Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Шелест Игорь Иванович. Страница 9

Какие же рекомендации напрашиваются из ваших сообщений? — Стужев обвёл всех неторопливым взглядом. — Первое и бесспорное — на всех самолётах типа 67-30 необходимо произвести доработки, надёжно защитив тумблер выпуска и уборки закрылков специальным колпачком. Второе: жёсткой инструкцией обязать лётчиков этих самолётов при полёте с выпущенными закрылками, особенно на малых высотах, на повышенных скоростях, ни в коем случае не допускать резких движений штурвала от себя!.. Это, думается, главное. Повторяю, к более обстоятельному рассмотрению предложений мы вернёмся после анализа динамики выполненного режима. Ну а пока на этом разговор и закончим…

Ян Юльевич, а вы останьтесь на минуту, — попросил Стужев, пряча в глазах улыбку.

Яшин вернулся к столу.

Когда дверь затворилась, Стужев спросил:

— Ян Юльевич… все же не могу понять, зачем вы отстегнулись в полёте?..

— Валентин Сергеевич, да если б я был привязан, мы не уловили бы до такой наглядной степени всей остроты ситуации, которая у них там возникла…

Стужев смотрел на Яна, и было заметно, что он занят мыслью: «То ли выкручивается, позабыв привязаться, то ли вправду так задумал?..»

— А откуда вы знаете: может, там у них, на 67-30, командир был привязан?

— Почти убеждён, что нет, Валентин Сергеевич… Как и я, поди, болтался под потолком и ничего не мог сделать со штурвалом!.. Опоздай Ефимцев на несколько секунд, и нам бы всем пришлось туго…

— Так зачем же вы все решили осложнить ещё и тем, что не пристегнулись? — допытывался Стужев.

— Да ведь я это мог себе позволить, зная, что Сергей привязан и держится двумя руками за штурвал!.. А у того командира, на 67-30, второго лётчика на правом кресле не было: мы ведь условились, как вам известно, что, задев ногой тумблер, он ушёл в хвост… Уверяю вас: мне хотелось в точности воссоздать все, как могло у них быть.

— И надо сказать, вам это с избытком удалось! — пожал плечами Стужев. — И вдруг, рассмеявшись, добавил: — Не знал я, что вы такой крупный дипломат, Ян Юльевич!.. Ладно, победителей не судят! Но прошу вас в другой раз быть более осторожным!

Серафим Отаров немного опоздал. Майков успел несколько раз взглянуть на часы, прежде чем тот вынырнул из людского потока на углу улицы Горького и устремился к входу в ресторан «Арагви». Майков вышел к нему навстречу. Серафим заторопился с извинениями, принялся бранить себя за неточность, оправдываться, но Майков, отмахнувшись, схватил его за руку и потянул за собой, протискиваясь к двери. Через минуту они оказались в гардеробной.

Снимая пальто, Отаров наклонился к другу, и тот снова увидел на его лице уморительно-виноватую улыбку.

— Понимаешь, Юра… Со Звездой я. Надо бы снять?.. А? Тут как получилось? На торжественной части нужно было поприсутствовать, и, как только она закончилась, я сюда, к тебе.

Майков посоветовал Звезду не снимать. А швейцар тотчас заюлил. По мраморной лестнице друзья стали спускаться в зал. Майков с удовольствием поглядывал на Серафима. Почти новый костюм сидел на нём ладно, и сам-то Отаров был празднично подтянут, особенно аккуратен. На его худощавом лице не угасало радостное оживление, которое, как знал Майков, непременно закончится красноречивым потиранием рук, как только на столе появятся яства. И тут Майков заметил, что его друг успел чуточку «разговеться». А Серафим, словно угадав, заспешил:

— Юра… День такой, предпраздничный, и женщины на службе вздумали преподнести мне… Что б ты думал?.. Три пузырёчка с коньяком в красочных таких коробочках. Фу-ты, ну-ты… А-а, думаю… Взял да и выпил один за другим, а посуду с футлярчиками бросил в корзину.

Отаров рассмеялся, как Майкову показалось, плутовато-ущербно, что ли. Будто созорничавший школяр: и доволен проделкой, и боязно: как бы не попало. Майков усмехнулся:

— В самом деле: пусть не играют милые женщины на душевных струнах!

В нижнем этаже у входа слева оказался свободный столик, и друзья сочли, что для разговора будет удобней сесть спиной к залу. Вид бокалов, крахмальных салфеток и глянцево-синей карточки — её тут же услужливо раскрыл официант — ввёл друзей в ещё более приподнятое состояние. Отаров ощутил даже лёгкий озноб. Принявшись с вожделением потирать ладони, он доверил другу выбор закусок, что тот, не канителясь, и сделал, а когда официант удалился, проговорил, оглянувшись:

— Давненько не сиживали мы в этом подвальчике!

Майков сперва задержал взгляд на живописном панно на стене, где, как ему и раньше казалось, художник, вознамерившись отобразить энтузиазм тружеников сельского хозяйства, вроде бы изобразил выступление ансамбля песни и пляски на фоне фруктовых и овощных гор. Потом Майков перевёл взгляд на третий стол в правом ряду и вспомнил, как здесь в последний раз виделся с Леонтием Сибиряком. «Немало лет прошло… Ну да, сколько моей Алёнушке: восемь без малого… Ох, летит времечко!»

Жена Майкова ходила тогда на последних днях, и муж, считая, что неизбежному лучше идти навстречу, нежели быть застигнутым врасплох, посоветовал ей заблаговременно отправиться в роддом. Она сочла это благоразумным, но по дороге захотела отведать шашлыка.

Спускаясь в зал, они остановились на ступенях, выискивая свободные места, и тут увидели Леонтия. Расплывшись в своей неотразимой улыбке, он поманил их: мол, сюда, сюда, ко мне!

Приятно провели они тогда время за обедом. Сибиряк был чудно настроен. О работе, естественно, ни слова, Майков отвёз жену в родильный дом, и через два дня она родила ему Алёнку — толстую, розовощёкую и крикливую. А ещё через несколько дней Леонтий Сибиряк разбился при испытании нового образца. Да как разбился!.. У всех на глазах, тут же, у ангаров. Чёрное пламя тогда долго бушевало, и не было возможности его унять.

Майков не сказал об этом жене, когда она возвратилась. Но однажды она всё-таки спросила: «Почему в твоих глазах какая-то печаль?.. Может, недоволен, что родилась девочка?» Он заставил себя улыбнуться: «Да что ты! У всех авиаторов родятся дочки». — «Тогда в чём же дело?» — «Мне не хотелось огорчать тебя, — вздохнул Майков, — но ты бог знает как улавливаешь мои настроения… Семь дней назад мы похоронили Леонтия… Символично, конечно. Он развеял свой прах по нашему аэродрому!»