Красное море - Шадловский Леонид. Страница 37

В августе прошёл слух, что скоро начнётся новая операция, самая большая, самая глобальная за все время боевых действий. В ущелье Панджшер. По данным разведки там находилось огромное скопление душманских банд, оружия, даже свои госпитали были в ущелье. Короче, этакое государство в государстве. Все прекрасно понимали, даже салаги, что проводить полномасштабную операцию в Панджшере, это значит положить половину армии. Но приказ есть приказ. И Женька тоже знал, что этого рейда ему не избежать. Не молодых же, необстрелянных, посылать под пули. У него все-таки опыт! Какой-никакой, но опыт есть. На войне вообще всему быстро учатся. Но поджилки все равно тряслись, как перед каждой операцией. Тем более, что авианаводчики всегда идут первыми. Точнее, вторыми, после разведчиков. Их задача заключается в том, чтобы наводить с земли бомбардировщики на цель. Подбираешься к банде как можно ближе, скидываешь тяжеленную рацию с плеч, и передаёшь данные на аэродром. Это только в кино показывают, что современные рации маленькие и компактные, достал из кармана и все. На самом деле, они довольно большие и тяжёлые, ими, наверное, ещё во времена Великой Отечественной пользовались. Хорошо, если духи не заметят или не запеленгуют. Тогда ещё есть возможность остаться в живых. Если заметят, то однозначно — труп. Это в лучшем случае. Потому что если возьмут в плен, то издеваться будут долго и изощрённо. Чёрных знал одного такого, десантника, в госпитале видел. Духи отрезали у него все, что было можно: уши, ноздри, веки, и естественно, член. Ещё не хватало нескольких пальцев на руках. Парень не хотел жить, да и вряд ли смог бы. В конце концов, он повесился в туалете. Так что в плен лучше не попадать. Лучше застрелиться. Это безопаснее и безболезненнее.

Приказ о начале операции поступил в начале сентября. Не самое лучшее время. Солнце палит во всю, кровь закипает, пыль забивается в горло, в нос, в глаза, если вода во фляжке кончилась, то на десять километров вокруг хрен чего найдёшь. Ни одного ручейка. Все пересыхает к чертям собачьим. Но солдаты приспосабливались: если в рейде такое случалось, собственную мочу пили. Не очень вкусно, но жажду на какое-то время утоляет. Потом уже, через много лет, на гражданке, Чёрных узнал, что называется это уринотерапией. Вообще-то, в Афганистане многие болячки мочой лечили. До медсанбата не всегда добежишь, а раны и ранки очень быстро начинили гноиться. Так что моча спасала не только от обезвоживания.

На операцию выдвинулись огромной колонной. Впереди шли две роты десантников с авианаводчиками, потом танки, пехота, БТРы, и так далее… Наши самолёты предварительно проутюжили место боевых действий. Но Панджшер — ущелье хитрое, длинное, не в каждый уголок бомба упадёт, на много-много километров тянется, вихляет, закручивает, что там за поворотом — одному Богу известно. Откуда стрелять начнут, из-за какого валуна, из-за какой скалы? Хрен его знает! В ущелье тишина гулкая, звенящая, от колонны такой грохот стоит, что только удивляешься, как это горы ещё не обрушились!

Впрочем, ждать пришлось недолго. Как только роты десантников прошли очередной поворот, а танки где-то отстали, раздался громоподобный шум камнепада, и впереди, метрах в трёхстах, обрушилась сверху огромная скала, перекрывшая ущелье. И точно такая же упала сзади. Десантники, и вместе с ними Женька Чёрных, оказались в каменном мешке, на абсолютно прямом отрезке метров в двести, который простреливался душманами сверху. Паника началась мгновенно. Никто не знал куда стрелять, куда бежать, гранаты взрывались повсюду, автоматные очереди косили всех без разбора… Крики, дым, смрад, огонь, оторванные руки и головы… Женька ощутил как его ударило под лопатку, гимнастёрка тут же обагрилась кровью, но боли не почувствовал. Он стрелял по горам, по чёрным лицам, которые высовывались то тут, то там. Пот заливал лицо, он ничего не видел, смертельный страх гнал его вперёд, под защиту скал, камней, трещин… Но убежища не было. Только гладкие стены ущелья. Женька вдруг увидел Юрку-Москвича. Тот махал ему рукой, лёжа за чьим-то трупом, и что-то кричал. Он не слышал что, видел только его разинутый рот и белые глаза. Потом увидел, как голова Москвича лопнула, как арбуз. Мозги разлетелись в разные стороны. Очевидно, разрывной пулей его долбануло. И только юркина рука все ещё продолжала трепыхаться в воздухе. Потом и она безжизненно упала. Чёрных когда-то читал, что время в определённые моменты может замедляться, останавливаться, идти вспять, но лишь сейчас он воочию увидел, что время действительно может течь медленно, как ленивая река. Ему казалось, что он видит полёты пуль, как в очень замедленной съёмке. Кто-то упал на него, рядом разорвалась граната, чьи-то кровавые ошмётки потекли по женькиной щеке… Перед лицом на тоненькой ниточке болтался чей-то вытекший глаз. Он скинул с себя обездвиженное тело, огляделся… «Где же танки? Танки где, черт бы их побрал!». Танков не было. Они не могли пробиться через упавшую и перегородившую дорогу скалу. Вокруг себя он видел только мёртвых и раненых. Кричали, ругались, выли… Ему навстречу полз безногий обрубок. Похоже, тот сам не осознавал, что остался без ног. Следом за ним тянулся кровавый след.

Где наши? — кричал парень. — Ты…радист хренов…вызывай…подкрепление…

Замочат всех…суки…

От рации остались только ремни. Она спасла Женьку. Очевидно, рация прикрыла его от осколков и пуль. «Есть Бог на свете!». Парень дёрнулся в последнем порыве, схватил Женьку за руку.

— Вызывай! Давай, падла! — и уткнулся носом в землю.

Метрах в десяти от него другой радист что-то орал в телефон. Но связи, похоже, не было. Он схватил рацию, грохнул её оземь. И в тот же момент его сразила пуля. Радист удивлённо посмотрел на расплывающееся на гимнастёрке пятно и упал на спину. Больше он не дёргался.

Чёрных заметил невдалеке небольшую щель между двумя валунами. Настолько небольшую, что туда с трудом могла бы протиснуться кошка. Но раздумывать было некогда. Он выждал, пока огонь немного утихнет, и со всех ног припустил к валунам. Где-то сзади громыхнуло, над головой пролетели осколки гранат, камни, щебень… Прямо перед ним автоматная очередь подняла фонтанчики песка. Но вот она, щель, рядом уже… Как он залез внутрь, Женька никогда не мог себе объяснить, будто в кошку перевоплотился. Но протиснулся, ужом в кольца свернулся, в комок сжался, в три погибели, и потерял сознание.

Что было дальше, он не знал, не помнил. Очнулся в госпитале. Уже там узнал, что из семисот человек в живых остались только шестеро. Четверо были тяжело ранены, одному оторвало ногу, и лишь он, Женька Чёрных, был ранен легко. Относительно, конечно, легко. Врачи и медсёстры ходили на него смотреть: это ж надо, остаться целым в такой мясорубке!

— Долго будешь жить, — сказал ему главврач, полковник Ляшенко, — хранят тебя ангелы. Зачем-то ты нужен на этой земле, — и протянул осколок, маленький, еле видимый, который он вытащил из женькиной спины. — Если бы эта херня попала чуть-чуть левее, ты бы уже был на небесах.

Чёрных взял осколок, посмотрел на него, и выбросил в окно. Жизнь продолжалась. Через две недели он вернулся в часть. Петька-Казах обнял его, пустил скупую слезу, достал из кармана косяк.

— Я ждал тебя! Даже не пыхал. Пойдём?

— Что, уже похоронил?

— Да ты чо, Жека?! Мы думали, тебя духи в плен взяли.

— Ха! Не дождётесь. Мы с тобой ещё поживём! Правда?

Когда Женька вернулся домой после армии, на стене, в рамочке, висело извещение о том, что он, Евгений Чёрных, пропал без вести. Оказалось, что после той мясорубки, когда его не нашли ни среди раненых, ни среди мёртвых, комроты отправил родителям это сообщение. Так полагается по армейским законам. Если человек не находится в течение трех суток, значит, пропал без вести. Естественно, он никуда не пропадал. Его, когда он был без сознания, вывезли на танке, а потом уже самолётом отправили в госпиталь. В той армейской безалаберности, в принципе, потерять человека было легко.