Гиблое место - Шхиян Сергей. Страница 22

– Как тебя звать-величать, красавица? – спросил я гостеприимную девочку, когда, неспешно позавтракав, сидел у затянутого бычьим пузырем оконца.

– Ульянкой кличут, – охотно ответила отроковица.

– А не истопишь ты нам баньку, Ульянушка? – попросил я.

– У нас бани нет, я соседей Гривовых поспрошу, – пообещала девочка, – они вчера топили, может, еще не простыла.

– Поспроси, поспроси милая, а если простыла, то пусть опять натопят, я заплачу.

Девочка убежала к соседям, а я попытался разговорить Наталью Георгиевну, которая занималась дочкой. Девочка, несмотря на недавнюю тяжелую болезнь и наши злоключения, выглядела вполне здоровенькой, что-то лепетала и забавлялась с матушкой, теребя ее за нос и волосы.

– Как вы нынче спали? – спросил я рыжую красавицу, перейдя почему-то с вчерашнего «сердечного ты» на почтительное «вы».

– Спасибо, батюшка, хорошо, – односложно ответила Морозова, не отвлекаясь от игры с ребенком.

Обращение ко мне «батюшка» было мне непривычно и не очень приятно, но, пока я не снял рваный стихарь, закономерно. Батюшка, так батюшка.

– Мыться в бане будете? – поинтересовался я, как бы между прочим, пытаясь представить, что скрывается под затрепанными одеждами Натальи Георгиевны.

– Уж как буду, как буду, батюшка, все тело от грязи свербит.

Ответ был настолько неромантичный, да и произнесла это молодая женщина так безыскусно просто, что особый интерес к ее не обозначенным под одеждой прелестям у меня временно пропал.

– Гривовы спрашивают, вам жарко топить? – скороговоркой спросила Ульянка, влетая в избу.

– Жарко не нужно! – откликнулся я за всех, реально представляя, что такое жарко натопленная маленькая крестьянская банька. Да и не время нам было тешить плоть долгими водными процедурами.

Наталья Георгиевна, судя по выражению лица, была противоположного мнения, но не возразила, просто нейтрально и отстранено взглянула на меня зелеными глазами.

Девочка кивнула, выскочила вон, через минуту вернулась и принялась собирать нам банные принадлежности. Вопрос, пойдем ли мы мыться вместе или по раздельности, как-то не стоял. Не знаю, как велось у бояр, но крестьяне мылись все скопом, без полового разделения.

Вообще, совместные «помывки» в последние времена мне удавались. Стоило вспомнить об этом, и тут же нахлынули ностальгические воспоминания. Въяве представилась Аля, которая, очень может быть, так же, как я мыкается сейчас по беспредельной Руси, Алена в Москве.

– ...Ты где был, батюшка? – пробился в сознание голос Морозовой.

– Простите, не расслышал?

– Я спрашиваю, где был-то? Так задумался, что ничего не слышишь.

– Вспомнил старое, – неопределенно ответил я.

– Поди, зазнобу? – со скрытой насмешкой поинтересовалась Наталья Георгиевна. – Небось, пока сан не принял, многих девок жалел?

Мне ее странный тон не понравился, и я кратко подтвердил:

– Зазнобу.

– Поди люба, зазноба-то, была, – продолжала любопытствовать Морозова.

Я посмотрел на молодую женщину. Она продолжала играть с дочерью, на меня не глядела, но было понятно, то, что в ее присутствии я вспоминаю другую, ее задевает. Нравлюсь ли я ей, и почему она так ревностно выполнила волю покойного мужа – рискнула бежать со мной в неизвестность, я не знал и не понимал. Однако, то, что она ревнует, было заметно, как говорится, невооруженным глазом.

Наталья Георгиевна смотрела на меня ждущими, требовательными глазами. Врать мне не хотелось, как и говорить ей о своих чувствах к другой женщине. Такое всегда если не бестактно, то глупо, потому я только неопределенно пожал плечами и задал вымученный вопрос:

– Вы сыты?

Морозова, не сразу поняла, что я спросил, рассеяно кивнула:

– Не хлебом единым жив человек.

Библейская фраза в таком контексте выглядела немного двусмысленно, но я сделал вид, что не обратил на скрытый намек внимания. В это время около избы послышался шум и чьи-то громкие голоса. Я отогнул полупрозрачную кожу, закрывавшую крохотное окошечко, и выглянул в щель. Невиданные, если верить Ульяне, здесь казаки спешивались со своих низкорослых лошадок прямо перед нашими окном. На виду их было четверо, но по тому, как они перекликались с товарищами, их было гораздо больше. Вот уж действительно – картина Репина «Не ждали»!

Я совершенно растерялся. Спрятаться в избе, в которой не было даже нормальной печи, а только лавки вдоль стен и очаг посередине комнаты, было негде. Бежать, соответственно, некуда. Оставалось принять бой. Хотя в лучшем случае, мне удастся заколоть только первого, кто войдет в комнату, а потом нас просто отсюда выкурят или того проще – спалят заживо.

– Казаки! Прячьтесь под лавки! – крикнул я Морозовой и бросился за своим ятаганом, который вчера оставил у входа.

Между тем голоса во дворе стали слышны отчетливей, и я разобрал, о чем идет речь. Казаки прочесывали деревню в поисках чужака. В ином я не сомневался, как и в том, кого они ищут.

– Садитесь по лавкам, – торопливо сказал я Наталье Георгиевне, которая стояла у стены, ничего не предпринимая. – Скажете, что вы местные.

В избе было полутемно. Маленькие оконца, затянутые кожей, почти не пропускали свет, и разглядеть здесь что-нибудь после яркого дня будет невозможно. Может быть, и обойдется...

В этот момент дверь широко распахнулась, я отвел руку с эфесом ятагана к плечу, готовясь заколоть первого же нападающего, но в помещение влетела одна Ульяна.

– Гривовы баню подтопили, можно мыться! – с порога закричала она.

– Какая баня! – прошептал я. – Там казаки!

– Да, Бог с ними, – легкомысленно, в полный голос ответила девчонка. – Они вас не увидят.

– Как это не увидят, они же у тебя во дворе!

– Так я им глаза отвела! – с удовольствием похвасталась отроковица. – Они сейчас как слепые котята!

– Ты это серьезно? – только и успел задать я риторический вопрос, как в избу ввалились двое казаков с шашками наголо.

Я попятился от двери, не зная, что делать. Один из вошедших подошел к оконцу и бесцеремонно сорвал с него кожу. Сразу сделалось светло.

– Поп высокий, без клобука, в рваном стихире?.. – продолжил он начатую, видимо, еще снаружи фразу.