Сверхскорость - Шеффилд Чарльз. Страница 15

Иногда это было не так быстро и легко. Я помню, как после обеда он засиживался за столом над сломанными часами. Утром, когда я вставал к завтраку, весь стол был завален винтиками и колесиками, а дядя Дункан сидел над ними все в той же позе. Как сказала мать, он был весь в настоящем; возможно, поэтому точное время так волновало его. Как правило, где-нибудь к полудню все винтики и колесики бывали собраны воедино, и дядя Дункан, уходя, уносил с собою идеально работающие часы.

Я посидел у окна, ломая голову над загадкой Пэдди Эндертона, и решил, что меня и самого не вредно было бы встряхнуть. Мать просила убраться в комнате, но, разумеется, я об этом тут же забыл. Слишком уж тянула меня к себе эта загадочная черная пластинка. Включать и выключать ее оказалось проще простого - после того, как мне это показали. Ненамного сложнее было использовать ее как обычный калькулятор. Для этого достаточно было найти точки, соответствующие арифметическим действиям.

Но ведь этим ее возможности не ограничивались! Целых три ряда углублений были предназначены неизвестно для чего. Поэтому я продолжал свою работу - если только так можно назвать то бессистемное (и безрезультатное) тыканье пальцами - еще несколько часов.

Один раз за это время в комнату заглянула мать. Как ни странно, она вышла, не сказав ни слова.

В конце концов мои усилия увенчались-таки успехом, хотя моей заслуги в этом нет ни капельки. Все знают шутку об обезьяне, которая если дать ей пишущую машинку и неограниченное время, настучит шедевр. Примерно то же имело место и со мной. Я наткнулся на сочетание, с моей точки зрения ничем не отличавшееся от других. Внезапно пластинка исчезла, а воздух передо мной наполнился крошечными разноцветными светящимися точками.

Я бестолково таращился на них, одновременно пытаясь вспомнить, что же именно я сделал. Два обстоятельства были мне ясны с самого начала. Во-первых, это не совсем то, что сотворил Пэдди Эндертон ночью. Эти огоньки не двигались. Во-вторых, хотя поверхность пластинки сделалась почти невидимой, как бы растворившись в дымке, я продолжал видеть цифры.

Это была мучительная минута. С одной стороны, я должен проверить, верно ли я запомнил сочетание "кнопок" с тем, чтобы в любой момент воспроизвести объемное изображение, с другой - я отчаянно боялся выключить эту штуку. А вдруг я не смогу включить ее снова?

Наверное, лучше всего было бы пойти к матери и показать ей, чего я добился. Даже если я не смогу повторно воспроизвести картинку, это было бы уже неплохо.

Вместо этого я выключил дисплей.

Следующие полминуты я, задыхаясь от волнения, проделывал все необходимые операции, пока воздух над пластинкой вновь не наполнился светящимися точками.

Я повторил это еще три раза и записал последовательность операций. Только после этого я занялся самими огоньками.

Они образовывали в пространстве клубок странной формы, не сферу, а, скорее, что-то вроде пончика. Я попытался сосчитать их. Дойдя до сотни, я бросил эту затею, но решил, что всего их в четыре-пять раз больше. Я очень осторожно коснулся одной точки пальцем и не почувствовал ничего. Когда палец занял место, где находилась светящаяся точка, та попросту исчезла и возникла вновь на том же месте, стоило мне убрать палец.

Мать иногда называет меня невосприимчивым к цвету, но на деле это не так. Я и в самом деле не очень-то разбираюсь в цветах одежды - в жизни нет ничего менее интересного. Зато не было ничего интереснее наблюдать цвета на дисплее Пэдди Эндертона. Я насчитал там двадцать оттенков от темно-фиолетового до ослепительно-алого. Преобладающим цветом был оранжевый. Примерно треть точек представляла собой оттенки этого цвета различной интенсивности - от тускло-коричневого янтарного до цвета ослепительно тлеющей головни. Единственным цветом, которого я не видел вовсе, был зеленый.

Я откопал в свалке на полу чистый лист бумаги и выписал на нем мои подсчеты по количественному соотношению разных цветов. Это было увлекательное занятие, но я не мог отделаться от мысли, что все мои потуги - мартышкин труд. Конечно, я старался изо всех сил, но у меня не было никакого плана действий.

Пора было переходить к более упорядоченным экспериментам. Я протянул руку и коснулся одной из цифр на пластинке. И вдруг изображение ожило. Точки начали двигаться с различной скоростью - те, что были ближе к центру, двигались быстрее тех, что по краям. Они скользили вокруг общего центра словно крошечные бусы по невидимым глазу проволочкам.

Повторное нажатие различных цифр лишь изменяло скорость этого вращения. Нажав на "ноль" можно было заморозить их в пространстве, "единица" приводила их в едва уловимое глазом движение, а на "девятке" вся система делала оборот за несколько секунд. Две цифры, нажатые поочередно, дополнительно ускоряли вращение до тех пор, пока на цифрах "девяносто девять" все не слилось в мерцающее облако. Любая третья цифра игнорировалась.

Ладно, с цифрами ясно. А что с черными кружочками?

Я потянулся к пластинке, и только тут заметил, что за спиной у меня стоит мать.

- Молодец, Джей, - сказала она. - Я не зря в тебя верила. А теперь лучше спустись пообедать. К этому занятию можно будет вернуться и потом.

Она ни слова не сказала насчет того, что беспорядок в комнате, пожалуй, увеличился, а в мою бывшую спальню - комнату Пэдди Эндертона - я даже не заглядывал.

- Это не калькулятор, - сказал я.

- Нет. По крайней мере я таких еще не видела. Хорошо бы показать это Эйлин Ксавье. Она обещала заглянуть к нам позже. Пошли - и мать чуть не за руку отвела меня на кухню.

Я поел. Не помню что.

Мамина стряпня была тут ни при чем. Просто мыслями я был еще наверху, и кончики пальцев зудели от нестерпимого желания прикоснуться к черному пластику. К тому же трое мужчин, приглашенных доктором Эйлин охранять нас, говорили так много и громко - преимущественно о способах консервирования мяса, - что кто угодно рвался бы прочь из кухни. Разумеется, с их стороны было очень любезно заботиться о нашей безопасности, и в этом отношении им цены не было. Однако, глядя на них, я понимал тягу матери к космолетчикам. Даже Пэдди Эндертон, грязный Пэдди Эндертон находил более интересные темы для разговора, чем преимущества засолки перед вялением или маринованием.

День клонился к вечеру, небо уже темнело, когда я вернулся наверх. Теперь на моих плечах лежала большая ответственность, и я ощущал ее груз, когда включал этот калькулятор, или дисплей, или что-то-там-еще. Ведь если к нам собирается доктор Эйлин, мне надо быть в состоянии ответить на ее возможные вопросы.

Самым главным из них был один, который я то и дело задавал себе сам, но ответа не знал до сих пор: если это и есть то, что искали те четверо, что в нем такого важного? Для меня этот предмет был забавной головоломкой, интересной игрушкой, но уж во всяком случае не той вещью, ради которой стоит идти на угрозы или убийство.

Я положил пластинку перед собой, включил дисплей, поставил его на небольшую скорость и начал изучать три ряда темных пятен.

В конце концов я научился пользоваться ими - это оказалось не так сложно. Хотя при неподвижном или, наоборот, слишком быстро движущемся изображении я вряд ли бы обнаружил, в чем там дело.

Всего-то надо было, не сводя взгляда с изображения, нажимать в центр трех темных рядов. И, если смотреть внимательно, внутри светящегося клубка появлялась еще одна - неподвижная - ярко-зеленая точка.

Поэкспериментировав еще немного, я выяснил, что нажатием на другие пятна можно перемещать зеленую точку в любом направлении. Вверх, вправо, влево, вперед, назад...

"Ну и что? - задавала вопрос скептическая часть моего ума. - Тоже мне прогресс. У тебя есть калькулятор со странным дисплеем. Что все-таки этот дисплей показывает?"

Ответа у меня не было. Я остановил движение, нажав на "ноль", потом заставил зеленую точку слиться с ярко-оранжевой. Оранжевая искорка исчезла, но больше ничего не произошло.