Выбор Наместницы - Школьникова Вера. Страница 7

А зрелище того стоило! Каменные уступы, обнажившиеся из-под потока воды, спускались вниз щербатой лестницей великанов, застывшая вода падала со ступеней прозрачно-белыми свечами, пронизанными лунным светом. Ярус за ярусом — восемь ступеней, последняя, нижняя, словно парящая в воздухе без опоры — ледяные свечи уходят в никуда, в головокружительную пропасть, вниз. А ветер играет на волшебной лютне, перебирает ледяные струны — то ли музыка, то ли плач, то ли стон, то ли песня. Но никогда и нигде больше не слышала герцогиня столь прекрасной мелодии.

Иннуон ждал ее, стоял, прислонившись спиной к скале, прятался от ветра. Они пошли навстречу друг другу, замедляя шаги. Пять, четыре, три, два… Ивенна считала про себя. Остался один шаг до конца ожидания. Один шаг до ответа. Задержала дыхание и, как в холодную воду, с утеса, зажмурив глаза — упала в протянутые руки. Молчание, только кольцо рук и шелковая теплота меха. Еще не сказано ни слова, беззвучно шевелятся губы, ведя неслышный разговор:

— Ты пахнешь домом.

— А ты дорогой.

— Ты изменился.

— Ты осталась прежней.

— Все будет хорошо?

— Не знаю.

Теплые губы касаются виска, и первые слова разрывают молчание:

— Как же я рад тебя видеть, Ивушка. Словно ничего и не было. Я решил — больше никуда не уеду. Никогда. Пусть мир сходит с ума, пусть новых наместниц коронуют каждую неделю, пусть воюют во всех четырех сторонах света, пусть хоть боги спустятся на землю — я не оставлю дом.

— Значит, и я. Как же хорошо. Я не стала писать тебе… и матери не сказала. Когда ты уехал, в южной башне выпало стекло из витража. Золотой зрачок дракона. Я стояла у окна, смотрела на дорогу, он упал прямо мне на ладонь и не разбился. Сегодня я отдала его мастеру. Все будет как прежде.

Они стояли на краю водопада. Ветер стих, не желая нарушать тишину. Казалось — слова закончились, и немой крик звенит в небе: «Ну, солги же, солги! Успокой меня! Обмани меня!»

VIII

По всем подсчетам, ежегодный бал в ратуше обходился бургомистру Сурема в половину годового жалованья. Разумеется, еще ни один бургомистр столицы не жил на свое жалованье, потому и балы из года в год становились лишь роскошнее. Сегодня достопочтенный Тарлон превзошел самого себя. Площадь перед ратушей украшали ледяные скульптуры: девы и драконы, морские змеи и оскалившиеся волки, геральдические грифоны и виверны, освещенные разноцветными магическими огнями. А подъездную аллею к главному входу с двух сторон ограждал ряд ледяных розовых кустов, и каждая роза мерцала изнутри, переливаясь красным. Гости разбредались по ледяному саду, кучера осторожно увозили экипажи, боясь повредить искрящиеся чудеса, из освещенных окон доносилась музыка. Зимний бал в ратуше традиционно открывал сезон после осеннего праздника урожая, отмечаемого в загородных резиденциях.

Белоснежная карета наместницы остановилась у самого начала розовой аллеи. Гвардейцы личного эскорта спешились, один распахнул дверцу, второй обернул руку плащом и помог Энриссе выйти из экипажа. Выпорхнувшая следом фрейлина, совсем еще девочка, в расстегнутой шубке поверх бального платья, накинула на плечи госпожи белую накидку с едва заметными бежевыми полосами, украдкой проведя ладонью по драгоценному меху. Снежные тигры рождались редко, и еще Ингвилла Суровая, почти тысячу лет назад, специальным указом запретила носить шубы из их меха кому-либо, кроме наместниц. Увы, тигры от этого не стали рождаться чаще, а изобретательные модницы начали заказывать скорнякам накидки. С тех пор список запрещенных одежд из сказочного меха пополнялся чуть ли не каждый год, пока Эйла Справедливая спустя двести лет не догадалась запретить использовать сам материал.

Бургомистр склонился в почтительном поклоне, его высохшая супруга, в не по возрасту открытом и ярком платье, присела в реверансе. Наместница милостиво кивнула, в очередной раз сдерживая раздражение. Все эти разряженные люди казались неуместными посреди ледяной сказки. А самое страшное — они не умели молчать. Она дорого бы заплатила за возможность пройтись по прозрачному саду в одиночестве, потрепать за ухом ледяного волка, и, быть может даже — забраться на выгнутую спину дракона, чья оттопыренная чешуя так заманчиво складывалась в лесенку. Вместо этого она церемонно шла по аллее, кивая на благоглупости хозяев. Единственное, что наместница позволила себе — замедлить шаг, наблюдая, как голые плечи бургомистерши покрываются синими пятнами. Но даже самые невинные удовольствия рано или поздно заканчиваются. Энрисса подавила вздох сожаления и вошла в просторный зал на первом этаже ратуши. Экипажи с ее свитой поспешно сменялись у входа, придворные торопились не пропустить выход наместницы, открывающий бал.

Ванр расправлял складки на камзоле, стоя перед огромным зеркалом в одной из боковых комнат. Костюм ему подобрали великолепный — достаточно роскошный для такого бала, и при этом в меру скромный для молодого человека его возраста и положения. Роскошь высокого качества без петушиной пестроты. Одна батистовая рубашка с чуть заметным голубым оттенком стоила больше его трехмесячного дохода, а на жемчужно-серый камзол с серебряной вышивкой и крошечными стразами Ванру пришлось бы работать целый год.

Наместница открыла бал в паре с юным графом Тейвор, своим дальним родственником. Мальчик обещал стать выдающимся стратегом, написал несколько военных трудов, но старые генералы качали головами в недоумении: юноша был без сомнения талантлив, но слишком уж оригинален. Да и потом, разве можно заниматься стратегией, не побывав ни в одном бою?! А на войну Эльна не взяли по причине малолетства, от рода Мирлан отправился воевать его кузен и наследник, всего лишь на два года старше. В столицу молодой граф приехал две недели назад по распоряжению наместницы, и в коридорах шептались, что тетушка оказывает красавчику-племяннику слишком много внимания.

Второй парой, на почтительном расстоянии, вел в танце свою костлявую супругу бургомистр. Ванр пока что стоял у колонны, присматриваясь к разноцветной толпе гостей. Танцевали в основном юные девушки, розовые платья дебютанток яркими пятнами выделялись среди бежевых, голубых, палевых, салатовых и оранжевых нарядов второгодок. На второй год замуж обычно выдавали уже всех, и девушки переходили к цветовой гамме замужних дам: бордовому, фиолетовому, синему, изумрудно-зеленому, слоновой кости для особо изысканных и ярко-красному для самых смелых. Дамы подпирали стенку, обмахиваясь огромными веерами из белых перьев, необычайно модных в этом сезоне, хищными взорами впиваясь в молодых людей — возможных женихов, или задумчиво наблюдая за кружащимися в танце дочерьми.

Ванр наметанным взглядом отмечал подходящих девушек, присматриваясь прежде всего к платьям: чем дороже и безвкуснее наряд, тем меньше приданое. Мотыльков ловят на огонь. Следовало также исключать яркие наряды из дешевой ткани — в таких семьях денег нет вообще, на бал они попали случайно и скрывают бедность яркостью. О многом могли сказать перчатки и туфельки, но это уже при более близком знакомстве. Ванр присмотрел первую жертву — высокую сутулую девицу в коротковатом розовом платье, стоящую у стены рядом с низенькой, раскрашенной мамашей, и подошел поближе, склонившись в поклоне. Пять минут ни к чему не обязывающей светской болтовни, еще пять минут на танец, откланяться, оставив дам в полной уверенности, что сердце его лежит у ног угрюмой дылды, и перейти к следующей девице. Через два часа Ванр с трудом стоял на отдавленных ногах — учителя танцев с каждым сезоном брали за уроки все больше, но неуклюжесть очаровательных созданий обгоняла рост платы за их труды. О, разумеется, на балу были прекрасные, грациозные девушки, кавалеры толпились подле них, мечтая осторожно положить руку на хрупкую талию, прошептать нежные слова в розовое ушко, сжать в ладони тонкие пальчики. И в любой другой день Ванр был бы среди этих счастливчиков, но сегодня решалась судьба его карьеры, и, тоскливо проводив взглядом очередную юную прелестницу, он возвращался к своему заданию. Иногда в поле его зрения показывалось белоснежное платье наместницы, но всегда слишком далеко даже для того, чтобы услышать ее голос.