Грешница - Шхиян Сергей. Страница 68

Время шло, Алеша с Иваном не возвращались, и к вечеру мой страстный почитатель совсем обезумел. Теперь он придумывал самые невероятные способы, чтобы добиться меня. Больше всех его подстрекал Кузьма Платонович, имевший на меня свои виды. В конце концов, они вдвоем придумали план, похитить меня среди ночи, насильно обесчестить. Потом, если я не соглашусь молчать, убить, приказать слугам зарыть тело в лесу, а мужу сказать, что я сбежала с кем-то из гостей. Я впервые в жизни столкнулась с такими неуемными страстями, направленными не на кого-то, а на меня и растерялась.

Когда начало темнеть, я все еще не придумала, как защититься от насильников. В конце концов, решила, когда все улягутся, вылезти в окно, убежать из дома, спрятаться в лесу и там дождаться возвращения Алеши.

Ночного леса я не боялась, меня путало другое, встреча с оборотнем. Перед глазами все еще стоял страшный зверь, я знала о его ненависти к Алеше и понимала, что спастись от его зубов у меня не будет никакого шанса.

После ужина, на который я не пошла, к моим дверям больше никто не подходил. Трегубов делал вид, что потерял ко мне интерес и занимался другими дамами. Следить за выходом он поручил двум верным слугам, уже и раньше помогавшим ему обделывать подобные грязные делишки. Теперь в запертой комнате я чувствовала себя как в капкане. Казалось, что выхода нет, я была близка к отчаянью, когда вспомнила о единственном здесь человеке, на которого можно был положиться, спасенном предсказателе. Он был болен и слаб, но хотя бы мог дать совет.

Недолго думая, я вылезла в окно, спрыгнула в цветник и обходным путем побежала в конюшню к Костюкову. Время было позднее, солнце уже село, но было еще довольно светло. На свое счастье, никого не встретив в хозяйственном дворе, я добежала до конюшни, проскользнула в приоткрытые ворота и прокралась в закуток к колдуну. Илья Ефимович, несмотря на летнюю теплынь, спал, укрывшись тулупом. Лишь только я тронула его за плечо, проснулся, и сразу же, несмотря на то, что у него в каморке было совсем темно, меня узнал.

– Ты, что это так поздно? – без особого удивления спросил он. – Что-нибудь случилось?

– Случилось, – ответила я и рассказала, в какое глупое и опасное положение попала.

– Значит, не захотела отсюда уезжать? – задумчиво спросил он.

– Нет, не захотела. Да и не смогла бы. Как мне было объяснить мужу, что нам нужно отсюда срочно уехать. Вы же запретили рассказывать о своем предсказании.

– Ну, что же, все что ни делается, все к лучшему, – сказал Костюков. – Видно тихая, короткая жизнь не по тебе. А что ты от меня хочешь? Сама видишь, я слаб и тебе не защита.

– Но вы же предсказатель, вот и подскажите, что мне теперь желать! Я думала в лес убежать, да там оборотень, боюсь, что попаду из огня да в полымя.

– Зачем тебе куда-то бежать? – удивился он. – Ты же самого черта не боишься, а обычного труса испугалась. Иван говорил, что стреляешь ты хорошо, возьми пистолет, да заставь этого барина землю есть.

– Где же мне его взять? Муж все оружие с собой увез.

– Пошарь в сене у меня в ногах. Иван мне его на всякий случай оставил. Мне он без надобности, а тебе сгодится. Да не вздумай жалеть барина, а то сама пропадешь. Если по умному поступишь, будет тебе от этой ночи большая польза.

– А как это, Илья Ефимович, по-умному поступить? – спросила я. – Застрелить Трегубова?

– Ну, зачем тебе его убивать, брать грех на душу. Он сам без твоей помощи скоро преставится. Пусть он тебя похитит, дай ему немного над собой покуражиться, а после потребуй за оскорбление плату. Пусть он на тебя все свое состояние переведет.

– Как это? – растеряно спросила я. – Мне что с ним…? Вы с ума сошли! Да не за что на свете!

– А вот что и как делать, я тебе, Алевтина, не скажу, это тебе самой решать, до куда его допустить. Но, запомни, дарственная на твое имя должна быть написана на гербовой бумаге. А остальное как знаешь, не мое дело в такие игры играть. Я тебе сказал, что знаю, а как распорядишься, тебе самой решать.

От такого предложения у меня голова пошла кругом, и я без сил, присела на край лавки. Костюков кашлянул, закрылся с головой тулупом и, сдерживая зевок, сказал:

– Пистолет не забудь, и больше меня этой ночью не тревожь, мне выспаться надо. А мужу о том ничего, что с тобой случится, не говори. Мужья таких шуток не понимают. Сначала Трегубова убьет, а потом на тебя сердце затаит. Тем более что ты сама с барином кокетничала.

Договорив, Костюков замолчал и начал похрапывать. Удивительно, но его насмешливое отношение к моему несчастью, успокоило лучше, чем сочувствие и долгие уговоры. Оставаться здесь было незачем, я встала, пошарила там, где он указал, в сенной подстилке. Там действительно нашелся маленький пистолет. Что с ними делать и как распорядиться советом и оружием я пока не придумала, но у меня появилась уверенность в себе и назад к дому я шла, уже не таясь.

Постепенно в голове начинал составляться план действий. Сначала он мне показался глупым и опасным, но чем дольше я над ним думала, тем веселее мне становилось. Кажется, состояние, что было у меня в ту пору, называется озарением. Через парадный вход в дом я идти не могла, в коридоре меня караулили слуги, потому пошла вокруг, к своему открытому окну. В усадьбе было тихо, дворня, намаявшись за долгий летний день, уже спала, только кое-где в господских покоях еще горели свечи. Торопиться мне было некуда. Я постояла под окнами Трегубова и послушала, о чем он думает.

Мое похищение Василий Иванович наметил на полночь, когда все будут спать. Преследования властей он не боялся, опасался только мести Алеши, но рассчитывал все сделать тихо и избежать неприятных последствий. Еще он ярко и образно представлял, что и как будет со мной делать, и меня передернуло от отвращения. Теперь я уже удивлялась сама себе, что еще недавно могла находить в Трегубове интересного.

Между тем, на дворе окончательно стемнело, и пора было вернуться к себе. Только теперь я оказалась в трудном положении, открытое окно расположено слишком высоко от земли. Одно дело было спрыгнуть вниз, совсем другое зацепиться за подоконник и вскарабкаться наверх. Мешало длинное, пышное платье, к тому же я боялась его порвать или испачкать. Такой жертвы не стоила даже великая цель, наказание коварного сластолюбца.