Емельян Пугачев. Книга 2 - Шишков Вячеслав Яковлевич. Страница 127
Давай оба вместях, оба враз царствовать! Покажем свету, что и чрез разбой правда открыться может! — по пухлым морщинистым щекам его, по бороде текли слезы. — Ой, братцы, мужик я, мясник я, так уж замест коров стану резать я помещиков и прочих душителей мужичьих!.. Эх, братцы!.. Еще бы винца мне, разбойничку, а! — Он бил себя опухшими кулаками в грудь и всячески спьяна юродствовал.
Перфильев толкнул Герасимова в бок, и они исподволь покинули гуляк.
Полковник Чернышев, не получая никаких распоряжений от Кара, в ночь на 13 ноября выступил к Чернореченской крепости с целью пробраться в Оренбург. Он отправил губернатору Рейнсдорпу двух казаков с просьбой оказать его отряду содействие.
Гонцы еще не успели прибыть в Оренбург, как Рейнсдорп получил рапорт бригадира Корфа, что ночью 12 ноября он остановится в двадцати верстах от Оренбурга. Губернатор тотчас отправил как Корфу, так и Чернышеву приказание выступить со своих ночлегов одновременно, на рассвете, и направиться к Оренбургу со всеми военными предосторожностями.
Однако губернаторские гонцы были схвачены в дороге расторопными мятежниками, и это обстоятельство открыло карты Пугачёву.
Полковник Петр Матвеевич Чернышев в первом часу ночи на 14 ноября прибыл в Чернореченскую крепость, разместил свой отряд по квартирам и лишь расположился на ночлег в доме священника, как к нему постучались. Вошел с двумя казаками только что прибывший в Чернореченскую сакмарский атаман Углецкий.
— Я вас должен предупредить, господин полковник, — сказал он, — что силы злодея весьма порядочные. И ваш отряд непременно будет атакован, ежели вам не удастся пройти как-нибудь скрадом. Мой совет — вам надлежит выступить сейчас: может, в темноте и проскочите.
— Да что-о вы, право… — опешил Чернышев.
— Да уж поверьте!
— Но я не имею точных указаний ни от Кара, ни от губернатора Рейнсдорпа, к коему отправлены мною два казака.
— Ваши казаки наверняка пойманы врагом. Что касаемо генерала Кара, то он разбит и отступил, а высланная в помощь ему гренадерская рота схвачена Пугачёвцами и угнана самозванцу в лагерь.
— Да что-о вы, — опять протянул крайне озадаченный Чернышев, прислушиваясь к какому-то гаму за окном.
Через двойные рамы долетало: «Не имеешь права, подлюга!» — «Какие мы Пугачёвцы… Сперва расчухай!..» — «Не хватай за глотку, а то нос отгрызу и выплюну!»
В опрятную комнату с накрахмаленными занавесками и чижиком под потолком вбежал запыхавшийся адъютант:
— Господин полковник! «Языков» поймали…
Вскоре ввалилась к Чернышеву шумная толпа: чернышевские солдаты притащили пятерых Пугачёвцев.
— Вот, ваше высокоблагородие, — едва переводя дыхание, прохрипел старый капрал. — Пошли мы, уж не погневайтесь, в шинок, конешно, в корчму.
А эти молодчики там водку хлещут. Ну, мы не знаем, кто такие, может, местного гарнизону, а шинкарь и шепчет мне: «Хватайте, это изменники, от самозванца утекли…»
— Кто вы такие, молодцы? — перебил капрала Чернышев, потряхивая седеющей головою.
— Дозвольте! — выдвинулся из толпы бравый, безбородый, в рыжих усах, казак. — Нас, казаков-бунтовщиков, четверо, а пятый — это солдат, он не наш…
— Я, ваше высокоблагородие, рядовой крепостного гарнизона Крылов, — и толстогубый, с водянистыми глазами, солдат шагнул вперед. — При сшибке я к злодеям в полон попал, а третьего дня от воров бежал, теперь здеся-ка скрываюсь…
— Дозвольте! — перебил его рыжеусый и заиграл глазами. — Каемся, мы, четверо казаков, у батюшки служили по глупости. А вот уж третий день, как тоже утекли… Батюшка-т не батюшка, а первый лиходей оказался, вор!.. Ему бы людей вешать… Вот, ваше высокоблагородие, хошь верьте — хошь нет…
Хошь жилы из нас тяните… Обидел меня батюшка, вот как обидел…
Принародно по зубам дал… А я ли ему не служил по глупости… — казак зафыркал носом и плаксиво скосоротился, прикрываясь широкой ладонью.
— А нас не мордовал батюшка, что ли? — подали голос остальные трое Пугачёвцев. — Он только своих яицких жалует, а мы, слава богу, илецкие…
Как добро делить, он все себе да себе, а нам фига с маслом…
— Не в том дело! — выкрикнул рыжеусый, тараща на Чернышева заплаканные глаза. — Дозвольте! А зазорно стало нам в изменниках великой государыне ходить. Ведь мы не слепые щенята, ведь мы понимаем, васкородие, долго ли, коротко ли, а самозваному царю крышка… — и рыжеусый, а с ним и остальные повалились пред Чернышевым на колени. — Ваше высокоблагородие!
Помилуйте нас, охлопочите нам прощение, примите к себе на службу хошь в самые последние обозные…
— Изменники! — поднялся широкоплечий Чернышев и сердито затопал на них. — Как вам, чертовы дети, могу верить, раз вы присяге изменили?!
Повесить вас мало…
— Нас, ваше высокоблагородие, и Пугач грозил повесить… Уж схваченные были, да угодники святые пособили утечь от виселицы-то!
Господи, батюшка! Так где же нам оправдаться-то? — стал в отчаянии заламывать руки рыжеусый казак. — Помилуйте, не дайте душе загинуть! Ведь мы молодые, вся жизня впереди… А уж мы вам службу сослужим. Васкородие, миленькие…
— Какую вы, мерзавцы, можете сослужить мне службу?
— А вот какую, — и рыжеусый Пугачёвец поднялся с колен. — Ежели вы пробудете здесь в Чернореченской до утра, так не сдобровать вам: Пугач непременно атакует вас, и вам, васкородие, со своей командой супротив злодея устоять будет не можно… У него силищи много, уж мы-то, васкородие, знаем, доподлинно…
— Вот видите, господин полковник, — вмешался молчавший атаман Углецкий, — стало быть, я дело вам советовал… Надо немедля выступать вам.
— А выступать надо тихо-смирно, чтоб без барабанов, без огней, — говорил раскрасневшийся, возбужденный рыжеусый. — А уж мы возьмем на себя проводить вас скрытной дорогой, чтобы злодею не чутко было… Нам ведь самим опять попасться к нему — слаще дьяволу в лапы!
— Как бежал я вчерась из злодейского лагеря, там пьянка зачиналась, — сказал солдат Крылов, отстраняя рыжеусого. — Они всю ночь нынче будут гулеванить, винище лопать. А я дорогу в Оренбург знаю во как, защуря пройду, восемнадцать-то верст еще до свету промахнем, вашескородие…