Ангелы террора - Шхиян Сергей. Страница 57

Кажется, мне начало немного везти. Главное, и самое удачное, было то, что меня не обыскали на входе. Теперь я вполне мог отказаться и от фальшивого паспорта, и от стилета. Врач, за которым отправился унтер, пока не показывался, и я вновь прилег на тюремную койку.

— Живой он, — закричали возле моей камеры в коридоре, — глаза открыл!

Я посмотрел на дверь и вспомнил о тюремном волчке. В нем виднелся чей-то голубой глаз.

— Ишь, ты, смотри, зырит! — продолжил делиться с кем-то своими ценными наблюдением бдительный надзиратель.

Дверь в камеру открылась, и вошли унтер-офицер и человек в штатском. Я испуганно посмотрел на них и спросил:

— Где я?

Штатский, не отвечая, подошел и взял меня за запястье. У него были выпуклые глаза сильно пьющего человека с красными прожилками.

— Что случилось, что вы делаете? — спросил я его, кося под наивного обывателя.

Врач сделал вид, что меня не услышал. Отпустил мою руку и направился к выходу из камеры.

— Пульс нормальный, наверное, был обморок, — сказал он унтер-офицеру. — Мне здесь делать нечего.

При том жалком зрелище, которое я являл, это было смелое утверждение.

— Вы врач? — окликнул я его.

— Врач, ну и что? — вопросом на вопрос ответил он, не останавливаясь.

— Погодите, мне нужна медицинская помощь, меня избили!

Доктор моих слов опять не услышал, молча вышел. Я остался с унтер-офицером, в дверях маячил охранник в обычной солдатской форме, вероятно надзиратель.

— Господин студент, следуйте за мной, — приказал унтер не терпящим возражения тоном,

Я продолжал лежать на койке.

— Извольте встать!

— Где я нахожусь, и за что меня задержали? — спросил я, оставаясь лежать.

— Вы в Бутырской тюрьме, а за что вас задержали, не мое дело. В свое время узнаете, когда вам предъявят обвинение. Извольте встать!

— Я не могу вставать, у меня кружится голова, — заупрямился я, продолжая развивать тему потери сознания. — Мне нужна медицинская помощь!

— Доктор при вас сказал, что вы здоровы, так что извольте встать! — уже раздраженно приказал унтер-офицер.

— Плевал я на вашего доктора. Я делаю официальное заявление, что меня избили ваши жандармы! Я требую прокурора!

Конечно, никакого прокурора мне нужно не было, но коли выпала возможность сразу же показать несговорчивость и упорство, не следовало ею пренебрегать. Опыта тюремного заключения у меня не было никакого, но я из книг примерно представлял, как следует в этом случае держаться.

— Если вы не станете выполнять тюремные правила, вас подвергнут заключению в строгий карцер, — предупредил унтер-офицер.

Попадать в карцер мне не хотелось, как и позволять себя сразу же пригнуть.

— Я требую освидетельствования побоев независимым врачом и прокурора, — твердо сказал я.

— Как вам будет угодно, — сказал унтер-офицер, рожал плечами и вышел из камеры.

— Зря вы так упрямитесь, господин студент, — сочувственно сказал коридорный надзиратель, деревенского обличия человек с простым, добродушным лицом. Он так и остался стоять в открытых дверях, с любопытством слушая наш разговор. — Взаправду ведь в карцер посадят. Что хорошего?

— Пусть сажают.

— Ну, как вам это будет благоугодно. Только что за охота сидеть в темноте и холоде. Простынете только, а там и до чахотки недолго. Сколько вашего брата бунтарей здесь мрет, ужасти!

Однако, в карцер меня на этот раз не посадили. До утра больше не трогали, а после завтрака, от которого я отказался, повели на допрос. Этой ночью я спал так, как обычно спит любой нормальный человек в первую ночь в тюрьме — лежал и смотрел в темный, закопченный потолок и боялся неизвестности. Тем более, что было совершенно непонятно, за что меня задержали. Никаких государственных преступлений я за собой не знал. Другое дело, уголовных. Вот если все мои уголовные «злодейства» сумеют вычислить и обобщить….

В следственной камере меня ждал жандармский штабс-капитан, довольно молодой человек с тонкими пижонскими усиками. Я вошел и остановился возле порога. Он вежливо привстал из-за стола:

— Проходите, пожалуйста, господин студент, садитесь, — вполне любезно пригласил он и указал на стул.

Я молча поклонился, подошел к столу и сел напротив него. Штабс-капитан внимательно рассматривал меня, несомненно, ожидая вопросов по поводу причины ареста и возмущения по поводу задержания, обычных в такой ситуации. Я не доставил ему этого удовольствия, молча сидел и разглядывал его тщательно подбритые усики. Капитан, однако, никак не отреагировал на такое повышенное внимание к своей внешности, лишь усмехнулся и, не представляясь, спросил:

— Почему вы отказались выполнить законное требование старшего надзирателя сменить партикулярное платье на нашу специальную одежду?

Я на его вопрос не ответил, а сразу же заявил протест:

— Меня при задержании избили ваши жандармы. Я требую медицинского освидетельствования и прокурора по надзору, — сказал я, не обращая внимания на его нарочитые, насмешливые ухмылки.

— Даже так! Вы чего-то требуете! — тонко улыбнулся жандарм. — У вас, видимо, большой опыт тюремного содержания! Только на этот раз вы ошиблись адресом. У нас требовать не положено. Тем более, мне доложили, врач вас уже осматривал и нашел совершенно здоровым. И прокурора я вам предоставить не могу. Жандармский корпус прокуратуре не подчиняется. Если у вас есть жалобы на действия наших низших чинов, можете подать их мне.

— То есть как это ? На вас нужно жаловаться вам же?

— Именно-с. По принятым правилам Устава уголовного судопроизводства от 19 мая 1871, жандармский корпус самостоятельно расследует должностные проступки своих нижних чинов и офицеров.

— Вы это серьезно говорите? — спросил я, наконец доставив ему удовольствие своей растерянностью. — За вами нет никакого надзора, и вы можете деть все, что хотите?!

— В совершенности, — витиевато ответил он, — если только Его Величество Государь император не изволит распорядиться…

— Понятно, — перебил я, не дослушав, — тогда у меня вопросов больше нет.

Мы опять какое-то время молча сидели друг против друга. Первым нарушил молчание жандарм:

— Вам не нравится Устав уголовного судопроизводства?

— Мне? — удивился я. — А что, кого-нибудь интересует по этому поводу мое мнение?

— Вас, я вижу, вообще ничего не интересует, даже то, за что вы арестованы!

— Это как раз меня интересует, и за что же? Теперь, по мнению следователя, наступил хоть какой-то прогресс в расследовании. Он слегка приободрился и применил «домашнюю наработку»:

— Вам лучше знать о своих преступлениях! И для вас будет лучше, если вы облегчите душу чистосердечным признанием!

Я ничего на это не ответил и продолжал любоваться его усиками. Он опять не выдержал первым:

— Вы намерены давать показания?

— Намерен, только вам придется мне подсказать, Какие мои преступления вас интересуют.

— У вас их так много, что не можете все вспомнить?

— Да, а у вас?

— Что ж, если вы намерены разговаривать в таком же тоне, мне придется поступить с вами по службе, а не по дружбе, — сказал он с угрозой в голосе. — Тогда пеняйте на себя!

— А разве мы с вами друзья?

— ? — поднял он брови, явно не понимая, о чем я спрашиваю.

— Вы сказали, что будете поступать со мной не по дружбе, а по службе, вот я и не понял, что вы имеете в виду. Или вы собираетесь предложить мне свою дружбу?

Кажется то, что я сказал, штабс-капитану не понравилось.

— Назовите свое имя и звание, — холодно приказал он и придвинул к себе стопку бумаг.

Вопрос мне был неприятен, и я попытался его блокировать в прежней развязной манере:

— Вы меня арестовали и не знаете, кто я такой? — ехидно спросил я. — Хорошо же вы работаете, господа жандармы!

Не знаю, что послужило причиной взрыва, возможно, я пересолил, и у штабс-капитана лопнуло терпение, но он пронзительно закричал на меня и даже стукнул кулаком о стол: