Жизнь во время войны - Шепард Люциус. Страница 99
У подножия холма, на берегу узкого ручья стоял Минголла и, оглядываясь назад, меньше чем в сотне ярдов видел окраину деревни. Безмятежность, бугенвиллеи в оконных горшках, кудрявый дым из коленчатой латунной трубы, по колее бредет старик. Панораму ничего не заслоняло, но Минголла знал, что это иллюзия. Двери закрыты, пути назад не было. Он посмотрел на зеленый склон, внушительный, как холм на Муравьиной Ферме. Только этот подъем казался еще более зловещим. Пустая молчаливая громада сулила пять жестоких лет, но не обещала ни высокой цели, ни счастливого финала, и Минголла не решался сделать шаг вперед.
– Ты думаешь о Тулли? – спросила Дебора.
– Нет, – сказал он.
Она удивилась.
– Не знаю почему, – объяснил Минголла. – Просто не думается.
– Я знаю, как это... сразу не получается думать о важном. Нужно, чтобы отстоялось.
– Может быть, – сказал он. – А может, это не важно.
– Неправда.
– Откуда ты знаешь, что для меня правда?
– Знаю. – Глаза у нее были широко раскрыты, рот сжат, словно она пыталась что-то спрятать. – Я точно знаю.
Они сидели у ручья на большом камне, собирая силы для подъема. Во всем пейзаже только этот ручей и обладал энергией. Чайного цвета поток бежал по каменистому дну, вспениваясь на преградах белыми кружевными нитями; над водой торчали рыжие с железными прожилками валуны, под ними танцевали мальки. Берег окаймляли заросли мелких цветов, бледно-желтые бутоны с брызгами красного в центре, темный волокнистый пух на стеблях. Куда бы ни смотрел Минголла, глазам открывалась бесконечность деталей, замысловатая мозаика жизни с узором слишком изощренным и запутанным – эта сложность мешала верить в то, что он понимает хоть что-нибудь, напоминала, как безрассудны его суждения, как слепы бывают ненависть и любовь. Остаться тут, думал Минголла, сидеть и ждать тех, кто совсем скоро откроет на них охоту. Сквозь просветы в облаках пробивались серовато-водянистые лучи солнца, они словно ощупывали эти замечательные стебельки, завитки и пушистые волокна, текли по ним и наполняли воздух одним-единственным беспокойством – равномерным колебанием давления и тепла, но и оно тревожило Минголлу, как будто прятало в себе медленные тени или разноязычные крики. Все было неясным, даже желание сидеть и ждать. Наконец какой-то импульс все же поднял его и потащил наверх.
Подъем был медленным. Они подпрыгивали и спотыкались, словно путь им преграждали все их сомнения. Однако, добравшись до вершины и оглядев сверху Дарьенские горы, бугрившиеся до самого горизонта джунглями, Минголла и Дебора поняли, что попали в одно из тех странных зеленых мест, где живет Бог, где постижима структурная необъятность жизни и начерчены все ее тропы. Низкое закатное солнце вырвалось из облаков, и его тяжелое золото, отражаясь от их грязно-серых каемок, высекало блеск минерала из каждого цвета. Склоны сверкали зеленью, воздух испускал во все стороны сияние, а пейзаж был столь запутанным и ясным одновременно, что сами собой открывались надежды и волшебные возможности. Над одним холмом, изгибаясь, уходила в забвение радуга, вокруг другого описывал круги ястреб, косые линии дождя штриховали вершину третьего. Знаки или предвестия. Словно каждый зеленый купол обладал индивидуальностью, характером и ценой. Зрелище подняло Минголле настроение, а по пути вниз вернулось доверие.
Они шли быстро, неслышно, отводя автоматами ветки, продвигаясь вперед с той легкостью, которую может дать лишь ощущение цели, и Минголла как будто сам становился легче, словно с каждым шагом ронял на землю кусок прошлого... так оно и было, он это понимал. Прошлое невесомо, ломко, они оставляли позади все, что хорошо знали, оставляли друзей и врагов...
...Дэвид...
...да...
...ты идешь слишком быстро...
...вниз легко... сбережем время...
...это только кажется, что легко, ногам вниз труднее, чем наверх... скоро почувствуешь...
...хорошо...
...оставляли позади память и привязанность, честность и лживость...
...смотри, Дэвид... какая птица...
...ага, странная...
...видел, какой у нее хвост и рубиновые перья на грудке... это кецаль...
...и что...
...они очень редкие... нам просто повезло, что попалась...
...повезло... угу, конечно...
...не смейся... нам грех жаловаться...
...Тулли... повезло? ...Панама... повезло?..
...больше, чем другим...
...оставляли позади страх смерти и жажду жизни, оставляли надежду и безнадежность...
...когда я только вступила в движение...
...хватит с меня этого говна, Дебора...
...нет, ты послушай... когда я только вступила в движение, мы, почти тридцать человек, весь сезон дождей просидели в Петэне... это было ужасно, мы жили как амфибии, крыши прогнили, одежда заплесневела... у всех простуды, дизентерии, у кого-то даже лейшманиоз...
...оставляли позади привычное, предсказуемое...
...что...
...это такой паразит, съедает хрящи в ушах и в носу... но не важно, мы пробыли там несколько месяцев... думали, никогда не кончится, я уже не понимала, зачем это все... мы просто там были как часть этой гнили, дождя, и я думала, что никакие цели этого не стоят... нападала такая тоска, что я не могла поднять голову, и тогда к нам в лагерь пришел мальчик, молодой парнишка из деревни неподалеку от Собана, он пел нам песни, рассказывал истории... красивые истории... сначала он меня ужасно раздражал, я думала, это аморально, разве можно так радоваться, зачем он заставляет меня забывать о моих несчастьях... несчастье для меня было ужасно важно, я считала, оно часть революционной этики...
...оставляли позади сны и толкования, ибо сны и реальность переплавлялись в идеи и цели...
...однажды он рассказал эту историю, я не помню, о чем она, только некоторые слова... они много для меня значили... он говорил о каком-то очень грустном человеке, все думали, что, кроме этой, должна быть какая-то другая страна, но представить могли только тупое безопасное место, где жизнь уютная, как рождественский поцелуй, но не всем это годилось, а особенно этому человеку, и секрет печальной жизни был в том, чтобы...
...оставляли позади печаль и радость...
...найти историю, чувство, притчу такую притягательную, что она будет подобна другой стране, континенту, что поднимается из моря, на нем живут фламинго, растут золотые дыни, и бродят звери, которые прекраснее греха, эта страна дает человеку силу стать тем, кем он всегда притворялся, пусть даже перед самим собой, и, если ты сможешь это сделать, сможешь найти внутри себя такую страну, пусть это будет ложь, не важно, или глупость, или детство, тогда ты перенесешь любую, даже самую ужасную реальность, которая ее отвергает... хотя бы некоторое время... вот что мы тогда поняли...
...этот мальчик ее нашел...
...нет, но он помог нам пережить этот дождь, а после, когда мы ушли из джунглей, у нас была сила, чтобы бороться...
...оставляли позади мечты о мире и вступали во владения злобной и покорной морали с ее собственным представлением о том, что можно и чего нельзя...
...ты понимаешь, Дэвид...
...очередная херня...
...да, конечно...
...тогда зачем...
...я помню, этот мальчик сказал еще одну вещь... как-то это было связано с историей, которую мужчина рассказывает женщине, когда хочет ее напугать, чтобы она была поближе и он мог ее соблазнить... это история о дьявольском зеленом коте, который сверкает глазами в темноте трона, этот кот рыскает по земле и заставляет людей совершать грехи... не просто грехи... все ужасы жизни, все, что происходит... потому что хоть он и принадлежит дьяволу, но, как все коты, независим, у него свои пристрастия, свои понятия о предназначении... потом история закончилась, мужчина соблазнил женщину, и вот, когда они лежали рядом, счастливые, женщина поняла, что история – это просто маневр, которым ее завлекли, но ей было все равно, и она спросила мужчину, так ли это, была ли история чистой выдумкой, а он засмеялся и сказал: ну, конечно, откуда у дьявола зеленый кот, который сверкает глазами в темноте трона, когтями высекает искры из камней ада, чует пламя преисподней, шипит и выдувает ветер, полный слов, разговоров, жизни или безжизненности, любви или проклятий...