Псаломщик - Шипилов Николай Александрович. Страница 22

Шалоумов: – Какие вы ужасы рассказываете! Мистер… кто?

Офицер Клячин: – … Мистер бомж! Можно предположить, что этот мистер бомж, роясь в мусорном баке…

Шалоумов: — Но ведь мусорный бак – не сберегательный банк, хотя слова и однокоренные. Но чем же все же была вызвана острая реакция лейтенанта на естественное поведение этого нынешнего бомжа – типичного представителя экстремальной профессии и, насколько мне стало известно, бывшего учителя физкультуры?..

Офицер Клячин: — Вот! Таковым было отношение старшего лейтенанта Рыбина к несению службы. Вот представьте сами себя на его месте: вы идете по участку в районе улицы имени Серостана Царапина, пятнадцать дробь двенадцать. И вы ясно, как в телевизоре, видите себе, что некто без постоянного места жительства роется в мусорном баке. И складывает он добычу не куда-нибудь в пакет, а за пазуху. Вы крутите ручку настройки – и у вас возникает убийственно правильная мысль: не-спро-ста! Верно?

Шалоумов (удивленно): – М-м-м… Мне не совсем понятна ваша логика…

Офицер Клячин: — А-а, логика вам! Мы логику проходили, не волнуйтесь! А вот Рыбину, знаете, некогда было мычать: м-м-м! Он не мычал! Он кинул свое натренированное на тренировках тело на подавление сопротивления бомжа! Теперь уже неживой бомж – бывший учитель физкультуры, как вы очень верно заметили, оказал ему прямо, знаете, таки… фашистское сопротивление! Об этом можно судить по количеству фонарей и ушибов на фэйсе и торсе Славы Рыбина! Но некто под названием «третья сила», этот некто третий убил их двоих вместе из огнестрела! Кто он, этот фантомас наших дней? Над его разработкой сегодня трудятся лучшие умы нашего районного отдела милиции. Заведено уголовное дело! Ведется следствие! И, будьте уверены, мы изобличим и покараем этого козла! У нас это дело – но пасаран! Впредь никому неповадно будет подымать свою волосатую руку с пистолетом Токарева на сотрудника нашего подразделения! Запомните! Нас, знаете, не мочат – мы не мочим, а замочат – спуску не дадим! Это я вам говорю!

Шалоумов: – Вы мне-то уж, пожалуйста, не грозите!

Офицер: – А я вам и не грожусь – я предупреждаю через вас наших потенциальных убийц! Пусть они знают: всех отловим – и мало не покажется! А прокурор – добавит! Добавит, я прямо, знаете, вам скажу! Слово офицера – добавит! Догонит, знаете ли, – и еще наддаст!

Шалоумов: – Несомненно – наддаст! Но мы с вами отвлеклись от главного: как и почему был убит лейтенант Рыбин? Что за бумаги были зажаты в его кулаке?

Офицер: – А вот это вот самое – коммерческая тайна… следствия! Но скажу, что написана была сущая пустяковина, ничегошка: «Дядя Петя, не забудь…» Какой дядя Петя! Что не забудь?..

Шалоумов: – …это и многое другое предстоит выяснить следствию. Так?

Офицер: – Так точно!

Шалоумов: — Однако из достоверных источников нам стало известно, что Слава Рыбин самостоятельно изучал английский язык. А в записке было написано почему-то английскими буквами следующее:

«Wowa – kukla-marionetka v lapax KAGANATA. Kozel-provokator vedychiy baranov na ritualnoe zaklanie. Neyzeli do six por tie yasno? Ili и Roccii deystvitelno odni PRIDYRKI kak on sam nedavno skazal? Slygi SATANI v CMI podigrivayt emy, ostavlay narody nadezdy. Ona umret poslednei. Voin-Rusich, vocctan! Osvobodi Podinu ot pabstya. ZA VERY, TSARYA I OTEHESTVO! VINTOVKA delaet ictoriy…»

А уже далее по-русски, следующее:

«Дяде Пете».

Что это за дядя Петя? Прокомментируйте.

Офицер: — Что?! Вы ответите за разглашение нашей служебной информации! Где вы это взяли?!

Шалоумов: – Мы не выдаем своих информаторов. Вам же спасибо за интересную, содержательную беседу. Резюмируя сказанное, стоило бы риторически воскликнуть: когда в стране прекратится бардак? Останавливает понимание того обстоятельства, что в бардаке пора менять бандершу на хозяйку. Итак, многоуважаемые радиослушатели, наше время в эфире истекло. События развиваются столь стремительно, что вскоре может настать момент, когда «уже не будет времени» 24. В следующем, вечернем уже, выпуске нашего радио-шоу «Китай за углом» мы расскажем о нападении на предпринимателя Ивана Хару… Послушайте анонс…»

Дикая какофония шляхетского композитора Людославского. На контрасте – невинный голос хорошего мальчика из буржуазной семьи:

«… В кромешной темноте пострадал и коммерсант Иван Хара. Поздно ночью, возвращаясь в гостиницу из командировки, он решил заехать в достославный район красных фонарей и взять там в любимые подруги девушку, чтобы ее „оттанцевать“…»

Звучит шансон.

Начальник командира офицера Клячина слушал эту радиопередачу на даче. Он сразу позвонил начальнику командира и с усталой обреченностью выговорил:

– Что у вас за кадры! Он что, мля, гонит, этот Клячин?! Я ему за такой гнилой базар кипу на хунты порву! Ишь, ты, петух на параше закукарекал!

– Да вы что, трщ полковник, Клячина не знаете? Хороший служака, отличный пацан! Две контузии – чего вы хотите, тосики-босики? Да бросьте в того «эф-однёрку», трщ…

– Как разговариваешь?! Ты кто: военнослужащий или бык картонный? – начальник уже не сдерживал бешенства. – Да ты… у меня… в горы! К кунакам!

– Так точно, трщ полковник!

Полковник подумал, что не стоит все же продолжать тему: на языке шпаны говорила добрая половина рядовых, сержантов и офицеров милиции города Китаевска. И он продолжил, стараясь говорить бесстрастно:

– Он, этот Клячин – что, с этим Рыбиным за одной партой в спецшколе для контуженных сидел?! А если портрет услышит этот его бред? У тебя в кабинете портрет висит? Висит! А у нас так: сегодня он здесь прокукарекал, а через день – по центральным СМИ! Убрать и задвинуть этого майора за Можай, да так, чтобы рот открывал только перед гусями и курями! – бесстрастно не получалось.

– Так у него же, у Клячина, сеструха, трщ полковник, она же самого Прошки Шулепова сполюбовница, трщ полковник! Вы что, не знали?

– Ах, так! И досье мне на этого журналиста Шалапутина!

– Шалоумов-в-ва!

– Досье! Только: «так точно» и «слушаюсь»!

– Слушаюсь! Так точно! – ответил начальник командира и принял распоряжение к исполнению.

Так и не появился в отдаленном приграничном райцентре Копылиха новый начальник милиции майор Клячин.

Ни сейчас, ни позже, а пока:

– Вот так, керя: Славку-то убили! – посматривает на меня в зеркальце Юра.

– Уже и на помойку выбросили; – подтверждаю я, думая: «Вот тебе, Славка, и граната на шее… А тот, второй, думается мне, Чимба…»

Нарочитая грубость – давняя защита от печали и нежности. Видно, возраст наш надо нам с керей исчислять не хронологически, а, исходя из логики жизни, – логически. Только потом, как в рапиде, к зачерствелому стыду своему, вспоминаю, что Слава остался там, в деревенском осажденном погребе. А на помойку его выкинули, чтобы показать живым истинное, по их усмотрению, место российского милиционера: рядом с бандитским паханом и на свалке. Интересная суть самосуда!

– Д-а! – печально улыбается Юра, неотрывно глядя на меня все в то же зеркало. – Работа у него была такая… Государственного человека Славку и – на помойку.

– Нация первична – государство вторично. Особенно, когда рядом на помойке…

– Это уж как водится! Только ты путаешь понятия: народ и нация…

– Аксиомы у каждого свои, – говорю я. – Одни идут за них на праведный бой, другие идут изображать бой на театральной сцене. Или на съезде нищих, что тоже впечатляет.

– Разве я против боя? С чего ты взял? Это тебя нынче толковать, как Писание, надо. Но вот то, что с твоей работкой с голодухи не вымрешь, – это точно! Воронья у тебя работенка. Помоек хватает!

– Точно! – снова соглашаюсь я. – А у тебя шакалья!

– Ничего подобного, керя. Все попрошайничают. Пендосы, кстати, по самую репину в долгах у интернационала. А мне же лично импонирует практика Муссолини. Великий дуче, в общем-то, строил государство на артельных, корпоративных принципах. Или назовем их коллективистскими. Италия была нищей. Она до сих пор небогата. И до сих пор, керя, старшее поколение нищей Италии те времена воспринимает положительно. Кроме, разумеется, войны. А у нас в России – великие традиции побирушничества! А какой опыт! А какие благоприятные исторические условия! «… Нищие, а особенно юродивые, считались святыми людьми, заступниками перед Богом за наши грехи…» – почти дословно цитирует он из первой части доклада, который я для него напишу за пятьсот баксов.