Темный огонь - Сэнсом К. Дж.. Страница 53

– Брат Каффли выглядит обеспокоенным, – заметил я, дабы отвлечь старика от неуместных воспоминаний о Томасе Море.

– Еще бы. Ведь Каффли – сторонник Реформации, а герцог не слишком жалует эту братию, – с довольным видом изрек Фокс, закоренелый консерватор. Герцог меж тем наградил казначея ледяной улыбкой.

– Значит, вы хотите позволить читать Библию не только подмастерьям, – во всеуслышанье изрек он. – По-вашему, всякая глупая женщина имеет право читать Божье Слово и толковать его по-своему.

– Запретов не существует ни для кого из истинных христиан, ваша светлость, – неуверенно пробормотал Каффли.

– Надеюсь, долго это не продлится. Король намерен в самое ближайшее время издать указ, дозволяющий читать Библию лишь главам семейств. Впрочем, по-моему разумению, это право следует оставить исключительно священникам. Что до меня, я ни разу в жизни не заглядывал в эту книгу и не имею ни малейшего желания.

Все, кто сидел в верхней части стола, там, где слова герцога были хорошо слышны, словно по команде посмотрели на него. В некоторых взглядах читалось одобрение, в некоторых – растерянность. Герцог обвел собравшихся своими острыми пронзительными глазами, и губы его искривила циничная ухмылка.

Вдруг Годфри вскочил со своего места так резко, что я не успел остановить его. Все взоры устремились на него, а он набрал в грудь побольше воздуху, взглянул прямо в лицо герцогу и произнес громко и отчетливо:

– Божье Слово – это благодать, дарованная всем и каждому. Оно приносит в этот мир негасимый свет, свет добра и истины. Никто не должен быть отлучен от этой благодати.

Слова Годфри эхом разнеслись в гулкой тишине, воцарившейся в зале. У всех собравшихся глаза полезли на лоб. Норфолк подался вперед, опустив подбородок на унизанные кольцами руки, и уставился на Годфри с выражением презрительного недоумения. Я потянул своего друга за мантию, пытаясь заставить его сесть, но он стряхнул мою руку.

– Читая Библию, мы ощущаем, что Иисус по-прежнему с нами, – продолжал Годфри. – Слово Господне помогает нам вырваться из пучины пороков и заблуждений.

Несколько студентов одобрительно захлопали в ладоши, но яростные взгляды членов правления заставили их замолчать. Годфри залился краской, словно внезапно осознал, что отважился на непростительную дерзость. Однако он по-прежнему в упор смотрел на герцога.

– Если мне суждено погибнуть за веру, я поднимусь из могилы, дабы вновь и вновь провозглашать слово истины, – заявил он и, к моему великому облегчению, опустился на скамью.

– Нет, сэр, вряд ли вы подниметесь из могилы, – раздался в напряженной тишине насмешливый голос герцога. – Вам предстоит корчиться в адском пламени подобно многим еретикам, последователям Лютера. И боюсь, сэр, вы оставите этот мир намного раньше, чем рассчитываете. Длинный язык доведет вас до беды и не даст сохранить голову на плечах.

Сказав это, герцог опустился в свое кресло и принялся что-то шептать на ухо Марчмаунту, который метал на Годфри столь негодующие взгляды, словно пытался испепелить его заживо.

– Господи боже, какая муха вас укусила, – пробормотал я, наклонившись к Годфри. – Вам придется дорого заплатить за свою выходку.

Лицо Годфри, обычно столь приветливое, оставалось суровым и непреклонным.

– Мне все равно, – проронил он. – Иисус не оставит меня. Я уповаю на Его бесконечное милосердие и не позволю, чтобы Его слово подвергалось насмешкам и поношениям.

Взгляд его светился праведным гневом. Я с тяжким вздохом отвернулся. Когда дело касалось вопросов веры, кроткий и покладистый Годфри преображался на глазах и превращался в совершенно другого человека – решительного и непримиримого.

Наконец обед кончился. Герцог и его свита покинули зал, и за столами поднялся гул голосов. Годфри сидел под огнем любопытных взглядов неподвижно, потупив голову. Казалось, собственный безумный поступок принес ему огромное удовлетворение. Некоторые законники, по большей части приверженцы традиционной церкви, поспешно встали и вышли прочь. Старый брат Фокс, явно испуганный, был среди них. Я тоже поднялся со скамьи. Годфри укоризненно посмотрел на меня.

– Останьтесь на минуту, – попросил он. – Или вы более не желаете находиться в моем обществе?

– Господи боже, Годфри, за кого вы меня принимаете, – рассердился я. – Я спешу лишь потому, что у меня пропасть работы. И сейчас мне надо срочно поговорить с Билкнэпом, а то он уйдет.

В самом деле, Билкнэп уже направлялся к двери. Я поспешил за ним и нагнал уже во дворе.

– Брат Билкнэп, мне необходимо с вами поговорить, – твердо заявил я.

– Об иске, который вы затеяли против меня? – осведомился он, безмятежно улыбаясь и щурясь от яркого солнца. – Слушайте, ваш приятель, похоже, совсем свихнулся. Что он себе позволяет? Подобная наглость не сойдет ему с рук и…

– Мне нужно поговорить с вами о совершенно другом деле, Билкнэп, – бесцеремонно перебил я. – Лорд Кромвель дал мне весьма важное поручение. Я занимаюсь расследованием убийства Майкла Гриствуда и его брата, которое произошло вчера.

При этих словах у Билкнэпа отвисла челюсть. Если он изображал полное неведение, сделано это было на редкость убедительно. Но по части притворства адвокаты зачастую могут дать сто очков вперед лицедеям, играющим в мистериях.

– Думаю, нам лучше пройти в вашу контору.

Билкнэп, все еще не оправившийся от изумления, молча кивнул и двинулся через двор. Контора его располагалась в угловом здании, на втором этаже. Мы поднялись по скрипучей лестнице, и Билкнэп отпер дверь. В отличие от конторы Марчмаунта, помещение Билкнэпа было обставлено весьма скромно: обшарпанный письменный стол, грубо сколоченные полки, заваленные бумагами. Взор мой сразу привлек огромный, окованный железом сундук, стоявший в углу. Широкие железные обручи и внушительных размеров замок, висевший на сундуке, убеждали, что в нем хранится нечто весьма ценное. По Линкольнс-Инну ходили упорные слухи, что все золото, заработанное путем бесчисленных махинаций, Билкнэп прячет в этом сундуке. Поговаривали даже, что он проводит целые вечера, пересчитывая монеты и любуясь на них. Тратить деньги он, мягко говоря, не любил. О скупости его также ходили легенды, а портные и содержатели харчевен, которым он задолжал, постоянно подавали на него в суд.