Мастер Альба - Шервуд Том. Страница 6

– А кто же устроил эту пещеру? – с усилием сглотнув, поинтересовался Селим.

Старики снова засмеялись. Высокий, худой юнец, в криво надетой сверкающей острозубой короне, стоящий с неловко повисшими руками в прыгающем свете факела, – он был забавен.

– Этого никто не помнит. Известно лишь, что это было больше тысячи лет назад, ещё до Аббасидов. С тех пор тайна её передаётся мастерами чужого кармана от поколения к поколению, и ни разу ещё никто непосвящённый не коснулся хоть сколько-то внятного знания о ней.

Касым-баба пригласил присесть. Присесть было за что. Стоял у стены длинный каменный стол, зелёный, с прожилками. Возле него – тяжёлые, как будто железные стулья, отделанные, похоже, серебром. Чёрным серебром, старым. Горбун шумел где-то за стенкой, приносил то и дело блюда, приборы, закуски, вино.

– Он что же, вот так здесь и живёт? – негромко спросил Селим. – Жить под землёй – это ведь трудно!

– Трудно. Только не для него. Вот видишь, Король, сегодня тебе открываются странные вещи. Пещера, законы, хранитель-горбун… И вот – золото. Что оно такое? Ты думал? Удивлялся ли ты когда-нибудь его странной, невидимой силе, которая заставляет людей лишаться ума, убивать себе подобных, мучить вдов, грабить сирот, лжесвидетельствовать и предавать? И всё это только ради владения им, жёлтым тяжёлым металлом. Я удивлялся. И думал. И старых людей спрашивал. Все считают схоже. Золото – не обычный металл. Он не мёртвый.

– Живой?

– Нет. Не живой. Но и не мёртвый. Ты молчи лучше, мальчик. То есть Король. Всё, что я знаю, – открою сполна. Если не сможешь обойтись без вопросов – задавай их себе. У меня больше не будет ответов. Не живой и не мёртвый. Просто в нём шайтанская, блазная сила. Это бесспорно. А иначе зачем оно любит купаться в крови? Требует крови, но и платит сполна. Нечеловеческим, высшим из всех удовольствием: ощущеньем всевластья. Ты уже чувствовал его? Да? Когда карман полон денег, и тебе можно всё. И все тебе покорны. Где же прячется сила, что подчиняет тебе события, вещи, людей? Правильно. Она всегда там, в кармане. И вот же, как только ты ею пользуешься, – её видят другие. И тут уж дело во времени, – когда потечёт твоя кровь, а золото истомлённо кинется в новые жадные руки. Золото даёт временное удовольствие. А платой за это берёт саму жизнь. Так было всегда. Дьявольская, неодолимая магия.

Есть имущие люди, смерть которых щадит, но которые с жёлтым металлом неосторожны. И они за многие годы становятся пропитанными наслаждением его присутствия, отравленными, связанными. Они без него жить не могут. То есть буквально! Вот, горбун не может уж красть, он не добычлив, он бесполезен. Но здесь – он всем нужен. Именно в силу своей страсти – видеть золото каждый свой миг, звенеть, пересчитывать. Он спит с ним, играет, носит на себе, хотя и тяжело. Открою секрет: он пробовал его даже есть. Долго мучился, пока монетки проходили по его старым кишкам. Пришлось тайно тащить сюда усыплённого лекаря. Впрочем, лекаря потом, для надёжности, здесь же и закопали.

Приковылял горбун, принёс на себе звенящую жёлтую сбрую. Принёс и вино, и бокалы. Конечно же, жёлтые, золотые.

– Лучшие застолья – это застолья втроём, – важно сообщил Касым-баба. – Ну и коронования тоже! Глазам не приходится бегать, и многоголосье в уши не лезет. Знай, Король: хочешь отдыха для души – пригласи двух друзей.

– Или двух женщин! – подмигнул и прихлопнул в ладоши горбун.

– Да, но тогда будет потяжелей! Даже если ты молод. А всё же, как тебе удалось миновать гаремную стражу?..

Глава 2. КАМЕННЫЙ КОТЁЛ

– А ты уверен, что не допускаешь ошибки? – однажды спросила меня Эвелин. – Коран запрещает правоверным пить вино, откуда же во дворце у Хумима столько кувшинов крепкого коньяку?

– Безусловно, могу ошибаться в деталях, – ответил я после раздумья. – Но сам факт имел место. В Багдаде о нём помнят. И не мудрено: много шума наделал. Что же с того, что Коран запрещает пить хмельные напитки? Коран не велит быть гневным, а велит быть милосердным, но сколько крови людской пролили называющие себя приверженцами ислама? Реки! Такие, что всего забвения Прошлого не хватит, чтобы их скрыть. Сам же Хумим говорил, что сура о запрете вина – для тех, кто характером слаб и владеть собой, опьянев, не умеет. А он – умеет. К тому же пьёт мало. Вреда от этого нет.

И ещё – прошу обратить внимание: я не делаю выводов. Я просто рассказываю. 

СЛЕД ОБОРОТНЯ

Не двигайся, – сказал человек Бэнсону. – Я перетащу тебя в тень. Здесь слишком солнце палит.

До странности цепкими и сильными оказались руки у небольшого, в общем-то, человека. Накрутив на правую кисть ворот Бэнсоновой куртки, он крепко упёрся пятками в землю, осторожно, медленно сдвинул массивное тело и поволок, пятясь задом. Он не помогал себе второй рукой, – левая ладонь его придерживала разбитую голову Бэнсона.

Въехали под сень крайних на поляне деревьев, протянулись чуть дальше, в сторону от тропы. Здесь человек в коричневом балахоне повернул Бэнсона на бок и закрепил его в таком положении рогатой палкой, приставленной со спины.

– Тебя может стошнить, – сказал он, приблизив лицо к глазам Носорога. – Не скатись на спину, – захлебнёшься. Двигаться сможешь не скоро. Слышишь меня? Если да – прикрой глаза.

Бэнсон сомкнул и развёл непослушные веки.

– Хорошо. Я вернусь к тебе. А сейчас мне нужно бежать. Догнать я их не успею, с этим придётся смириться. Главное сейчас – убедиться, что ушли они к дороге и к порту, а не метнулись петлёй по лесу. Я побегу. Пока трава примята да птицы распуганы. Ты лежи здесь и помни: я непременно вернусь.

Носорог отчаянным усилием разлепил спёкшиеся в клейкой солёности губы, отпустил подбородок.

– Что? – ухватил монах это движение внимательным взглядом. Почти вплотную приблизил лицо.

– Фут… ляр… – прошептал Бэнсон, пересиливая боль от бьющих в затылок огненных молотов.

Человек в капюшоне замер на миг, бросил взгляд на покинутую поляну. Снова склонился и задал самый уместный вопрос – не о том, что за футляр, какого размера, где оставался, – а спросил тревожно и быстро:

– Что в нём?

– Ар… балет.

Тень легла на худое лицо.

– Вот это уже гадко.

Монах выпрямился, плавно шагнул. Беззвучно мелькнуло и впрыгнуло в руку жёлтое тело железной змеи. Левой рукой он сдавил ткань балахона у пояса и быстрым рывком подтянул его кверху, протягивая под поясной верёвкой. Ноги спереди открылись до середины голеней. И монах побежал.

Он нёсся пригнувшись; прыгал пружинисто, длинно, развернувшись чуть боком, и каждый следующий прыжок уводил чуть в сторону. Влево – вправо, влево – вправо. Для того, кто готовил бы прицельный выстрел, он вёл себя очень плохо.

Поглядеть со стороны – резвится бегущий по лесу подросток в длинном плаще с капюшоном. Вот только двигается слишком быстро для игры. Да посверкивает на уровне пояса недлинная жёлтая лента, один конец – в правой руке, второй – в левой.

Вдруг взгляд его что-то схватил, и мгновенно монах растворился, спрыгнул с тропы. То и дело оглядываясь на толстый ствол стоящего у тропы дерева, он описал широкий круг, обошёл дерево и встал на тропу с другой стороны. Постоял, огляделся. Сказал сам себе:

– Нет, не для засады. Просто хотят задержать. И пути не меняют. В порт ушли, несомненно.

Повернулся, спрятал клинок и быстро пошёл, возвращаясь по тропе, к дереву. Открыто уже, не таясь. Вдруг на ходу стал приплясывать и смеяться.

– Всё! – воскликнул он, ритмично подпрыгивая и хлопая в ладоши. – Они убежали! Теперь я тебя спасу!

На земле у дерева, спиной к стволу, сидел мальчик. Правый его кулачок стискивал отвороты курточки под самым горлом. Костяшки маленьких пальчиков побелели. Кулачок мелко дрожал. Мальчик смотрел ясными, бесслёзными глазами, только морщился и, оскаливаясь, шипел от боли. Левая рука его была поднята вверх и прибита к стволу прошедшим сквозь ладошку узким, стальным, похожим на шило стилетом.