Крах - Шевцов Иван. Страница 36

— Зачем ты встал? Тебе надо лежать. Ты мерил температуру? — Заботливо хлопотала возле больного Оля. Ее радовали и забавляли внезапные перемены в поведении отца.

— Нет у меня температуры, нормальная. Ты бы, доченька, немножко порядок навела. Вон тапочки валяются. Прибери их. И посмотри, что у нас есть к чаю: ну, сушки или печенье. Предложишь чай доктору или кофе. Как она пожелает.

— Все, папа, будет в порядке. Ты не беспокойся, — весело улыбалась проницательная дочь, довольная тем, что ей удалось пригласить в дом такую симпатичную женщину. Она с пониманием относилась к неожиданному оживлению отца, знала, что он нуждается в женском обществе.

Силин сидел в спальне на широкой кровати поверх покрывала. Весь его костюм состоял из рубахи, надетой на голое тело, и спортивных брюк. Рядом на тумбочке лежали термометр и томик Диккенса.

— Волнуешься? — спросила Оля с детской доверчивостью.

— От чего мне волноваться? — Напряженное угрюмое лицо Силина смягчилось смущенной улыбкой.

— Я же вижу, папа, — озорно сверкнула глазами Оля.

— Ничего ты не видишь. Просто любопытно… — с грубоватым равнодушием ответил Силин. Глаза его живо блестели. В нем не было ни тени позерства. Чувство достоинства никогда не покидало этого широкоплечего, мускулистого человека с открытым, простым, честным лицом. Друзья и просто знакомые говорили о нем: строг, справедлив и честен. Что может быть выше этой характеристики для судьи, тем паче в наше продажное, растленное время, когда отброшены все нравственные нормы?

С Олей у Силина были отношения доверительнои дружбы, он питал к ней неподдельную нежность, особенно с тех пор, как она отказалась уехать с матерью в Штаты. К людям он был добр и терпим, не ворчлив и не раздражителен, со всеми держался с поразительным благородством. Большим его достоинством было и превосходное здоровье: серьезно он никогда не болел, легкие недомогания переносил на ногах, избегая врачей и разных таблеток, к которым относился всегда скептически. Он был очень восприимчив к прекрасному, особенно к женской красоте и классической музыке, обожествлял Бетховена. Страсть к самоанализу заставила Силина перед приходом Тани задать самому себе некоторые вопросы: почему он так взволнован? Что особенного, необычного нашел он в этой женщине, с которой и виделся-то всего несколько минут? Чем покорила она его воображение, проникла так глубоко в сознание? Что было в ней притягательным для чувственной души? А может, им просто завладела страсть: ведь он еще не стар, можно сказать, в расцвете сил, и оставаться в одиночестве после развала семьи он не помышлял. Но почему именно эта случайная, мимолетная встреча? Разве мало на его жизненном пути попадалось молодых женщин и девушек привлекательных и красивых, но ни одна из них не задела в его сердце тех глубинных струн, которые зазвучали лишь при встрече с Татьяной Васильевной. За прошедших два месяца после их первой встречи его воображение рисовало ее портрет: скорее миловидная, чем красивая, приятные манеры, хрупкая фигура, но эта хрупкость делала ее утонченной, и эта пленительная скромность, женственность… Но, пожалуй, главное — глаза, эти лесные озера, темные и чистые, как глаза ребенка, в них таилась нежность и неизъяснимая прелесть. В ее дивных глазах светилось что-то не мирское, небесное, какое-то сложное сияние.

Звонок в дверь заставил Силина вздрогнуть, словно забарабанили по его нервам, он услышал, как Оля побежала открывать. Раздался голос, сдержанный, негромкий: «Где наш больной?» И вот врач вошла в спальню с тихой, печальной улыбкой усталых глаз. Во всем облике — смирение и покорность. Перед ним была она и как будто не она, и все же похожая на ту Татьяну Васильевну, образ которой так страстно творило его воображение. Осунувшееся невеселое лицо, хрупкая фигура, обтянутая черным платьем, на фоне которого четко выделялись струящиеся пряди золотистых волос, и только ее темные незабываемые глаза, в которые хочется смотреть и любоваться, были все те же, хотя в них проскальзывало тревожное выражение и усталость. Она изменилась, но не утратила прежней притягательной силы. «Как она изменилась за эти два месяца», — с грустинкой подумал Силин, устремив на Таню оценивающий взгляд.

— Рад вас видеть, Татьяна Васильевна, — первым заговорил Силин.

— Я тоже. Ну, рассказывайте, что с вами стряслось?

— Ничего особенного, думаю, обыкновенная ангина и Оля напрасно вас побеспокоила.

— Вот даже как! А говорите, рады видеть. — Приветливая улыбка преобразила ее лицо. Силин устремил на нее добрые, доверчивые глаза и тоже улыбнулся, молвив:

— Я рад вас видеть не как доктора, а просто как человека.

Он украдкой взглянул на дочь, и Оля, делая озабоченный вид, торопливо сказала:

— Извините, Татьяна Васильевна, я должна сейчас с Амуром уйти. Папа, для чая или кофе в кухне все приготовлено. А это вам, наверно, потребуется. — И положила на тумбочку чайную ложечку.

«Решила создать обстановку интима», — подумал Силин о дочери. Таня тем временем предложила больному поставить термометр, а сама взяла его руку, прощупала пульс. «Какие большие и сильные у него руки, — думала Таня, украдкой посматривая на Силина. — А глаза добрые, доверчивые». Температура оказалась почти нормальной. Таня осмотрела горло и заключила:

— Да, у вас обыкновенная ангина. Раньше навещала она вас, ангина?

— Нет, впервые вот пришлось…

— Я на всякий случай взяла несколько таблеток. Индийский препарат и довольно эффективный.

Она достала розовенькие круглые таблетки, пояснила:

— Их надо сосать, как леденцы.

Силин поблагодарил, подумав: «А ведь это, наверно, бешеных денег стоит, как все сейчас лекарства. Надо рассчитаться, но как?» И решил:

— Мы ведь с вами «бюджетники», но моя зарплата очевидно, повыше вашей. Поэтому я могу принять от вас эти леденцы при одном условии: назовите их цену и…

— Никаких условий, — быстро и категорично перебила Таня. — Эти таблетки достались мне от моего бывшего мужа, считайте, что они ничего не стоят. Мой вам сувенир.

— Бывший — это тот, который в день нашей первой встречи уезжал в загранкомандировку? — ровным голосом поинтересовался Силин, понимая деликатность вопроса.