Лицо без маски - Шелдон Сидни. Страница 2

– После судебных заседаний страшно хочется есть, – сказал доктор. – Сейчас сооружу ужин в честь дня рождения.

Он повел ее в кухню, где быстро и искусно сервировал стол: мексиканский омлет, жареный картофель соломкой, хрустящая сдоба, салат и кофе.

– Одно из преимуществ холостяцкой жизни. Могу сготовить, когда захочется.

Ага, он холостяк. Если правильно себя повести, можно здорово поживиться.

Когда Кэрол покончила с пищей, он отвел ее в спальню для гостей – небольшую комнату, выдержанную в голубых тонах, главное место в которой занимала огромная двуспальная кровать. Рядом стоял низкий испанский туалетный стол со светильниками из желтого металла.

– Спать будешь здесь, – сказал он. – Сейчас принесу пижаму.

Кэрол оглядывала со вкусом обставленную комнату и думала: «Ну, деточка, скидывай штанишки. С сопливой черной шлюхой желают поразвлечься».

Полчаса она мылась под душем. А когда вышла из ванной, обернув блестящее тело полотенцем, пижама уже лежала на кровати. Кэрол понимающе ухмыльнулась, но не притронулась к ней. Сбросила полотенце и медленно пошла в гостиную. Этого озабоченного недоумка там не было. Заглянула в дверь небольшого кабинета. Он сидел за массивным столом, освещенным старомодной лампой. Стены от пола до потолка были заставлены книгами. Кэрол подошла сзади и поцеловала его в шею.

– Пойдем, малыш, – прошептала она. – Я так тебя хочу, нет сил терпеть. – И прижалась к нему. – Чего мы ждем, кукурузина? Если ты не трахнешь меня немедленно, я рехнусь своим малым умишком.

Какое-то время доктор разглядывал ее задумчивыми темно-серыми глазами.

– Тебе мало неприятностей? – спросил он мягко. – Ты чувствуешь себя цветной, и тут ничего не поделаешь, но кто тебе сказал, что обязательно быть пропащей, курящей марихуану шестнадцатилетней потаскухой?

Сбитая с толку, Кэрол уставилась на него, не понимая, чем не угодила. Может, для возбуждения ему нужно сначала помордовать ее? А может, он как преподобный поп Дэвидсон? Сначала помолится над черными прелестями, наставляя на путь истинный, а потом трахнет? Попытаемся еще раз. Она сунула руку ему между ног и стала гладить, шепча:

– Ну давай, малыш. Поддай мне жару.

Доктор легонько отстранил ее и усадил в кресло. Никогда еще Кэрол не была в таком обалделом состоянии. Не похож ведь на «голубого». Да разве по нынешним временам разберешь?

– Какая у тебя проблема, малыш? Скажи только, как, и я все сделаю.

– Ладно, – сказал он. – Давай потравим.

– Поговорим, что ли?

– Вот именно.

И они говорили. Всю ночь. Это была самая необыкновенная ночь в жизни Кэрол. Доктор Стивенс спрашивал, что она думает о Вьетнаме, гетто, студенческих беспорядках. Всякий раз, когда казалось, будто Кэрол наконец поняла, что ему нужно, он переключался на другую тему. Они говорили о вещах, о которых она слыхом не слыхивала, и о том, в чем считала себя непревзойденной искусницей.

Месяцы спустя она просыпалась ночью и лежала с открытыми глазами, пытаясь вспомнить то слово, мысль или магическую фразу, которая перевернула всю ее жизнь. Так ничего и не вспомнив, в конце концов сообразила: никакого магического слова не было. То, что сделал доктор Стивенс, было проще простого. Он говорил с ней. По-настоящему говорил, как никто и никогда. Он обошелся с ней, как с равной, чьи суждения и чувства заслуживают внимания.

Во время того ночного бдения она вдруг заметила, что совершенно голая, и пошла в спальню надеть пижаму. Он последовал за ней, сел на край кровати, и они опять говорили. О Мао Цзэдуне, о хула-хупе, о противозачаточных таблетках. О матери и об отце, которые не состояли в законном браке. Она рассказывала ему о том, чего никогда никому не доверила бы. О вещах, засевших глубоко в подсознании. И наконец заснула в состоянии полной опустошенности. Как будто ей сделали серьезную операцию и выкачали целую бочку отравы.

Утром после завтрака он дал ей сто долларов.

Кэрол не сразу их взяла, а потом сказала:

– Я наврала. Никакого у меня нет дня рождения.

– Я знаю, – усмехнулся доктор. – Но мы не скажем судье. – И добавил изменившимся тоном: – Ты можешь взять эти деньги, выйти отсюда, и никто не будет докучать тебе до следующего раза, когда опять попадешь в полицию. – Помолчав, продолжал: – Мне нужна секретарша в приемную. Кажется, это то, что тебе нужно.

Она с изумлением взглянула на него:

– Шутите? Я не знаю стенографии, не умею печатать.

– Могла бы научиться, если бы опять пошла в школу.

Кэрол смотрела на него во все глаза. Наконец произнесла с воодушевлением:

– Я никогда об этом не думала. Звучит шикарно!

Ей не терпелось выбраться к чертям собачьим из этой фартовой хаты со стольником в кулачке и помахать им перед носом парней и девиц у Фишмана в Гарлеме, где тусуется их честная компания. На эти башли можно целую неделю балдеть до потери пульса.

В аптеке Фишмана ей показалось, будто никуда и не отлучалась. Те же кислые рожи, та же унылая, скучная болтовня. Родной ее дом. Но из ума не шла квартира доктора. И дело не в обстановке, а в ощущении чистоты и спокойствия. Как будто маленький остров в каком-то совсем другом мире, куда ей предложили пропуск. Что она теряет? Можно ведь попробовать смеха ради, доказать доктору, что он ошибся – ни хрена из его затеи не выйдет.

Сама себе несказанно удивляясь, Кэрол поступила в вечернюю умывальником, разбитым унитазом, рваной зеленой занавеской и продавленной железной койкой, на которой частенько выделывала разные трюки и разыгрывала целые представления. На этой койке она была прекрасной богатой наследницей в Париже, Лондоне или Риме, а лежащий на ней мужчина – красавец принц, умирающий от желания жениться на ней. И всякий раз, когда тот, испытав оргазм, отваливался, ее мечта умирала. До следующего раза.

Даже не обернувшись, покинула меблирашку со всеми сказочными принцами и поселилась с родителями. Пока училась, доктор материально ей помогал. Школу закончила с отличием. Доктор присутствовал на выпускном вечере. Глаза ее сияли от гордости: в нее поверили, наконец она кем-то стала. Потом днем работала, а вечером посещала курсы секретарей. На следующий день после окончания расположилась в приемной доктора Стивенса и сняла собственную квартиру. Все эти четыре года доктор относился к ней с той же серьезной учтивостью, что и в первую ночь их знакомства. Сначала ждала каких-либо намеков на то, кем она была и кем стала. Но в конце концов поняла: док видит в ней ту, какая она есть сейчас. Делает все, чтобы помочь ей состояться как личности. Если у нее проблемы, всегда находит минутку обсудить ею. Чего бы она не сделала для него! Когда угодно спала бы с ним, даже убила бы ради него…

И вот теперь два хмыря из уголовной полиции хотят его видеть.

Макгриви терял терпение.

– Ну, как там, мисс? – спросил он.

– Мне приказано не беспокоить, когда доктор принимает больного, – ответила Кэрол и заметила, как потемнели глаза Макгриви.

– Ладно, я позвоню. – Она схватила телефонную трубку и нажала кнопку селектора. Прошло полминуты, и послышался голос доктора Стивенса:

– Да?

– Здесь два детектива, хотят повидать вас, доктор. Они из уголовной полиции…

– Им придется подождать, – спокойно сказал он и отключился.

Кэрол почувствовала прилив гордости. Полицейские могут ввергнуть в панику ее, но им нипочем не лишить самообладания доктора. Она вызывающе посмотрела на них:

– Вы слышали сами!

– Ну и долго там будет пациент? – спросил Анжели, тот, что помоложе.

Она взглянула на настольные часы:

– Еще двадцать пять минут. Сегодня это последний.

Мужчины переглянулись.

– Подождем, – вздохнул Макгриви.

Они сели. Макгриви внимательно рассматривал Кэрол.

– Кого-то вы мне напоминаете, – произнес он.

Ее не проведешь. Вынюхивает.

– Общеизвестная истина, – парировала Кэрол. – Мы все на одно лицо.