Альбер Саварюс - де Бальзак Оноре. Страница 17

Достигнуть цели, умирая, как античный гонец! Видеть, как счастье и смерть одновременно вступают на твой порог! Завоевать любимую женщину, когда любовь уже гаснет! Не быть в силах наслаждаться, когда право быть счастливым наконец приобретено! Это было уделом уже стольких людей! Бывают, наверно, минуты, когда Тантал останавливается, скрестив руки на груди, и бросает вызов преисподней, отказываясь от своей участи — быть вечно обманутым. Я поступлю точно так же, если мой план почему-либо не удастся, если после того, как я пресмыкался в провинциальной пыли, бродил, как голодный тигр, вокруг этих коммерсантов, этих избирателей, чтобы заполучить их голоса, после того, как вел в судах их скучные тяжбы, тратя на это свое время (вместо того, чтобы провести его на Лаго-Маджоре, отдыхая под взглядами любимой, слушая ее, любуясь той же водной гладью, на которую она смотрит), — словом, если после всего этого я не взойду на трибуну и не завоюю тот ореол славы, который должен окружать мое имя, чтобы оно могло заменить имя д'Аргайоло. Мало того, Леопольд, иногда меня охватывает гнетущая тоска; в глубине души я чувствую смертельное отвращение ко всему, в особенности, когда заранее представляю себе в мечтах блаженство счастливой любви. Hе ограничена ли мощь желания и не влияет ли на него пагубно чрезмерная затрата душевных сил? Но все-таки сейчас моя жизнь прекрасна, она озарена верой, трудом и любовью. Прощай, мой друг! Целую твоих детей и шлю привет твоей милой жене.

Ваш Альбер».

Розали дважды прочла это письмо; его содержание запечатлелось в ее памяти. Ей внезапно стало известно прошлое Альбера; быстрый ум помог ей разобраться в подробностях его жизни, которую она знала теперь всю. Сопоставив признания, сделанные в письме, с рассказом, напечатанным в журнале, она постигла тайну Альбера целиком. Разумеется, Розали преувеличивала достоинства этого замечательного человека, и без того немалые, и силу его могущественной воли; и ее любовь к Альберу превратилась в страсть, особенно бурную из-за молодости, скуки, одиночества и скрытой энергии характера. Для девушки любовь — следствие закона природы, но когда предметом ее чувства становится человек не совсем обыкновенный, к любви добавляется восторженность, переполняющая молодое сердце. Поэтому Розали вскоре дошла до болезненного и весьма опасного состояния любовной экзальтации.

Баронесса была очень довольна ею; Розали, вся во власти охватившей ее озабоченности, больше не противоречила матери, прилежно занималась различными рукоделиями и олицетворяла идеал покорной дочери.

Поверенный выступал в суде два-три раза в неделю. Будучи завален делами, он все же успевал вести и процессы в судебной палате и тяжбы в коммерческом суде. Не забывал он и о журнале и продолжал жить под покровом глубокой тайны, понимая, что чем сокровеннее будет его влияние, тем больше плодов оно даст. Но он не пренебрегал никакими средствами, чтобы достичь успеха, изучал список безансонских избирателей и внимательно исследовал их интересы, характеры, симпатии и антипатии. Кардинал, стремящийся стать папой, вряд ли прилагал когда-нибудь столько стараний.

Однажды Мариэтта, одевая Розали к вечернему приему и вздыхая по поводу того, что ее преданностью злоупотребляют, вручила Розали письмо. Увидев адрес, мадемуазель де Ватвиль вздрогнула, побледнела, затем покраснела.

«Ее светлости герцогине д'Аргайоло, урожденной княжне Содерини.

Бельджирате, Лаго-Маджоре, Италия».

Этот адрес засверкал перед глазами Розали, как «Мане. Тэкел, Фарес» перед глазами Балтасара. Спрятав письмо, она сошла вниз, чтобы отправиться с матерью к г-же де Шавонкур. В течение всего вечера ее мучили раскаяние и угрызения совести. Девушке было стыдно уже и тогда, когда она проникла в тайну письма Альбера к Леопольду. Розали несколько раз спрашивала себя; станет ли ее уважать благородный Альбер, узнав об этом проступке, который сам по себе бесчестен и вдобавок остался безнаказанным? И совесть решительно отвечала ей: «Нет!» Она старалась искупить свою вину, налагая на себя различные наказания: постилась, умерщвляла плоть, стоя на коленях со скрещенными руками и читая молитвы по несколько часов сряду. Она и Мариэтту принуждала к раскаянию. К страстному чувству Розали примешивался аскетизм, делая его еще опаснее.

«Прочесть это письмо или нет?» — спрашивала она себя, слушая болтовню девиц де Шавонкур. Одной из них было шестнадцать лет, а другой семнадцать с половиной. Розали относилась к подругам, как к маленьким девочкам, потому что те не любили, как она, втайне ото всех. — «Если я его прочту, — сказала она себе после целого часа колебаний, — то это будет, конечно, в последний раз. Ведь я уже столько сделала, стараясь узнать, что он пишет своему другу; почему же не узнать, что он пишет и ей? Если это и большой грех, то разве он не служит в то же время доказательством моей любви? О Альбер! Разве я не жена твоя?»

Уже лежа в постели, Розали распечатала письмо; оно писалось несколько дней подряд, так что герцогиня должна была получить полное представление о жизни и чувствах Альбера.

«Душа моя, все идет хорошо. К одержанным мною победам только что прибавилась еще одна, и немаловажная, — я оказал услугу одному лицу, имеющему огромное влияние на выборы. Подобно критикам, которые создают для других репутации, но не могут создать ее для себя самих, он помогает людям стать депутатами, не имея возможности быть избранным сам. Добряк хотел выразить мне свою благодарность подешевле, не раскошеливаясь, и сказал:

— Хотите попасть в Палату? Я могу устроить так, что вас выберут депутатом.

— Если бы я решился избрать поприще политического деятеля, — ответил я ему довольно-таки лицемерно, — то, конечно, с тем, чтобы посвятить себя Конте; я полюбил этот край, где меня оценили.

— Отлично! Мы вас выберем и таким образом получим влияние в Палате, ведь вы будете Там блистать.

Итак, моя любимая, мой ангел, упорство мое увенчается успехом, что бы ты там ни говорила. В скором времени я буду держать речь с трибуны французского парламента, обращаясь ко всей стране, ко всей Европе, мое имя будет подхвачено сотней голосов французской прессы.

Да, ты сказала правду, я приехал в Безансон уже немолодым и в Безансоне постарел еще больше; но, подобно Сиксту V, я вновь помолодею на другой день после избрания. Я буду жить настоящей жизнью, войду в свою сферу. Разве мы не будем тогда на равной ноге? Граф Саварон де Саварюс, став где-нибудь посланником, может, наверное, жениться на княгине Содерини, вдове герцога д'Аргайоло! Победа омолаживает людей, закалившихся благодаря беспрерывной борьбе. О жизнь моя! С какой радостью я выбежал из библиотеки в кабинет, к твоему дорогому портрету и рассказал ему об этом успехе, прежде чем написать тебе о нем! Да, голоса, собранные мною самим и главным викарием, голоса людей, обязанных мне чем-либо, и, наконец, те голоса, которые я буду иметь благодаря этому клиенту, наверняка обеспечивают мое избрание.

Вот уже двенадцатый год пошел с того счастливого вечера, когда прекрасная герцогиня одним взглядом подтвердила обещания, данные изгнанницей Франческой. О дорогая! Тебе тридцать два, а мне тридцать пять; добрейшему герцогу семьдесят семь, иначе говоря, на десять лет больше, чем нам обоим вместе, и он по-прежнему прекрасно чувствует себя! Поклонись ему от меня. Мое терпение равно моей любви. Мне нужно еще несколько лет, чтобы достичь столь же высокого положения, как и твое.

Ты видишь, сегодня я весел, смеюсь; так ободрила меня надежда. И печаль и радость — все исходит от тебя одной. Надежда добиться успеха вновь напомнила мне тот день, когда я увидел тебя впервые, когда моя жизнь стала неразрывно связана с твоею, как земля со светом! Qual pianto [18] эти одиннадцать лет, — ведь сегодня 26-е декабря, годовщина моего приезда в виллу на Констанцском озере. Вот уже одиннадцать лет, как я мучаюсь после короткого счастья, а ты сияешь, подобно звезде, на такой высоте, что человек не может ее достичь…