Курьер - Шахназаров Карен Георгиевич. Страница 15

Катя презрительно хмыкнула и, обратившись к парню, который обозвал меня «рожей», спросила:

— Что же было дальше, Илья?

— Что?

— Ну, ты рассказывал что-то интересное…

— А-а… Дальше… Мы с Митькой, значит, приходим, а они там все пьяные, валяются, кто где… — начал было Илья и тут же замолк. — Нет, — сказал он, — не понимаю, чего этот тип стоит над душой?!

— Может быть, дать ему по рогам? — предложил Валера.

— Не надо, — сказала Катя. — Это мой двоюродный брат. Он только вчера из Витебска приехал. Я ему университет обещала показать.

— Брат? — Валера был озадачен. — Какой-то он у тебя странный.

— Да, — сказала Катя, — он тронутый немного. Его в детстве с третьего этажа уронили.

Илья и Валера с любопытством посмотрели на меня, а я, изображая нервное расстройство, задрыгал правой ногой. Катя поспешно подошла ко мне.

— Ладно, мальчики. Вы идите, а я покажу ему МГУ. — И Катя потащила меня по аллее. — Хватит тебе дергаться, — тихо проговорила она. — Просто шут гороховый. Вечно меня позоришь.

— Так они же смотрят, — сказал я.

Мы свернули в боковую аллею и здесь остановились.

— Зачем ты пришел? — спросила Катя.

Ее вопрос застал меня врасплох. Хотя я ожидал его с самого утра, но в какой-то момент мне показалось, будто все уладилось само собой, и теперь растерялся, не зная, что ответить. Катя смотрела на меня серьезным, внимательным взглядом.

— Я хочу извиниться перед тобой за вчерашнее, — пробормотал я.

— Хорошо, — сказала Катя. — Считай, что я простила тебя. Это все?

Я понял, что она сейчас уйдет, и торопливо сказал:

— Нет, не все. Мне надо поговорить с тобой.

Катя пожала плечами.

— Давай присядем, — предложил я.

Мы сели на лавочку. Я был весь в напряжении и, пытаясь расслабиться, закурил. Катя, словно не испытывая ни малейшего неудобства, положила ногу на ногу, скрестила руки на груди и со скукой на лице смотрела куда-то вдаль.

— О чем ты хотел поговорить? — спросила она с иронией.

— Я тебя прошу извинить меня, — тупо повторил я. — Я больше не буду.

— Фу ты, прямо детский сад какой-то, — неприятно засмеялась Катя. Она отвернулась, потом сказала: — Ты сделал мне очень плохо, Иван. Ты не представляешь, какой разговор у меня был с родителями. Это просто ужасно. Я не понимаю, зачем ты сделал это? Вообще я не понимаю, чего ты добиваешься? Почему ты так себя ведешь? Все время врешь, представляешься кем-то, придумываешь какие-то идиотские затеи… Зачем?

Я молчал.

— Что ты молчишь? — сказала Катя.

— Я представляю себя эстрадным певцом, — ответил я.

— Это очень похоже на тебя, — вздохнула Катя. Она помолчала и затем продолжала: — Мне кажется, Иван, что тебе пора повзрослеть. Что бы мы там ни говорили, но родители в результате правы. Пора устраивать свою жизнь. Надо действительно учиться, много работать, а не витать где-то в облаках.

Она говорила спокойно, не спеша, с убежденностью человека, абсолютно уверенного в своей правоте. Даже тембр голоса ее незаметно переменился. И я с удивлением взглянул на нее, желая убедиться, что со мной говорит семнадцатилетняя девушка, а не обремененная житейским опытом взрослая женщина.

— Мужчина должен работать, делать карьеру. И для этого надо быть сильным и целеустремленным. А ты какой-то… — Она прервалась. — С тобой иногда бывает интересно, но со временем, я думаю, это пройдет…

Ее самоуверенный тон и поучающая интонация разозлили меня. Едва сдерживаясь, чтобы не вспылить, я проговорил:

— С какой стати, интересно, ты мне нотации читаешь? Преподносишь мне свои дурацкие прописные истины, да еще с таким видом, будто сама додумалась до этого? Я что, против работы, что ли? Или против карьеры? Да я такую карьеру могу сделать! С моими-то данными!..

— Ну, сделай, — ядовито предложила Катя.

— Ну и сделаю!.. Если захочу. А может, я не хочу…

— Врешь, — сказала она. — Хочешь. Только это не так просто.

— Да ты сама-то о чем думаешь, интересно?

— Я?.. — Катя помолчала. — Ну, знаешь, женщина — это совсем другое, чем мужчина. Хотя, конечно, и она должна учиться, работать и быть самостоятельной. Но все же для женщины главное — семья. Чтоб был хороший, положительный муж, дети и вообще…

— Чего вообще?

— Ну, какой ты! Ну вообще чтобы все было нормально.

— Вот ты сама и врешь, — сказал я. — Совсем не об этом ты думаешь.

— Об этом, — упорствовала Катя.

— Нет, не об этом! — Я схватил ее за плечи и крепко встряхнул. — Ну, скажи честно, ведь не об этом же, — проговорил я.

— Пусти! — Катя вывернулась из моих рук и с оскорбленным видом отодвинулась на лавочке.

— Катя, — позвал я. Она бросила на меня негодующий взгляд, но глаза ее уже стали теплыми и веселыми. Губы дрогнули и улыбнулись.

— Я о таком думаю, — сказала Катя, — что если мой папа узнает, он просто в обморок упадет. — Она огляделась по сторонам, как будто нас могли подслушивать, и заговорила, понизив голос: — Я представляю, как еду в машине. Знаешь, такая красивая спортивная машина… На мне очки от солнца и длинный шарф алого цвета… или голубого… — Катя на минуту задумалась, как бы прикидывая, какой цвет ей выбрать, и продолжала: — В машине играет магнитофон, а на сиденье рядом собачка — маленькая, беленькая, пушистая. И все молодые люди так заискивающе заглядываются на меня, а я еду и в ус себе не дую. И обязательно солнечная погода. И еще… У меня такие здоровые, ослепительные зубы, как на коробках от зубной пасты. Вот…

Катя со смущением посмотрела на меня и, отвернувшись, рассмеялась.

— Здорово, — сказал я.

— Глупо ужасно. Я понимаю. Какая-то пошлость… Но иногда так хочется!.. А ты, — спросила Катя, — ты действительно хотел бы быть эстрадным певцом?

— Да нет, это я так… Иногда я, правда, представляю себя кем-нибудь очень популярным — эстрадным или даже оперным певцом, киноартистом или спортсменом, но чаще всего придумываю какое-нибудь приключение, в котором мог бы участвовать сам, таким, какой есть. К примеру, поздно вечером я возвращаюсь домой. Троллейбусы и автобусы уже не ходят, и я спокойно иду посередине проезжей части. Вдруг сзади слышу: «Вз-з-з!» Визг тормозов… Оборачиваюсь и вижу шикарнейшую спортивную машину и в ней — такую женщину! Супер! На ней длиннющий шарф не то алого, не то голубого цвета, и на сиденье рядом магнитофон, и тут же собачка — такая беленькая, пушистенькая. И это такая роскошная картина, что со всеми мужиками, которые идут мимо, просто катастрофа. Они штабелями ложатся под колеса и заискивающе ждут, пока их переедут. Но я так небрежно спрашиваю: «В чем дело, мадам? Что вы гоняете по ночам, как сумасшедшая?» А она в ответ: «Не хотите ли, чтобы я вас подбросила до дома?» А я: «Да нет, увольте. В это время суток я предпочитаю пешую прогулку. Так что, извините и адье!» Спокойно поворачиваюсь к ней спиной и не спеша ухожу прочь…