Воспоминания - Шпеер Альберт. Страница 107

Если Геббельс сумел, вызывая в памяти былые трудные времена и преодоление всяких препон, укрепить уверенность Гитлера в себе, если ему удавалось пощекотать его тщеславие, для которого так мало было простора в суховатой, деловой манере общения военных между собой, то Гитлер не оставался в долгу, высоко оценив достижения своего министра пропаганды и тем самым также поднимая его в своих собственных глазах. В третьем Рейхе охотно хвалили друг дружку и беспрерывно заверяли в своей лояльности.

При всех сомнениях мы с Геббельсом договорились, что, хотя бы намеками, мы все же поделимся с Гитлером нашими планами активизации Совета министров по делам обороны Рейха. Атмосфера была самой подходящей, чтобы затронуть эту тему, которая могла бы быть воспринята Гитлером как косвенная критика его правительственной деятельности. Неожиданно наша идиллия у камина была прервана сообщением о сильном воздушном налете на Нюрнберг. Как если бы предугадав наши намерения (а может, он был предупрежден Борманом?), Гитлер закатил такую сцену, какие мне редко приходилось видеть. Он приказал немедленно вытащить из постели генерал-майора Боденшатца, шеф-адъютанта Геринга, засыпал его жестокими упреками, помянув «бездарного рейхсмаршала». Геббельс и я попытались его урезонисть, и на самом деле, он несколько успокоился. Но вся наша подготовительная работа пошла прахом. Геббельс также посчитал разумным пока не касаться существа дела. После неоднократных в тот вечер слов признательности Гитлера ему казалось, что курс его политических акций существенно пошел вверх. О «кризисе фюрера» он никогда больше не заикался. Напротив, в тот вечер он, по-видимому, преисполнился прежним доверием к Гитлеру. Но борьба против Бормана должна — он подтвердил свою решительность — продолжаться.

17 марта Геббельс, Функ, Лей и я встретились с Герингом в его дворце на Лейпцигской площади. На этот раз Геринг принял нас поначалу официально, в своем кабинете, восседая в кресле эпохи Возрождения за огромнейшим столом. Мы сидели против него на неудобных стульях. Сердечности, с которой он нас принимал в Оберзальцберге, как ни бывало; казалось, он уже сожалеет о своей тогдашней откровенности.

При нашем почти полном молчании Геринг и Геббельс начали вновь взвинчивать друг друга, красочно расписывая все опасности, исходящие от «тройки» вокруг Гитлера и предаваясь надеждам и иллюзиям относительно наших шансов на вызволение Гитлера из изоляции. Можно было подумать, что Геббельс начисто забыл, как всего несколько дней тому назад Гитлер уничижительно отозвался о Геринге. Они оба уже мнили себя у цели. Геринг, как всегда, бросаясь из крайности в крайность, от апатии — к эйфории, стал преуменьшать влияние клики в ставке: «Не следует и переоценивать их, господин Геббельс! Борман и Кейтель — всего лишь секретаришки Гитлера. Что они, собственно, себе позволяют? По своим же политическим функциям они полные нули!» Геббельса, казалось, больше всего беспокоило то, что Борман мог бы использовать свои прямые связи с гауляйтерами для создания в Рейхе опорных пунктов противодействия нашим планам. Я вспоминаю также, что он предпринял тогда попытку использовать Лея, ответственного за организационные структуры партии, против Бормана и, наконец, предложил, чтобы Совет министров по делам обороны Рейха получил бы право вызова и заслушивания отчетов гауляйтеров. Отлично понимая, что Геринг вряд ли будет регулярно присутствовать на заседаниях, он предложил их проводить еженедельно и как бы между прочим заметил, что он готов, если Герингу не позволят дела, взять в его отсутствие председательские функции на себя (7). Не разгадав замысла Геббельса, Геринг согласился. За линией единого фронта крупной борьбы за власть таилось старое соперничество.

Цифровые сводки рабочей силы, которую, как уверял Заукель, он поставил промышленности и о которой он регулярно в хвастливой форме докладывал Гитлеру, давно уже расходились с реальным положением дел на предприятиях. Я предложил нашей коалиции общими усилиями вынудить Заукеля, этот форпост Бормана, дать истинные цифры.

Под Берхтесгаденом по инициативе Гитлера был выстроен большой дом в баварском стиле. Когда Гитлер месяцами жил в Обрезальцберге, Ламмерс и его малый штаб заправляли отсюда делами Имперской канцелярии. Сюда, в зал заседаний Геринг через хозяина дома Ламмерса и пригласил нашу группу, а также Заукеля и Мильха на 12 апреля 1943 г. Перед заседанием мы вместе с Мильхом еще раз разъяснили Герингу наши требования. Он потирал руки: «Для вас я это дело приведу в порядок!»

Но, к нашему изумлению, в зале заседаний кроме нас появились еще Гиммлер, Борман и Кейтель. И что хуже всего — наш союзник Геббельс просил извинить его: на подъезде к Берхтесгадену у него начались почечные колики и в настоящий момент он лежит в специальной передвижной амбулатории. Я и по сей день не знаю, не было ли это просто развитой интуицией. Это заседание и стало концом нашего союза. Заукель поставил под сомнение наши заявки на 2,1 млн рабочих для всего хозяйства, указал на свою очень успешную работу, благодаря которой удовлетворены все потребности, и взорвался, когда я упрекнул его в подтасовке цифр (8).

Мильх и я ожидали, что теперь Геринг потребует от Заукеля разъяснений и в заключение предложит в категорической форме изменений в политике использования трудовых ресурсов. Вместо этого, к нашему ужасу, Геринг начал с резкой атаки на Мильха и тем самым — косвенно — на меня: неслыханно, чтобы Мильх создавал такие проблемы. Наш добрый партайгеноссе Заукель, который приложил столько усилий и добился столь положительных результатов… Он, во всяком случае, чувствует обязанным его поблагодарить. Мильх просто не желает видеть успехов Заукеля… Как если бы Геринг по ошибке поставил не ту пластинку. В последовавшей продолжительной дискуссии о дефиците рабочей силы каждый из присутствовавших министров, не располагая профессиональными знаниями, старался на свой манер объяснить расхождения в цифрах. С олимпийским спокойствием Гиммлер высказал предположение, что не вошедшие в итоговую статистику, возможно, просто умерли.