Противостояние - Шхиян Сергей. Страница 12
Однако, оценщика такое небрежное отношение к подделкам и бижутерии не устроило, он схватил меня за рукав куртки, пытаясь удержать на месте.
– Эх! Была, не была! Знаете что, хотя сабля и отечественная – это совершенно точно, я на свой страх и риск, дам вам за нее триста долларов – только это моя последняя цена!
Я, не оборачиваясь, отрицательно помотал головой, вырвал рукав из цепкой ладони и вышел из магазина, проклиная себя за дурость и бессмысленную трату времени. Однако, старичок не сдался. Он выскочил следом и опять вцепился в меня, пытаясь удержать. Я невежливо его отстранил, сел в машину и уехал.
Антикварный магазин был недалеко от моего дома и минут через двадцать я, торопясь, открывал дверь квартиры, чтобы успеть к надрывающемуся звонками телефону.
Ордынцевой дома почему-то не было. Я добежал до телефона:
– Слушаю!
– Добрый вечер, – пророкотал приятного тембра хорошо поставленный мужской голос, – будьте любезны пригласить к телефону Алексея Григорьевича!
– Слушаю, – повторил я.
– Я так и знал, что это вы! – обрадовался звонивший. – Именно так я вас себе и представлял.
Меня такое начало разговора незнакомого человека удивило, и я довольно холодно поинтересовался, что ему, собственно, нужно.
– Простите, сударь, я совсем забыл представиться, я поэт Иван Иванович Дмитриев!
– Как же слышал, даже, помнится, читал ваши произведения, – сказал я, не уточнив, что читал слабенькие стихи Ивана Дмитриева в «Московском журнале» за 1795 год.
– Очень рад встретить поклонника, – обрадовался Иван Иванович, – в наши дни не часто встретишь любителя поэзии!
– Как же, как же, я даже помню одно ваше стихотворение: «Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай!» – порадовал я покойного поэта.
Возникла пауза.
– Да, Параша, – не очень уверенно сказал Дмитриев, – я что-то не припомню такого стихотворения…
– Зато я помню, читал в журнале Карамзина…
– То есть какого Карамзина?! – удивился Иван Иванович.
– Естественно, Николая Михайловича, других Карамзиных у нас вроде не было.
– Простите, вы что-то путаете, я не знаю никакого Николая Михайловича Карамзина.
– Очень жаль. Значит, вы не тот Дмитриев, чьи стихи я читал, – подвел я черту под разговором. – Чем обязан вашим вниманием?
– Ах, да, – вернулся на землю собеседник. – Я, собственно, звоню по поводу сабли, той, что вы продаете…
Теперь уже я не сразу нашелся, что ответить. Из всех антикваров только давешний старичок ею заинтересовался, и он же мог видеть номер моей машины, по которому меня можно было идентифицировать. Это было двадцать, от силы двадцать пять минут назад. Какими же возможностями обладал мой «поет», чтобы вычислить человека и его телефон за столь короткое время.
– Вы, что-то путаете, – наконец, сказал я. – Оружием я не торгую.
– Ну, что вы, голубчик, какое же это оружие, я слышал, у вас обычный сувенирный экземпляр. Я как раз собираю подобные предметы, и мы могли бы договориться. Что касается цены, то я за ней не постою, естественно, в разумных пределах.
– А, что вы считаете разумным пределом?
– Ну, есть, в конце концов, каталоги и общепринятые цены…
– А от кого вы узнали, что я продаю саблю? – задал я «невинный» вопрос.
Иван Иванович на секунду замялся, а я в это время лихорадочно вспоминал, кто кроме антиквара, мог видеть оружие. Кстати, ища через знакомых эксперта, я о самом «предмете» не распространялся и упоминал только о «холодном оружии». Саму саблю же никому не показывал и только тогда когда начал ее «исследовать», вытащил из шкафа, где она все это время стояла.
– …узнал совершенно случайно, – говорил между тем Дмитриев, – на днях, от одного нашего общего знакомого. Был в гостях и услышал разговор…
– И случайно догадались спросить, как меня звать и какой у меня телефон? – не удержался я от язвительного замечания.
Иван Иванович на мой саркастический тон никак не отреагировал и начал называть совершенно неизвестные мне имена людей, у которых он, якобы, был в гостях.
– Мне это ничего не говорит, – прервал я словоохотливые излияния.
– Да, вспомнил, о вашей сабле мне говорил… – он назвал фамилию и имя старого знакомого, которого я не видел уже года два, чем, признаться, сбил меня с толку.
Все как-то запуталось: какое отношение к этому Дмитриеву имел мой знакомый, и как, если меня только что «вычислили», он смог нас с ним связать. Москва не Шепетовка, и найти здесь концы и подходы к людям – дело чрезвычайно долгое и сложное.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – не очень уверенно произнес я, и Иван Иванович это почувствовал. Голос его сделался убеждающе-обволакивающим, он начал на меня неприкрыто давить и о покупке сабли говорил, как о деле решенном.
Я между тем терялся в догадках, пытаясь понять, в чем тут дело и не очень вслушивался в слова собеседника. Тем более, что простым внушением справиться со мной не так-то просто.
– Так сколько вы предлагаете? – вклинился я в очередную многозначительную паузу Дмитриева.
Он, не сразу расслышав вопрос, видимо, опьяненный звуком своего голоса, сказал еще несколько ничего не значащих слов, но запнулся и после небольшой заминки осчастливил меня астрономической суммой:
– Предельная цена 500 долларов, естественно, рублями по курсу ММБ. Это очень хорошие деньги!
Про хорошие деньги я уже слышал вчера от Вахтанга, но, как и в тот раз, не обрадовался астрономической сумме:
– Мне кажется, что разговор можно прервать. О том, что сабля сувенирная и сделана на Одесском привозе, мне уже говорили. Меня могло бы заинтересовать только реальное предложение.
– Алексей Григорьевич, вы зарываетесь и сами не знаете, чего хотите, – огорчился Дмитриев. – Я предложил вам хорошие, очень хорошие деньги…
– Простите, но ваше предложение мне не интересно, – сухо сказал я, как бы подводя черту под разговором.
Однако, Дмитриев не сдался:
– Боюсь, что скоро вам придется пожалеть о своем упрямстве, – внезапно поменяв тон, почти угрожающе проговорил он.
Я, не дослушав, повесил трубку и, возможно, от мнительности тут же задернул шторы на окнах во всех комнатах. Кто знает, какими возможностями обладают мои новые знакомые. После того, как меня стало невозможно разглядеть снаружи, я тут же без предварительного звонка отправился к соседке Марине.