Чародей звездолета ''Посейдон'' - Балмер Генри Кеннет. Страница 6

– Не согласен, дядя, – Мэллоу медленно покачал головой. – В Галактике есть много другого, не менее интересного, чем наука.

Такое утверждение профессор Чезлин Рэндолф считал ересью. Тем более, что слышал он это мнение от своего собственного племянника – человека, избороздившего просторы космоса и лично убедившегося в том, какие чудеса творит научная работа! Худое тело Рэндолфа напряженно вытянулось, лягушачьи глаза еще больше выпятились от злости. Он так горячо выражал свои чувства, так разволновался, что пришлось племяннику, подойдя к бару с коктейлями, налить успокоительный напиток для старика. Рэндолф взял стакан и залпом проглотил содержимое, казалось, даже не прервав своей речи. Еще долго говорил Рэндолф, но Мэллоу, наконец, удалось пробиться в его монолог.

– Если она получит деньги из фонда, то, по всей вероятности, сама отправится на планету, где находятся рукописи. Она не назовет мне это место – я так понял, что существует много других богатых охотников купить уникальную коллекцию. Только она узнала о рукописях каким-то таинственным образом, но эту тайну она мне тоже не откроет.

– Надеюсь, все делается честно и открыто?

– Совершенно. Честность и прямота Элен Чейз не вызывают ни малейших сомнений. Ее искренность просто неправдоподобна.

– Гм! Ну, ладно, продолжай контролировать события. Пока что помощи от тебя никакой...

– Но, дядя...

– Я собираюсь на прием к президенту университета. Раз Харкурт не хочет или не может помочь, я буду действовать через его голову.

– А что – президент занимает большое положение в политической шумихе?

– Да. Он, Шелли Артур Мэхью, – секретарь по делам околосолнечного пространства.

– Вот это да! Действительно, важная персона.

– По крайней мере, он принадлежит к партии, стоящей сейчас у власти.

И как член правительства он обязан увидеть преимущество моей ценной работы над жалкой коллекцией устаревшей ерунды.

Рэндолф договорился о встрече с Мэхью и вылетел в столицу, на месте которой когда-то была пустыня Сахара. Мэхью принял его доброжелательно, обходительно, продемонстрировал свои изысканные манеры – но в помощи вежливо отказал. На обратном пути Рэндолф снова и снова повторял про себя последние слова Мэхью: «Я ничего не могу сделать, профессор. Фонд Максвелла находится под строгой юрисдикцией членов правления. Они считают, что наступило время и искусству заполучить кусок добычи.»

– Добычи, – с отвращением повторил Рэндолф, рассказывая Мэллоу о результате поездки. – Добычи.

– Очень емкое слово, – оценивающе сказал Мэллоу.

– Мэхью употребил это же слово, говоря о том, что сам постоянно занимается вопросами финансирования, вдобавок ко всем своим бесчисленным обязанностям и делам. Должен сказать тебе, – добавил как бы по секрету Рэндолф, – Мэхью просто задыхается от работы, страшно переутомляется.

– Довольно странно, но то же самое сказала Элен о тебе...

– Она говорит обо мне, да? За глаза? Какая высокомерная, наглая женщина!

Мэллоу засмеялся. Он чувствовал, что надо сдерживать себя от перемусоливания ненужных подробностей, чтобы не попадать в неприятное положение в ежедневных беседах с профессором – Терри с огорчением заметил, что напряженность в отношениях с дядей надоедает и утомляет его больше, чем необходимость вежливых встреч с Чейз. Теренс посмотрел в окно, его взгляд пробежал по покрытой снегом лужайке травы, где работало несколько калориферов, и остановился на низком сером зубчатом крыле здания, где размещался факультет искусств и литературы. Она должна быть именно там сейчас, наверное, читает лекцию в своей необычной, серьезной манере группе разинувших от удивления рты студентов о внутреннем мире как положительных, так и отрицательных героев в произведениях Шоу. Смешная маленькая девочка.

А эти красные волосы...

– Теренс! Ты слушаешь, что я говорю?

– Нет, дядя, – признался Мэллоу с обезоруживающей честностью. – Я обдумывал более эффективный способ убедить Элен Чейз...

– Гм! Я только что говорил, что ты можешь забыть ее...

– Забыть ее? – начав понимать, что он лишается легкой работы, Мэллоу расстроенным голосом попытался возразить дяде. – Но мы только начали чего-то добиваться.

– Ничего мы не добились. Я принял решение и собираюсь подойти ко всей этой проблеме с противоположного конца. А теперь пойди и найди доктора Хаулэнда. Ты, он и я должны все серьезно обсудить – и действовать.

Несмотря на твердые интонации в голосе, Рэндолф смотрел на предстоящую беседу со своим новым ассистентом с неуверенностью, с которой обычно не любил начинать никакое дело. Со старым Гусманом все в порядке.

Он сделает все, что ему скажешь. От него требуется точность, компетентность, умение кропотливо работать при проведении экспериментов иными словами, быть в роли повивальной бабки. Что же касается Питера Хаулэнда. Хм-м. Хаулэнд был новичком – полный внешнего лоска, чрезвычайно известный несмотря на свою молодость, но, к огорчению, с чересчур независимым характером.

Питер Хаулэнд вошел вместе с потоком свежего воздуха, очищая свои плечи от припорошившей их белой пудры.

– Целый воз снега свалился на меня, как только я подошел к двери, сказал он приветливо. – Вы хотели видеть меня, профессор?

– Да, Питер, мой мальчик. Садись, садись. Ты тоже, Теренс. Сначала, Питер, я проинформирую тебя о положении дел, а затем мы сможем приступить к принятию решений.

Мэллоу заметил, как вдруг изменился его дядя, и вообще Терри считал его человеком переменчивым. Лицевые мускулы маленького профессора напряглись, губы сильно сжались, во взгляде были твердость и решительность. Весь его вид не давал ни малейшего повода для улыбки. Он стоял здесь, посреди всей Галактики, подобно петуху с выпяченной грудью, приготовившемуся к схватке, – пяти футов ростом, с твердым, как скала, намерением. Почти воочию казалось, что на его маленьких ногах красуются шпоры.

Но не двигавшийся с места Питер Хаулэнд безошибочно почувствовал, к своему удивлению, что Рэндолф не в себе. Такое состояние для знаменитого профессора было нехарактерным, но на сей раз он не мог скрыть своего беспокойства несмотря на бравый вид – и это все больше и больше удивляло Хаулэнда.

– Тебе известно, на каком этапе находится наша работа перед отправлением на Поучалин-9? Все, что мы могли сделать на Земле, – уже сделано. Теперь нам нужна абсолютно стерильная планета, на которой совершенно нет жизни ни в какой форме, планета, где мы можем практически испытать наши теории. Я бы хотел сейчас услышать твое мнение о том, есть ли такие аспекты в наших исследованиях, которые требуют дальнейшей разработки здесь, на Земле.

Хаулэнд слегка заерзал в удобном кресле, а потом, взвешивая каждое слово, сказал:

– Я совсем недавно у вас, профессор, но ваша работа уже привела меня в восторг. Важность ее невозможно переоценить. Что касается места проведения дальнейших экспериментов, я уверен, что следующий шаг должен быть сделан уже не на Земле, а на Поучалин-9. Для этого нам нужны средства, чтобы купить оснащение и добраться до нашей планеты.

– Да, действительно, ты у нас новенький, Питер! Я был исключительно доволен приобретением свежих мозгов для своей работы. Ты хоть и появился недавно, но успел уже внести неоценимый вклад – фактически благодаря тебе, непосредственно тебе мы так успешно продвинулись. Годами мы создавали только простейшие клеточные существа. Получение таких клеток мы и считали сотворением жизни, но настоящей жизнью, надо признать, живут лишь клетки, способные размножаться. Жизнь – это когда клеточные создания могут обзаводиться энергией, получаемой ими в наиболее приемлемой для них форме, и приспосабливать ее для себя, когда клетки способны изменять течение тепловой энергии в природе, способны к организации и наведению жизненного порядка в примитивном, неживом хаосе.

Похвала, впервые высказанная Рэндолфом в такой искренней, прямой форме, вызвала у Хаулэнда какую-то смутную тревогу. Было похоже на то, что дальше последует обычное недовольство: «Все хорошо, я доволен тобой, но...»