Нет повести печальнее на свете... - Шах Георгий Хосроевич. Страница 13

– А вы хорошо ее отделали, профессор, – прервал его размышления один из студентов. И сразу посыпались реплики:

– Так ей и надо!

– Нечего продавать своих!

– Будьте покойны, мы за вас горой станем!..

– Спасибо, друзья, – сказал растроганный Чейз. – Я не сомневался, что вы истинные маты. – К нему полностью вернулась обычная самоуверенность. – Мы сумеем защитить свой клан. А сейчас давайте продолжим…

Пер догнал Улу уже за университетской оградой и схватил ее за руку.

– Подожди, успокойся.

– Оставь меня! – Она вырвала свою руку.

– Не обращай внимания на этого выскочку, он ведь не может простить нам происхождения.

– Чейз опозорил меня. При всех сказать такое – да как он смел!

– Хамство, конечно, но где ему взять хорошие манеры? А скажи мне, зачем ты это сделала?

– Что именно?

– Ну, кинула мяч агру.

– Мне так захотелось.

– Назло Тибору? Он тебе чем-нибудь досадил?

– Ничего подобного.

«Женское своенравие», – подумал многоопытный красавчик Пер.

– Ладно, ничего не бойся, – сказал он покровительственно, – скоро мы поженимся, и все забудется.

– Ты уверен? – спросила она с иронией, которой Пер не уловил.

– Еще бы! – воскликнул он с жаром. – Да кто посмеет подумать дурно о моей жене! Если такие найдутся, мы с Тибором живо приведем их в чувство.

– Я не о том. Ты уверен, что мы поженимся?

Он с удивлением взглянул на нее.

– То есть как?

– А так. Я ведь тебе не давала согласия.

– Опять капризы, – сказал он с раздражением. – Ладно, не ломайся. Ты еще в школе мне проходу не давала.

– Не скрою, ты мне нравился. Но теперь с этим кончено.

– Позволь, не далее как неделю назад в парке…

– Можешь не напоминать. Я говорю: кончено.

– Что ж, выходит, Чейз прав, и ты действительно очарована этим агром, как его звать, Ром, что ли?

– Это тебя не касается.

– Послушай, девочка, мне тебя жаль. Ты соображаешь, что делаешь? Агр и мата – хороша пара! – Он желчно рассмеялся.

Она повернулась и пошла.

– Опомнись, ты себя погубишь!

Ула не отозвалась. Тогда он забежал вперед и загородил ей дорогу.

– Извини за грубость. Ты знаешь, я избалован женским вниманием, от этого мое фанфаронство… Но я люблю тебя, никогда не сомневался, что мы с тобой рождены друг для друга. И тут вдруг – как обухом по голове.

– Переживешь, Пер, – сказала она мягко.

– Я убью себя!

– Переживешь. И утешишься. Останься моим другом, мне так нужна сейчас дружеская рука.

– Нет и нет. Мы обручены. Твои родители не позволят поломать уговор. И Тибор… Если ты не образумишься, я всех натравлю на тебя!

– Не грози, – сказала она устало. – Мне и так страшно.

Эти слова поразили Пера. Он стоял опустошенный, растерянный и, когда Ула тронулась с места, не пытался больше ее остановить.

Мать встретила Улу неласково.

– А, королева явилась!

– Как Тибор? – спросила Ула.

– Лежит. Пойди полюбуйся, как твой агр отделал брата. Может быть, совесть у тебя, наконец, заговорит.

Ула, едва сдерживая слезы, прошла к Тибору. Вопреки ожиданию он неплохо выглядел и был в обычном для себя веселом настроении.

– Сестренка пришла проведать умирающего? А я, как видишь, в полном здравии.

– Правда, Тибор?

– Так, ерунда, остались синяки.

– И ты на меня не сердишься?

– С чего ты взяла? Ну, порезвилась, подкинула мяч агру, за что и была коронована. Да я рад за тебя, и твой агр, видно, совсем неплохой парень.

– Тибор, – она прижалась щекой к его груди, – ты меня воскрешаешь!

– Честно говоря, я принял его за пентюха, а у него, оказывается, есть характер. Конечно, ты понимаешь, будь я настороже, ему никогда бы со мной не сладить.

– Конечно, братец, ты самый сильный и ловкий игрок в Университете.

– Смеешься?

– Нет, я совершенно серьезно.

– А почему у тебя глаза заплаканы? – Он взял ее за подбородок, пытливо всматриваясь.

– Так… – Она отвернула лицо.

– Ну, ну, мне ты можешь признаться.

Ула расплакалась, и Тибор принялся ладонью вытирать с ее щек слезы, поглаживая другой рукой по спине. – Успокойся, ничего ведь страшного не случилось.

– Ты не представляешь, как он меня при всех…

– Кто он? Объясни толком.

– Профессор Чейз.

– А, этот выскочка… Что же Пер, неужто он за тебя не заступился?

Она достала платок, начала приводить себя в порядок.

– Не знаю, я убежала, и Пер догнал меня на улице. Он настаивал, чтобы мы скорей поженились.

– И правильно. Все пересуды на твой счет разом прекратятся.

– Тибор, – сказала она просительно, – не сердись, но я не могу выйти за него замуж.

– Как это? – Он приподнялся в кровати. – Что между вами произошло, поссорились?

– Ничего. Просто я его не люблю.

Он присвистнул.

– И давно ты это поняла?

Она кивнула.

– Послушай, Ула, не знаю, как мать с отцом, а я буду последний, кто станет тебя понуждать к этому браку. Я вообще нахожу идиотским обычай с детства навязывать суженых. Слава богу, меня они не удосужились оженить по своей прихоти! Но мне всегда казалось, что он тебе нравится. Может быть, это простая размолвка? Помиритесь. Хочешь, я поговорю с ним по-мужски?

– Нет, Тибор, ничего не получится.

– Скажи мне честно, уж не влюбилась ли ты в кого другого?

Она промолчала.

– Ладно, не буду пытать.

Ула с благодарностью подумала, что у ее буйного и взбалмошного брата, грубого в своем прямодушии, хватило такта не ворошить ее смятенные чувства. И тут же сделала еще одно открытие: у него хватило проницательности понять, что с ней происходит.

– В конце концов, найдешь другого, все мы примерно одинаковы, – философски заметил Тибор. – Единственное, что я тебе скажу: не забывай о своем клане, без него не проживешь. – И после небольшой паузы вдруг спросил: – А все-таки, почему ты подбросила ему мяч?

– Сама не знаю, затмение нашло… Хотя, может быть, из жалости. У него был такой растерянный вид, когда ты его атаковал.

– А-а… – протянул Тибор.

Раздался стук, дверь отворилась, на пороге появился Капулетти-старший.

– Привет, дети. Тибор, я заберу у тебя Улу, мне надо с ней поговорить.

В отцовском кабинете Ула забралась на мягкую широкую софу, поджав под себя ноги. Это было ее излюбленное местечко, в детстве она проводила здесь целые часы, листая популярные издания по математике и изредка поглядывая на отца, склонившегося над заваленным рукописями письменным столом. Время от времени он прерывал свое творчество, чтобы пофилософствовать с дочкой на отвлеченные темы. Ула мало что понимала, но ей нравилось чувствовать себя взрослой, и она важно кивала, как полагается солидному собеседнику. Мать, заставая их за этим занятием, выговаривала мужу, чтобы он не забивал ребенку голову всякой чепухой, а лучше бы преподал ей элементарные правила поведения. Капулетти протестовал, доказывая, что детский ум – это чистая доска, на которой с самого начала следует записывать вечные истины: пусть они недоступны ей сейчас, зато когда-нибудь обязательно воскреснут в памяти и сослужат свою службу, а без такого фундамента математической культуры ничего путного из нее не выйдет. Он нервничал, срывал и вновь водружал на нос гигантские роговые очки, но в конце концов махал рукой, усаживался за стол и через секунду забывал и Улу, и все на свете.