Воспоминания - Шпеер Альберт. Страница 104

Еще больше волнений вызвало, впрочем, мое требование приравнять продолжительность рабочего времени чиновников к рабочему дню на военных заводах. По арифметическим прикидкам, это бы высвободило около 200 тыс. управленцев для работы на вооружение. Кроме того, резким снижением жизненного уровня высших слоев я хотел высвободить для этой же цели еще несколько сот тысяч пар рабочих рук. На одном из заседаний «Центрального планирования» я предельно жестко охарактеризовал последствия моих радикальных предложений: «Они означают, что на время войны, если она станет затяжной, мы, грубо говоря, должны опролетаризироваться» (2). Сегодня я с удовлетворением отмечаю, что я не смог тогда пробить свои планы: Германия оказалась бы перед лицом невероятных перегрузок послевоенных месяцев еще более экономически и административно ослабленной и дезорганизованной. Но убежден я и в том, что в аналогичной ситуации, например, в Англии, подобного рода идеи были бы последовательно претворены в жизнь.

Гитлер довольно неохотно согласился с нашим планом решительного упрощения административных процедур и аппаратов, а также с сокращением потребления и ограничением развлекательно -культурной сферы. Однако моя попытка передоверить осуществление этой программы Геббельсу разбилась о бдительного Бормана, который опасался прироста власти у своего честолюбивого соперника. Вместо Геббельса реализация замысла была поручена д-ру Ламмерсу, союзнику Бормана по триумвирату, чиновнику без фантазии и инициативы, у которого волосы вставали дыбом от такого неуважения к бюрократии, по его мнению, совершенно необходимой.

Никто иной, как Ламмерс начал председательствовать вместо Гитлера на возобновившихся с января 1943 г. заседаниях кабинета министров. На заседания приглашались не все члены кабинета, а только те, чьи вопросы стояли в повестке дня. То, что заседания проводились в зале Имперского кабинета, свидетельствовало о том, какую власть уже сосредоточила «тройка» в своих руках и на какую замахивается.

Заседания эти проходили довольно остро: Геббельс и Функ придерживались моих радикальных взглядов, министр внутренних дел Фрик, как и Ламмерс, выражали, чего и следовало ожидать, озабоченность; Заукель с ходу заявил, что он поставит любое потребное количество рабочих рук, включая и специалистов, из оккупированной заграницы (3). Даже когда Геббельс требовал, чтобы руководящие кадры партии умерили свой практически не знавший ограничений уровень жизни, ему ничего не удавалось добиться. Обычно державшаяся в тени Ева Браун подключила Гитлера, когда прослышала о возможном запрете перманента и прекращении выпуска косметической продукции. Гитлер сразу же заколебался, он порекомендовал мне вместо запрета незаметное «вымывание из ассортимента краски для волос и других косметических товаров», а также — «прекращение принятия в ремонт аппаратов для перманента» (4).

Несколько заседаний в Рейхсканцелярии убедили Геббельса и меня, что от Бормана, Ламмерса и Кейтеля нечего ожидать оживления производства вооружений. Наши усилия прочно увязли в бессмысленных мелочах.

18 февраля 1943 г. Геббельс произнес свою речь о «тотальной войне». Она была адресована не только населению, но косвенно — и руководящим кругам, которые не хотели принять наши радикальные меры по мобилизации всех резервов страны. По существу, это была попытка поставить под давление улицы Ламмерса и прочих героев медлительности и нерешительности.

Только на самых успешных мероприятиях с участием Гитлера видел я публику, получившую настолько действенный заряд фанатизма. После выступления у себя дома Геббельс к моему изумлению буквально отпрепарировал свои казавшиеся столь импровизационно-эмоциональными взрывы, вскрыл их точную рассчитанность на психологический эффект — как, вероятно, это сделал бы погрязший в штампах актер. Аудиторией в тот вечер он был доволен. «Вы заметили? Они реагировали на малейший нюанс и аплодировали точно в нужных местах. Это была политически самая вышколенная публика, которую только можно найти в Германии». В зале были партайгеноссе, делегированные своими организациями, среди них любимые народом представители интеллигенции и актеры, такие как Генрих Жорж, чьи горячие аплодисменты, запечатленные кинохроникой, должны были воодушевлять народ. Но был у речи и внешнеполитический адрес: это была одна из попыток дополнить милитаристски-ориентированное мышление Гитлера политикой. Как полагал, по меньшей мере, сам Геббельс, он в этой речи направил впечатляющий призыв к Западу осознать опасность, которая угрожает с востока всей Европе. Он был очень удовлетворен, когда через несколько дней стало известно, что западная пресса сочувственно прокомментировала именно этот пассаж.

Действительно, в то время Геббельс заявил притязания на пост министра иностранных дел. Со всем присущим ему красноречием он пытался натравить Гитлера на Риббентропа и, кажется, поначалу небезуспешно. Во всяком случае, Гитлер внимал его рассуждениям молча, не пытаясь, как обычно, переключить разговор на более приятную тему. Геббельс уже полагал, что близок к успеху, как вдруг, без всяких видимых на то оснований, Гитлер принялся расхваливать отличную работу Риббентропа, его умение вести переговоры с «союзниками», его вывод был лапидарен: «Вы неправильно оцениваете Риббентропа. Он у нас один из самых великих, и история поставит его когда-нибудь выше Бисмарка». На том же дыхании он запретил Геббельсу впредь прощупывать, как это он сделал в своей речи во Дворце спорта, Запад.

Впрочем, за речью Геббельса о тотальной войне последовал жест, восторженно воспринятый общественностью: Гитлер приказал закрыть берлинские фешенебельные рестораны и дорогие увеселительные заведения. Геринг попробовал взять под защиту свой особенно любимый ресторан Хорхера. Однако, он сдался, когда группа организованных Геббельсом демонстрантов перебила камнями окна ресторана. Результатом было серьезное осложнение во взаимоотношениях между ними.

Вечером того дня, когда Геббельс произнес уже упомянутую рчеь, у него дома, в незадолго до начала войны отстроенном по его приказу дворце вблизи Бранденбургских ворот, собрались высокопоставленные гости, в том числе фельдмаршал Мильх, министр юстиции Тирак, статс-секретарь министерства внутренних дел Штукарт, статс-секретарь Кернер, а также Функ и Лей. При этом мы с Мильхом впервые предложили обменяться мнениями по нашей идее — использовать полномочия Геринга в качестве председателя Совета министров по вопросам обороны Рейха для ужесточения внутриполитической дисциплины.