— Думаешь, я на твои тряпки соблазнюсь? Сначал косуху отрасти, тогда и потягаемся…

С этими словами он подпрыгивающей походкой направился куда-то вглубь равнины. Андреа хотел было остановить его, порасспросить, но передумал: уж больно нелюбезно был настроен хозяин укрытия.

Проводив взглядом маленькую фигурку, он пожал плечами, и вернулся на дорогу.

Подойти к близко к городу удалось только перед самым рассветом — несмотря на кажущуюся близость, от холмика до свалки оказалось часа три ходу. Когда расцвеченные лампочками силуэты самолетных фюзеляжей и останков грузовиков стали различаться впереди достаточно ясно, Андреа свернул с обочины дороги, решив больше не испытывать до сих благоволившую к нему судьбу — то, что кроме тех двух мотоциклистов ему никто не повстречался, он счёл исключительно ее подарком.

В принципе, свалка уже началась, но то, что лежало вокруг дороги было свалкой, так сказать безжизненной: груды застывшего асфальта, лепешки бетона, и целые крепостные валы из какого-то черно-красного шлака. Приспособленные ржавыми для своего обитания места начинались дальше.

Андреа поплутал вверх-вниз по всем этим кучам, и решил устроить днёвку среди потрескавшихся бетонных плит — во-первых они были достаточно чистыми, а во вторых две из них привалились друг к другу так, что образовался уютный шалашик. Потерять ориентировку, Андреа не боялся: со стороны города продолжалась раздаваться пальба, доносились крики, звуки заводимых моторов и еще какой-то грохот, прислушавшись к которому он с удивлением пришел к выводу, что скорее всего это музыка — правда для того, чтобы уловить в ней какое-то подобие ритма и мелодии, пришлось потратить минут десять.

Спуститься по выщерблинам к основанию бетонного «шалаша» было делом несложным, и вскоре Андреа уже устраивался поуютнее, подсунув голову под торчащую горизонтально ребристую арматурину. Ночь прошла, холод должен был скоро уйти, день вполне протянуть можно, а там…

Что будет там, он додумать не успел. От спуска послышался звук чьих-то шагов. Потом к этим шагам добавились еще одни. Андреа, забыв обо всем попытался вскочить, чтобы дать тягу, но араматурина спружинила, и вернула его обратно в лежачее положение. А осторожные шаги приближались, и вскоре в «шалаш» вошел ржавый — первый ржавый, которого Андреа увидел вблизи. Двигался он почему-то спиной, но вскоре это разъяснилось: он поддерживал за руку другого ржавого, на этот раз женского пола — о том что это именно девочка, а не мальчик, можно было догадаться лишь по мягкому овалу лица, нежно очерченным губам, и двум килограммам краски на лице, по одному вокруг каждого глаза. В остальном двое были схожи: одинаковые джинсы, сидящие пузырем одинаковые кожанки, одинаковые высокие ботинки, серьги в ушах, перстни с черепами на пальцах и ремни с серебряной отделкой (больше подходящей сбруе запасной лошади небогатого рыцаря) — все было словно взято с одного склада и с одной полки. Прически тоже имели одинаковый фасон, то есть имели вид торчащего вверх гребня лохм, слипшихся в подобие дикобразовых иголок, но разных цветов: грязно-белого с подсинью и зеленого с прожилками красных прядей.

Шедший первым повернулся в профиль, и Андреа убедился, что этот ржавый очень молод, не мальчик, конечно, но если можно так выразиться, начинающий юноша. Да и его даме тоже было далековато до зрелой женщины, несмотря на всю ее аляповатую косметику в стиле «Я твоя погибель, бэби, поцелуй же меня!»

Они принялись усаживаться. Юноша, не глядя оперся спиной о загнутый конец прута, и этим немного облегчил положение Андреа: теперь ему, для того чтобы подняться на ноги, надо было всего лишь боком встать на четвереньки, отползти на полметра, и вот она, свобода.

Девушка присела рядом с кавалером, и Андреа, боящийся дыхнуть, получил возможность созерцать два обтянутых джинсой зада, и отметить, что у девушки он был все-таки немного круглее.

Рука юноши обняла плечи девушки, ее голова склонилась к нему на плечо, и она нежно заговорила.

— Извини меня… Я никогда не мечтала, как многие, идти против правил, но это сильней меня. Я готова наплевать на все условности и на всю мораль… Я люблю тебя!

— Я тебя люблю… — эхом отозвался юноша, и некоторое время все было тихо — если, конечно, не считать усилившегося с рассветом грохота мотоциклетных двигателей в городе и продолжающего бухать музыкального ритма.

— Пускай меня все осудят! — воскликнула девушка по окончании поцелуя. — Пускай родные на порог не пустят! Но чтоб ты насиловал меня в баре прямо перед стойкой, и чтобы твои друзья радостно орали вокруг… Нет, я так не могу!

— Да, да, конечно… — поддакнул юноша. — Но я не знаю, смогу ли я перебороть себя… Быть с женщиной, когда об этом никто не знает, когда она сама этого хочет… Это же противоестественно! Я никогда не думал, что может быть так!

— Я тоже, пока не встретила тебя, милый. Может попробуем?

— Да, да… Сейчас… Мне надо решиться… Сейчас все будет хорошо…

Двое снова слились в поцелуе, лаская волосы друг друга, а Андреа, рассудив, что звяканье серьг и клацанье черепов на перстнях заглушают в это время остальные звуки, медленно и очень осторожно пополз назад.

Расчеты полностью оправдались: влюбленная парочка не заметила, как третий лишний покинул их гнездышко, а кроме того уже за выходом Андреа поджидал приятный сюрприз: трогательно прильнувшие друг к другу, совсем как их хозяева, у входа были прислонены к валяющемуся на боку лестничному пролету длинноствольная винтовка с ручкой-прицелом и крупнокалиберное ружье без приклада, но зато с двумя пистолетными рукоятками, одна — там где положено, а другая чуть ли не под самым срезом дула.

«Какое взять? Ружье или винтовку? Или и то и другое? Тяжеловато будет, но зато эти не погонятся… Или все же погонятся?»

Андреа осторожно взял ружье, потом аккуратно отсоединил магазин у винтовки, и положил его в карман. Потом прислушался — на фоне звуков Ржавого Города из-под плит доносились восторженные вздохи.

«Раскрутила-таки его!» — улыбнулся он, и понял, что совсем не хочет лезть сейчас туда и, угрожая оружием, выпытывать у парочки сведения о городе. Ну совсем не хочет.

«Дурак был, дурак и остался,» — поставил себе диагноз Андреа, и пошел туда, где за кучами шлака и строительного мусора вздымались к небу клубы пыли и сизой копоти.

Новое место укрытия было гораздо ближе к собственно городу, более того, скорее всего опрокинутый набок фургончик с проржавевшим до дыр днищем тоже относился к городской застройке, хотя бы как ветхое и малоценное строение. Следов жильцов в фургончике не было, но свежая надпись «Кататония Флаерс — Чемпион!» на том потолке, который стал стенкой доказывала, что это место изредка посещается людьми. «Причем последний раз — совсем недавно!» — добавил Андреа, чуть не вляпавшись в характерную кучку перед висящей на одной петле задней створкой.

Из фургончика открывался вид на одну из улиц города, ее образовали с одной стороны остовы нескольких машин, а с другой — длиннющий самолет с обломанными крылья, стоящий на высоком шасси и превращенный в подобие многоквартирного барака: к каждой двери был приставлен отдельная лестница, а от аварийных выходов вниз вели надувные трапы — на протяжении некоторого времени один из них подкачивала ножным насосом хозяйка, роскошных форм девица в черных чулках, черном белье и с черными волосами торчащими в разные стороны. Когда она поворачивала голову, волосы поворачивались вместе с ней, словно сделанные из проволоки. Из некоторых окон на улицу торчали колонки, и оттуда грохотала так называемая музыка, перемежаемая верещанием и воплями — похоже что под эту «музыку» кто-то еще и пел.