Отбытие Орбитсвиля - Шоу Боб. Страница 14

Девяносто два года жизни Кэвендиша прошли на Орбитсвиле, и он до сих пор находился во власти его красоты и таинственности. Многие вопросы относительно этой фантастической конструкции так и остались открытыми, но Дан не желал сдаваться. Пускай ответы, несмотря на все усилия Комиссии по науке Оптима Туле, пока не найдены. Он искренне верил, что прорыв рано или поздно наступит. Это стало его религией, он не собирался ей изменять, предпочитая жить в Долине, чтобы не пропустить великого дня. По той же причине Кэвендиш сопротивлялся всем попыткам отправить его на пенсию. После смерти Рут ему осталась только работа, поэтому он не отказался бы от нее ни за что на свете. И, конечно, он не позволит Филу Вигасу выжить его из Долины. Кэвендиш уже несколько лет находился в отвратительных отношениях с главным инженером. Воспоминание о Вигасе заставило старика тихо зарычать от гнева.

— Он думает, что меня можно сбросить со счетов? — спросил Кэвендиш безмолвное черное озеро. — Я еще покажу этому молокососу, кто чего стоит.

Он присел на складной табурет, стараясь отогнать неприятную мысль, что разговоры вслух с самим собой подтверждают мнение Вигаса. Ночь выдалась чудесная, с редкими облачками, скользящими по полосатому сапфиру неба. Все вокруг принадлежало сейчас Кэвендишу. Остальные сотрудники давно уже разбрелись по домам и, судя по темным окнам, давно спят. Дэн подавил приступ зависти и тоски: он вдруг вспомнил, как приятно было проснуться ночью, ощутить рядом тепло Рут, тронуть ее за руку и вновь погрузиться в сладкую дрему. Они прожили вдвоем хорошую жизнь, и сейчас он не хотел предавать ее память, жалея себя. Кэвендиш глубоко вздохнул, расправил плечи и попытался вызвать в душе чувство единения со всей Вселенной, раствориться в загадочном мерцании ночного Орбитсвиля.

Вопросы… слишком много разных вопросов.

Кто построил Орбитсвиль? Зачем? Является ли он искусственным образованием в узком, человеческом, смысле этого слова, или, как полагают религиозно мыслящие люди, он неопровержимо свидетельствует о существовании Создателя? А может, постаралась сама природа, и лишь на людской взгляд ее творение выглядит странным?

Как коренной орбитсвилец, Кэвендиш подсознательно придерживался мнения, что образование, на котором он живет, имеет естественное происхождение, хотя некоторые вещи его смущали. Например, гравитация. Каким-то загадочным образом тонкая илемная оболочка создавала гравитационное поле на внутренней поверхности сферы, а на внешней ничего подобного не наблюдалось. Значит, Орбитсвиль предназначен для обитания. Неясным оставался также вопрос с порталами. С точки зрения человеческой логики было только одно объяснение существованию трех поясов круглых окон

— это входы. Но подобная логика вела к спекулятивной идее бога-инженера.

Некоторые возражали, утверждая, что всякое божественное искусство должно быть совершенным, а в конструкции Орбитсвиля имеются необъяснимые погрешности. Он представляет собой идеальную сферу, его симметрия удовлетворила бы любого теолога, но порталы… Почему на экваторе их именно 207? Почему северный и южный пояса расположены несимметрично? Почему в северном поясе 173 портала, а в южном 168? И, наконец, почему сами порталы расположены на разном расстоянии друг от друга, а их форма совсем не идеальна?

Эти загадки два века будоражили умы ученых, особенно нумерологов, которые перерыли все анналы, начиная со времен Великих Пирамид, но так ни к чему и не пришли. Сферология тоже продолжала ставить рекорды нерезультативности. До сих пор никто так и не понял, почему внутри Большого О невозможна радиосвязь. Кэвендиш как химик-неорганик не занимался проблемами макросферологии, хотя его волновали неразгаданные тайны Большого О, и он жаждал, чтобы на его веку был сделан маленький, но шаг вперед. Даже крошечное продвижение компенсировало бы сорок с лишним лет разочарований.

Кэвендиш вглядывался в сторону домов, плывущих по продолговатому черному озеру. Некоторые разбирались и перестраивались по нескольку раз. Обычно эти изменения были связаны с окончанием очередной серии экспериментов. Некоторые здания и устройства имели своих антиподов, зеркально отраженных двойников на внешней стороне Орбитсвиля. Кэвендиш, хотя и настроенный весьма оптимистично, подозревал, что его область исследований — структура илема — наименее перспективна.

Иногда он склонялся к мысли, что пройдут века, прежде чем это вещество приоткроет хоть малую из своих тайн, а тогда будет уже слишком поздно. Люди рассеются по бескрайним просторам, и Орбитсвиль поглотит человеческую расу. Тысячи племен станут вновь изобретать паровую машину и двигатель внутреннего сгорания, а более совершенная техника канет в небытие.

Кэвендиш вздохнул: пора и в постель. Наклонившись за табуретом, он вдруг увидел, как поверхность илема мигнула зеленым светом. Изумрудная полоска во всю ширину Долины пробежала вдоль черного озера и исчезла на западе.

— Что за черт!..

Кэвендиш взглянул на привычный ночной пейзаж и вдруг почувствовал себя очень неуютно.

Проведя всю жизнь внутри Орбитсвиля, он знал, что илом — совершенное, неизменное вещество, более стабильное, чем кора любой планеты. И он не должен пульсировать ни зеленым, ни каким-либо другим светом… Ведь если это возможно, то возможны и другие изменения… Ему вдруг показалось, что идем растворяется у него под ногами… что его беззащитное тело вот-вот окутает холод межзвездного пространства.

Марк Денмарк был явно не в духе. Он хмуро рассортировал бумаги на столе, подошел к окну и уставился на давно приевшийся пейзаж. Долину заливали вертикальные солнечные лучи, и яркий слепящий свет вызывал в памяти картины Древнего Египта. Денмарк покачал головой, словно вид за окном имел какой-то изъян, отвернулся от окна и сердито начал постукивать по зубам карандашом.

— Дэн, мы проверили показания всех приборов. Ничего не обнаружено, ни-че-го. Никаких всплесков, никаких провалов, никаких следов необычного явления.

— Неудивительно, ведь у нас нет направленных на оболочку фотометрических приборов.

Кэвендиш старался говорить спокойно, чтобы не показать разочарования. Он так и не поспал сегодня ночью, строя разные гипотезы. Увиденное воодушевило его, наконец-то сферология сделает долгожданный шаг вперед. Но теперь все выглядело так, словно это он отступил назад, потеряв почву под ногами. Перед ним со всей отчетливостью замаячила перспектива запоздалой отставки.

Денмарк наклонился к нему.

— Дэн, не мне вам объяснять, что свечение не может возникнуть само по себе. По вашим словам, имело место какое-то возбуждение, а по приборам выходит, что возбудились только ваши нервные окончания.

— Я совершенно здоров, — отрезал Кэвендиш. — И не пытайся убедить меня в обратном.

— Я лишь хочу убедить вас не выставлять себя на посмешище. Если вы будете настаивать, чтобы ваше сообщение внесли в журнал наблюдений, и тем самым привлечете к себе ненужное внимание, то быстренько поймете, что значит попасть под пресс. Господи, Дан, почему вы не хотите уйти на пенсию? Остальные ждут не дождутся, когда им стукнет восемьдесят.

— Я еще не готов.

— Готовы вы или нет, но в ближайшие дни…

Кэвендиш с притворным изумлением огляделся.

— Куда я попал? Ты руководитель проекта или чиновник отдела кадров?

Губы Денмарка превратились в тонкую полоску. Наблюдая за изменившимся выражением лица шефа, Кэвендиш подумал, не слишком ли далеко он зашел. Денмарк, прирожденный исследователь, был вынужден растрачивать силы на борьбу за финансирование собственных проектов. В последние месяцы он особенно издергался, поэтому часто срывался по пустякам. «Достаточно одного его слова, — с тревогой подумал Кэвендиш, — одной записки, и меня вышвырнут без всяких…»

— Привет всем!

Кэвендиш повернулся на это жизнерадостное восклицание, и сердце у него упало: в дверях красовалась коренастая фигура Фила Вигаса, который отвечал за работоспособность всего оборудования и каждую жалобу воспринимал как личное оскорбление. Конфликты с Кэвендишем вошли у него в привычку, он считал старика сварливым маразматиком и в данный момент был последним человеком, кого тот хотел бы видеть.