Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Шелест Игорь Иванович. Страница 29

Кайтанов, помедлив, кивнул:

— Вроде бы так. — Потом сказал, поднимаясь: — Что ж, начинаем завтра?

— Мы готовы.

Внешне в методике испытаний будто бы ничего и не изменилось: все так же, как и при отработке автоматических посадок, самолёт, приземлившись, с середины пробега начинал снова разбегаться для последующего взлёта; через двенадцать-пятнадцать секунд, набрав взлётную скорость, вздыбливал переднее колесо и вслед за этим плавно уходил в воздух. Испытывая радостный трепет, Стремнин отметил в первых же трех взлётах, что автоматика, безупречно «освоившая» посадки, вполне успешно справляется и с новой для себя задачей. Взлёты, пока в плоскости ветра, сразу же стали получаться, потребовав со стороны лётчика минимальной коррекции. Когда же через несколько дней у испытателей набралось более двух десятков записей отличных по всем параметрам автоматических взлётов, Кайтанов, Стремнин и Андреев, окрылённые успехом, решились наконец доложить о проделанном доктору Опойкову.

Виктор Никанорович, отдуваясь более обычного, выслушал сообщение Кайтанова с чуть расширенными глазами, а когда тот кончил, откинулся в кресле:

— Я так и представлял себе всегда, что начальники существуют лишь для того, чтобы сдерживать творческий пыл подчинённых!.. Что ж?.. Последуем примеру древних: «Победителей не судят!..» Давайте разбираться.

Однако, вникая в детали дела, Опойков вдруг забеспокоился: «Как бы заказчики не узнали об этой непрошеной затее!.. А узнав, не подумали бы, что идея автоматического взлёта уже полностью решена, отработана и предлагается к внедрению…» Распалившись, Опойков даже встал с кресла и заговорил торопливо:

— Да, да, вы же ещё не делали взлётов с сильным боковиком под 90 градусов, не имитировали отказ одного двигателя на взлёте… Словом, коварных вопросов ещё целый рой!

Стремнин не удержался:

— Мы убеждены, что и это решим успешно!

Опойков кольнул его быстрым взглядом.

— Вот что… При условии, что будете называть все это лишь начальной фазой, что ни в коем случае не станете её отождествлять с нашей тематической продукцией, я согласен: можете продемонстрировать заказчику (от них все равно не утаишь!) свои первые опыты… Пожалуй, можно показать и приезжающим на днях французам в порядке научного обмена.

На одном из последующих совещаний по теме автоматических посадок оказалось много смежников и представителей ряда институтов, родственных по профилю деятельности.

Услышав в докладе Кайтанова о проделанных в инициативном порядке опытах автоматического взлёта, некоторые из гостей повскакали с мест: «Как это без нас! Мы давно вели такие работы!.. Мы просматривали, мы просчитывали варианты…»

В ответ Кайтанов сказал, что перед тем, как начать эту работу, он ездил в организации, представители которых здесь сидят, и, познакомившись с их работами в этом плане подробно, пришёл к выводу, что ничего сколь-нибудь оригинального этими организациями пока не предложено. А то, что имеется у них в портфеле, «перепевает» всем известные идеи иностранных фирм, от коих сами эти фирмы давно отказались как от неудачных, не отвечающих задачам сегодняшнего дня… Что же касается заявления здесь представителя КБ Калинникова, — продолжал Кайтанов, — то позвольте ему напомнить, что совсем недавно товарищи из их КБ выступали с предложением полуавтоматизировать отрыв носового колеса самолёта в момент взлёта… И только! Причём и это предлагалось достигнуть не вмешательством в управление, а посредством подачи на индикатор сигнала от дифференциального прибора. А лётчик сам, глядя на индикатор, должен был, беря штурвал на себя, отрывать переднее колесо от бетона… Вот и все.

Когда на следующий день утром Сергей Стремнин приехал на работу, стало известно, что доктор Градецкий скончался ночью в больнице.

А ещё через два дня в клубе состоялась гражданская панихида. По краям парадной мраморной лестницы группками стояли сотрудники института, многих Сергей знал в лицо. Из зала сильно тянуло запахом хвои. Мелькнула мысль, что при покойниках ель источает какой-то неистовый, нестерпимо скорбный запах. Сергей подошёл к гробу, ощутив, как у него сжалось сердце, взглянул на восковое лицо и замер… Даже мёртвый, Градецкий словно бы говорил: «Ну-с, посмотрим, что вы ещё, mon chйre, предпримете, посмотрим…»

Когда Стремнин, Кайтанов и Андреев завершили отработку экспериментальной системы автоматических взлётов и посадок и выпустили технический отчёт, доктор Опойков, назначенный к этому времени начальником лаборатории, повёл дело информации так, что в самом институте работа оказалась неотмеченной, зато все новые мысли из неё как бы сами собой расползлись по смежным организациям, которые занимались разработкой рулевых машин, автопилотов, навигационной аппаратуры. И теперь уже можно было через полгода ждать на испытания промышленные блоки универсальной системы автоматического взлёта и посадки, изготовляемые Госавиаприбормашем под общим руководством главного конструктора Рыбнова.

Так, словно бы из самых прогрессивных устремлений, доктор Опойков посодействовал быстрейшему проникновению в промышленность новой технической идеи, но он же, Опойков, многое сделал, чтобы у молодых сотрудников своей лаборатории отбить охоту к проявлению творческой инициативы.

Для этого Опойков тут же перевёл с повышением в филиал Кайтанова, а «виновников» — Стремнина и Андреева — отослал в длительные командировки, зная, что первый из них, обожая летать, с радостью включится в испытания новой машины на серийном заводе, а второй, парень тихий, и вовсе смолчит… А там сработает лекарство от всех болезней — время — и загасит в них авторские амбиции.

«Вот те раз! Зачем бы доктору Опойкову так поступать? Ведь успех Стремнина, Кайтанова и Андреева — и его успех как начальника лаборатории!.. Разогнав их, он лишается слаженного творческого коллектива… Что-то вроде бы нелогично?..»

Увы! Логично и весьма. Если только повнимательнее изучать и учитывать психологические аспекты в организации управления научно-техническим творчеством.