На берегах Альбунея - Шаховская Людмила Дмитриевна. Страница 31

Дикарям тех мест и времен не требовалось более сложных обрядов для соединения четы на всю жизнь.

Густая черная туча повисла над Неморенским лесом; огненные стрелы молнией прорезывали ее, точно свинцовую, толщу, затянувшую все небо.

Вдали, над озером, уже показались серые полосы проливного дождя. Горные вершины виднелись неясно; стало темно под тенью дубравы; вихрь гудел и свистел по лесу, заставляя деревья, точно в испуге пред ним, склонять верхушки; сучья трещали, ударяясь одни об другие.

Сильвия испугалась грозной силы разбушевавшихся стихий, но когда Квирин заглядывал ей в лицо, она улыбалась и обменивалась с ним краткими замечаниями.

Они спешили достигнуть небольшого отверстия в одной горе.

– Туда!.. Туда!.. – указывала дочь Нумитора. – Там тебе будет хорошо, покойно; мы там давно устроили хижину, чтоб угощать подруг, когда нас навещают, там есть орехи в мешке и коренья; там есть постель и скамейки. Если пришедших заставала буря, мы их оставляли ночевать в этой пещере.

В эту минуту сверкнула страшная, огромная молния; вся поляна как бы наполнилась огнем; толстое дерево с грохотом повалилось, разбитое в щепки.

– Это смерть! – шептала Сильвия, обвив руками шею мужа. – Это Марс, огненный, разящий [8].

– Я не боюсь Марса; я сам марс, – возразил Квирин с усмешкой. – Не боюсь разящего; я сам разящий, потому что мое имя значит «острие копья».

Счастливые, любящие, они скрылись от начавшегося ливня в лесную пещеру, послужившую им брачной комнатой; туда, по обычаю, Квирин перенес на руках свою избранницу, совершая этим обряд фиктивного умыкания похищенной девушки [9].

По обычному свойству горной природы, гроза в Неморене кончилась очень скоро; буря сменилась полной тишиной; древесные ветви лениво обвисли, отягченные дождевыми каплями; небо стало безоблачно, с ярким солнцем, заигравшим в сверкающей, мокрой листве и траве.

Буря миновала, но еще не изгладились ее следы, – поломанные деревья и разлившиеся потоки.

Опершись обеими руками о плечи могучего вождя, Сильвия смеялась и плакала, глядя в его любящие ласковые глаза.

– Ты стала моей женой перед богами, – говорил ей Квирин, – пойдем же, пойдем отсюда в мой дом, чтоб жить там тебе моею женой перед людьми.

Они пошли из пещеры к озеру, крепко обнявшись, целуясь, лаская друг друга, всецело отдавшись экстатическому восторгу любви.

Сильвия испугалась, увидев, что случилось от пронесшейся бури с озерным потоком. Он был совсем не таков, как на восходе солнца, когда она только что пришла к его берегам. С гор скатились новые лавины камней, промчались напором стремительно несущиеся воды к самой медведь-скале, образовали сзади нее целую плотину, завалив все русло потока, так что вода, прежде напевавшая своим журчанием как бы нежную мелодию, со словами надежд, обещаний всяких благ, теперь ревела грозно и угрюмо, рвалась стрелой через плотину каменных завалов, как бы предупреждая мрачным рокотом о чем-то страшном, таящемся на ее дне, как бы советуя не шагать за роковую стремнину, – коварную, недоступную исследованию, неизвестную.

Перейти через поток ниже скалы, под ее защитою, стало невозможно; марс утонул бы, погрузившись там с головой, несмотря на свой высокий рост, так как русло потока вздулось вровень с его берегами, а вода, рвущаяся через поверхность навалившихся камней, лилась с клокотаньем, способная в один миг сбить с ног и умчать в пропасть того, кто рискнул бы сойти в нее тут.

Но смельчак горец не задумался над вопросом, как ему совершить трудный переход; обхватив гибкий стан Сильвии, он поднял ее затрепетавшую, закричавшую от страха возможности свалиться, и прыгая с камня на камень, с ловкостью горного козла, в несколько шагов очутился за потоком и бережно поставил на ноги свою милую ношу.

Они пошли к озеру, на берегу которого лежало бревно, служившее вместо челнока для переправы, как вдруг Квирин вспомнил, что он забыл в пещере свой горный посох с острым наконечником, служивший ему и копьем для защиты от врагов, и (главное) опорою на опасных спусках.

Обрыв к Неморенскому озеру был в этом месте крут до такой степени, что спускаться без остроконечного посоха никакой смельчак не рискнул бы, тем более, с юным, хрупким существом, подобным Сильвии, пугавшейся при не столь страшной переправе через поток.

Квирин пошел... Квирин достиг самого центра каменной плотины... раздался громоподобный грохот валящихся, размытых водою камней, и Квирина не стало... Квирин исчез, провалившись в недра коварной скалы, кокетливо убравшей цветами и мхами свои предательские скважины.

Размытая напором потока, расшатанная бьющимися об нее камнями новой лавины, случайно благополучно пропустивши смелого горца, при его вторичном переходе скала, состоявшая не из цельного камня, а из многих, раздвинулась под его ногами и рухнула... рухнула вслед за нею и вся масса накопившихся сзади нее камней лавины, плотина уничтожилась, и поток еще стремительнее ринулся, унося все, что мог, – разумеется, и тело погибшего вождя марсов, – в бездну.

ГЛАВА XXXII

Супруга Марса

Жрица Мунация и колдунья Сатура, встревоженные долгим отсутствием Сильвии, напрасно проискали ее по всему соседству святилища Весты; они решили, что дочь Нумитора убита грозою, упала в поток или в озеро. Они заходили в пещерную хижину, увидали оставленный там дорожный посох горца, с удивлением рассматривали его чужестранную, пеструю раскраску с грубо вырезанным по железу наконечника копья человеческим лицом, имевшим тоже размалевку, еще не стершуюся от употребления, потолковали, кем бы могла быть занесена сюда и оставлена такая вещь, но не решив этого вопроса, отправились домой, отложив поиски Сильвии или сообщение о ее исчезновении жителям окрестных селений до следующего дня.

Сильвия не найдена по той причине, что она весь день пролежала без чувств, сама не зная как, забившись под груду наваленных бурею деревьев и камней.

Солнце уже садилось, когда она очнулась и вышла из своего убежища, лениво расправляя руки и ноги, и широко улыбаясь блаженною улыбкой сумасшедшей.

Смятые ливнем лесные цветы к вечеру снова поднялись, расправили свои листочки, раскрыли чашечки, и стали издавать благоухание еще сильнее, политые обильным дождем. Солнце садилось в такой же красе и величии, как в былые дни, до ненастья. Вдали, около озера, весело переливалась чья-то свирель, точно игравший старался как можно быстрее разделить с кем-то наполняющую его сердце радость.

При этих звуках сердце Сильвии затрепетало: Квирин жив; он там, в этой глубокой пропасти; он зовет к себе свою супругу, чтоб больше не расставаться с нею. Она стояла неподвижно и слушала звуки свирели, как очарованная.

На развесистых старых дубах, обрамлявших лужайку, еще кое-где дрожали и отражались в невысохших каплях последние лучи заходящего светила, но вода потока уже потемнела; в ее снова обмелевшем русле между высокими берегами был сумрак наставшего вечера; она тихо струилась с прежним ласковым журчаньем, не сознавая, что сегодня погубила столь прекрасную, полную надежд, счастливую молодую жизнь.

Не сознавала этого больше и Сильвия, радостно прислушиваясь к журчанью струи, тоже повторявшей желанные ею слова:

– Он жив... он вернется, придет... он любит и будет любить неизменно.

Сильвия вошла в поток, мечтая о счастии с Квирином, взобралась на немногие уцелевшие глыбы, остатки размытой скалы, и оглянулась назад, на то место, где молодой марс проспал так спокойно, так сладко свою предсмертную ночь, сильный, красивый, веселый.

Ее взоры перешли на озеро, в даль.

Звуки свирели не раздавались больше. На совершенно гладкой, потемневшей воде не виднелось ни ряби в полной тишине весеннего вечера, ни челнока, никаких пней или стволов бурелома, а на берегах – ни жилья, ни изгороди, и Сильвии мнилось, что тропинка спуска, по которому Квирин намеревался нести ее в свой дом, в обитель мирного счастия, – эта тропинка, если по ней пойти теперь, приведет в то неизвестное загадочное место, куда только что ушло опустившееся солнце, – туда, где теперь так ярко пламенеет вечерняя заря, – в обитель вечного света, радости, любви.