Непримкнувший - Шепилов Дмитрий. Страница 14

Я доложил Н. Ватутину и Н. Хрущеву о политико-моральном состоянии личного состава и проведенной подготовке к встречному бою. Ватутин очень лаконично дал указание по плану боевой операции. Хрущев же долго и подробно разъяснял мне и командующему самые прописные истины: что солдата нужно хорошо кормить и не допускать перебоев в питании, следить за тем, чтобы выдавалась положенная личному составу водка и махорка, чтобы в боевые паузы организовывалось, мытье солдат в банях и санитарных палатках, чтобы белье пропускалось через вошебойки и т.д. Все эти вопросы мы хорошо знали, постоянно держали их в поле зрения. Но нам понравилось, что член военного совета фронта вникает во все мелочи нашей армейской жизни.

В кровопролитных боях на Левобережной Украине противник был разгромлен. Мы успешно форсировали Днепр. В Корсунь-Шевченковской операции устроили немцам второй «Сталинградский котел», великолепно осуществили Уманьско-Христиновскую операцию, форсировали реки Южный Буг и Днестр и вышли на Государственную границу СССР. Дальше началась блестящая Ясско-Кишиневская операция, а затем наша прославленная 4-я Гвардейская армия, в которой я стал первым членом военного совета, вела успешные освободительные бои в Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии, завершив их взятием Вены.

Когда мы пересекли Государственную границу СССР, Н. Хрущев порадовал нас, командование армии, подарками. Где-то за Яссами мне принесли ящик, в котором были вкусные украинские гостинцы, рубашка с украинской вышивкой, термос для чая. На термосе была надпись: «Освободителю Украины полковнику Шепилову Д.Т. от благодарного украинского народа». Такие же подарки и весьма лестные надписи получили командующий армией, начальник штаба и другие руководители армии. Мы все были растроганы вниманием.

Прошло пять лет. Отгремела война. После взятия Вены мне присвоено было звание гвардии генерал-майора. На кителе укрепилось около двух десятков орденских ленточек, отражавших тяжелый путь, пройденный за годы войны: два боевых ордена Красного Знамени, полководческие ордена Кутузова I степени, Богдана Хмельницкого I степени, Суворова II степени, ордена Отечественной войны I степени, Красной Звезды, боевые медали «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», американский, венгерский ордена и много других боевых наград.

После окончания войны я работал в Главном политическом управлении Вооруженных сил СССР, затем редактором «Правды» по отделу пропаганды, затем начальником управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б).

Стояло знойное лето 1948 года. В кабинете начальника Агитпропа ЦК стояла почтительная тишина. От величественных шкафов с книгами, массивного стола, покрытого темно-зеленым сукном, лакированных стульев, дорогих шелковых драпри веяло спокойствием и торжественностью.

Вошел Н. Хрущев. Он был в белом костюме и вышитой украинской рубашке, на груди затянутой шнурком с кисточками. С фронта он ушел сразу же после освобождения Киева и работал Первым секретарем ЦК Компартии Украины. Пышущий здоровьем, загорелый, веселый, улыбающийся. Работая в ЦК, я по старой своей специальности экономиста-аграрника интересовался сельскохозяйственными делами. Следил по мере сил и возможностей и за выступлениями Н. Хрущева: Украина оставалась важнейшей житницей страны. Иногда я и сам писал по этим вопросам.

Хрущев изложил мне вопросы и просьбы, касавшиеся газет Украины, с которыми он зашел. Затем разговор переметнулся на сельскохозяйственные темы.

— Да, мне наши украинские товарищи говорили, что до войны вы много писали статей и книг по сельскому хозяйству. Я, признаться, ничего вашего не читал. Но я старый болельщик за сельское хозяйство. Если вы интересуетесь этими делами, приезжайте к нам, кое-что полезное вам покажем в деревне.

Я напомнил ему, что встречался с ним и Ватутиным на Днепре.

— Да, Ватутин, Ватутин, большого человека потеряли, в самом расцвете… А вы знаете, я вам подарок привез: мы освоили производство магнитофонов «Днепр». Замечательная штучка. Вы знаете, если это дело развернуть, то магнитофон может заменить и лектора, и беседчика в клубах, и артистов многих. Вам, как агитпропу, это важно. Если ЦК заинтересуется этим, мы на Украине можем поставить их массовое производство. Вы знаете, у меня дача на Днепре. И вот я сам этой весной записал на пленку соловьиное пение. Просто пустил на террасе магнитофон и записал. Я вам дам диск с пленкой. До чего же здорово. Послушайте, какие трели. А на пленке не отличишь от живого пения.

Я поблагодарил. И снова подумал про себя: до чего же хороший мужик. Член Политбюро ЦК, а как просто держится. На прием пришел. На фронте каждому по ящику подарков прислал, а тут — магнитофон.

Наша с ним совместная работа началась уже после смерти Сталина. И тогда, в разное время и по разному поводу, возникали некоторые вопросы биографии Хрущева. Он очень любил рассказывать о себе: о своем детстве, о людях, с которыми встречался. Память у него была феноменальная. Он помнил числа, дни недели события или разговора, которые были 30—40 и более лет назад. Помнил имена и биографии людей, с которыми встречался даже в самые отдаленные годы. Рассказчик он был великолепный: рассказывал всё ярко, красочно, вкусно, со смешинкой и перцем. Я слышал его многочисленные рассказы о себе, о прошлом и на заседаниях Президиума ЦК, и во время совместных поездок за границу, и во время довольно частых в один период совместных прогулок у меня или у него на даче.

Но при всей его любви к экскурсам в прошлое и моей любознательности, нескольких моментов из прошлого он не любил касаться и тщательно обходил их. Или на прямой вопрос отвечал что-то очень расплывчатое и быстро переходил на другие темы. Некоторые из этих вопросов нарочито обойдены и в его печатных биографиях или освещены очень неопределенно.

Сотни раз в своих выступлениях в СССР и за рубежом Н. Хрущев заявлял:

— Я рабочий-шахтер.

— Я люблю нюхать запах уголька, это напоминает мне мою шахтерскую жизнь.

— Я знаю, что такое обушок, и мне приятно пожимать шахтерские мозолистые руки.

И так далее, в таком же духе.

Газеты и журналы частенько рисовали Хрущева и в горняцком шлеме, и с отбойным молотком, и с шахтерской лампочкой. Он многократно и в ряде стран избирался почетным шахтером.

Можно с абсолютной достоверностью заявить, что здесь умышленно допускалась прямая неправда. Хрущев никогда в своей жизни, ни единого дня ни с обушком, ни с отбойным молотком в шахте не работал и вообще на подземных работах не был…

После переезда Н. Хрущева с родителями из с. Калиновки в Донбасс он очень короткое время работал учеником, а затем слесарем по ремонту оборудования. Вот и всё. Остальное о его шахтерстве придумано было в более поздние годы. После гражданской войны он физическим трудом не занимался, но на протяжении последующих 35—40 лет своего архипривилегированного положения не уставал повторять, что он рабочий, шахтер, и знает, что такое трудовые мозоли…

На купоны с этих акций он получил за свою жизнь сверхобильные дивиденды. Недаром о шахтерстве Хрущева в народе ходило столько злых анекдотов.

Избегал Хрущев разговоров и о своем образовании, и раздражался, когда речь заходила об этой стороне его жизни. В своих публичных выступлениях он выдвигал очень противоречивые версии по этому вопросу.

Мне он рассказывал, что живя в селе Калиновке, только одну зиму регулярно бегал в сельскую школу, а на следующую же зиму в классе бывал лишь изредка, а затем и совсем прекратил ученье. Поэтому когда он, став премьером величайшего государства, вытащил на свет Божий свою учительницу и стал усиленно пропагандировать версию, как она обучила его уму-разуму — в этом была большая доля преувеличения. Но его бедная учительница тут ни при чем. За зиму-две его научили с грехом пополам читать букварь, но письмом он за это время так и не овладел. Конечно, может показаться, что это не вина, а беда Хрущева, что он не приобщился к знаниям, не он в том повинен.