Поджигатели (Книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 43

Эрнст видел, что Отто колеблется и близок к тому, чтобы согласиться. Ещё несколько убедительных слов — и старший брат обещал подумать. За это он получил от Эрнста пятьсот марок в долг.

Через несколько дней все, чего хотел Золотозубый, было сделано. Своё вознаграждение Отто получил через брата.

Жизнь казалась Отто прекрасной, когда он притрагивался к карману, в котором прощупывался бумажник.

Однажды ночью Отто возвращался из Шарлоттенбурга, где жила Сюзанн. Он был благодушно настроен и не обращал внимания на то, что шофёр таксомотора везёт его не кратчайшим путём. Чорт с ним, все шофёры одинаковы. Они пускаются на любые уловки, чтобы накрутить на счётчике лишние пятьдесят пфеннигов.

Шофёр гнал дряхлый таксомотор, как будто состязаясь в скорости с настигавшим его черным лимузином, словно таранами раздвигавшим перед собою тьму лучами мощных прожекторов. Забава понравилась Отто. Он представил себе, что сидит не в жалком дребезжащем такси, а в собственной машине, — это будет непременно «майбах». На корпусе машины будет нарисован фамильный герб Швереров и щиток Имперского автомобильного клуба. Перед носом владельца, Отто фон Шверера, будет не табличка с призывом не бросать окурков в окно, а вазочка с цветами.

Видение разлетелось от резкого торможения. Чёрный лимузин, обогнав такси, резко повернул вправо и остановился, загораживая дорогу. Отто чуть не ударился лицом о перегородку. Он выскочил из таксомотора и бросился к шофёру лимузина, готовый ударить не в меру лихого ездока. Но когда он собирался в бешенстве рвануть дверцу чёрного автомобиля, она сама распахнулась. Прежде чем Отто успел что-либо сообразить, его втащили внутрь просторного кузова и мощная машина стремительно взяла с места.

Вид черепов и скрещённых костей на фуражках неожиданных спутников отшиб у Отто желание сопротивляться. Его ладони стали мокрыми и холодными, словно он держал в них кусок льда. Никаких мыслей в голове не было — только страх и вихрь бессмысленных догадок.

Отто попытался проследить, куда его везут, но автомобиль так петлял по улицам и переулкам, что даже приблизительно нельзя было сказать, где они едут. Когда, наконец, машина остановилась и Отто грубо вытолкнули из неё, он почувствовал под ногами камень плит. Гулко отдавалось под сводами эхо шагов. Ступеньки лестницы вели вверх. Снова полуосвещённые своды и снова лестница, на этот раз вниз.

Отто оставили одного в длинном пустом коридоре. Напрасно он стискивал зубы, призывая на помощь все доводы разума, — не было силы преодолеть мелкую дрожь, пронизывавшую все мускулы.

Внезапно совсем рядом с ним распахнулась дверь. Кто-то, едва различимый в полумраке коридора, отрывисто приказал:

— Войдите, Шверер!

Даже не счёл нужным сказать «капитан Шверер, или хотя бы „господин Шверер“. Просто — „Шверер“, словно перед ним был какой-нибудь арестант. И все же Отто послушно вскочил. Шагнул вперёд и тотчас услышал щёлканье замка захлопнувшейся за ним двери. Прямо против входа, откинувшись на спинку стула так, что свет лампы выхватывал из полутьмы только его лицо, сидел гестаповец в мундире с петлицами штурмбаннфюрера и говорил по телефону. Если бы само собою не разумелось, что сидеть за столом и разговаривать по телефону может только живое существо, Отто поклялся бы, что перед ним труп. Труп или привидение. Лицо гестаповца было мертвенно бледно, и на нём Отто не мог найти ни одной черты, которую можно было бы запомнить. Когда Отто очнулся от первого впечатления, произведённого на него гестаповцем, он смог, наконец, воспринять и то, что тот негромко говорил в телефонную трубку. Это был поток ругательств и угроз.

— …Молчит?.. Так заставьте его говорить, в вашем распоряжении достаточно средств!..

Гестаповец бросил трубку и уставился на Отто блеклыми, ничего не выражающими и, казалось, даже не видящими глазами.

— Шверер?

— Да, господин штурмбаннфюрер! — Отто заставил себя щёлкнуть каблуками.

Гестаповец не спеша оглядел Отто с ног до головы, встал, откинул портьеру у себя за спиной и скрылся за нею.

Воцарившаяся тишина была невыносима. Повидимому, правду говорят видавшие виды люди, будто опасность вдвое страшнее, когда её не видишь.

Охранник выглянул из-за портьеры и поманил Отто движением костлявого пальца. В Отто все протестовало против этих нескольких шагов, представлявшихся ему последними движениями в жизни. За портьерой последует то самое, о чём шопотом рассказывают по всей Германии. Боже правый, кто бы мог думать, что страх так непомерно тяжёл!..

Контраст между ожидаемым и тем, что Отто увидел, был так велик, что он как-то сразу обмяк, едва переступив порог.

В большой, комфортабельно обставленной комнате, за письменным столом, освещённым низкою лампой, сидел человек в строгом штатском костюме. Он был так же не похож на только что виденного Отто охранника, как эта уютная комната не походила на мрачные катакомбы, через которые Отто привели сюда. С первого взгляда черты лица сидевшего за столом показались Отто даже приятными.

Человек, сидящий за столом, молча рассматривал Отто. Он не спешил с вопросами.

— Насколько я вас знаю, господин Шверер, — проговорил он наконец, — вы вовсе не созданы для скромного существования офицера-строевика… Мы целиком сочувствуем вашим жизненным планам и готовы помочь их осуществлению.

— Вы очень любезны, господин…

— Я забыл представиться?.. О, это непростительно!.. Фон Кроне… Так я говорю: нам кажется, вам необходимо делать карьеру более уверенно и быстро. Мы поможем вам.

Отто тут же подумал, что, вероятно, это будет сделано не из бескорыстной любви к нему. Он снова обретал способность размышлять.

Кроне продолжал:

— Именно поэтому мне бы очень хотелось, чтобы до ваших начальников, так же как и до близких вам людей, скажем до вашего уважаемого отца, не дошло вот это! — Кроне раскрыл лежавшую перед ним папку и показал Отто один из вшитых туда листков. Отто сразу же узнал собственный почерк. Да, это была его записка суконщику. В ней он требовал денег за устройство партии сукна. Отто не стал ломать себе голову над тем, каким образом эта записка попала в руки государственной тайной полиции. Он довольно живо представил себе последствия оглашения такой записки. Генерал не потерпел бы подобной угрозы и выкинул бы его из семьи. А это означало бы разрыв с миром, в котором Отто жил и вне которого жить не мог, с кругом, которому принадлежало его прошлое, настоящее и будущее, на связях с которым зиждились его благополучие, его карьера… В среде, из которой он вышел и где вращался, можно было позволить себе всё, что угодно, лишь при одном условии: не оставлять следов. Лицо Кроне выражало прежнее доброжелательство: