Шестая глава «Дон Кихота» - Штерн Борис Гедальевич. Страница 5

Такие вот письма писал безумный краевед. Дошел даже до Верховного Совета. Письма, естественно, переправлялись в мамонтовский райисполком. Краеведа вызывали. Проводили с ним беседы, говорили по-хорошему. Спрашивали:

– А был ли мамонт?

Безумный краевед стоял на своем: Буденный, Пржевальский, неандертальцы, Владлен Чердаков и так далее.

– Мамонты где-то здесь! – стоял на своем краевед.

Пока стоял, его не трогали. Но вот краевед начал копать. Утром выходил с двумя лопатами – штыковой и совковой, и до вечера ковырял Райцентр в разных запрещенных местах. Насмешливые доброжелатели советовали ему:

– Ты мусорник копни. Там с ледникового периода – ого-го!

Кому это понравится?

Районное начальство созвало консилиум и отправило краеведа в сумасшедший дом (времена еще позволяли), где через год краевед тихо скончался с мамонтами на устах. Даже на Западе никто не узнал про безумного краеведа и не поднял там антисоветский гвалт.

В общем, опыт имелся, но кто-то должен был произнести первую фразу...

На всякий случай еще раз проверили Аэлиту. Старший лейтенант милиции строго спросил: кто такая? Что общего имеет с отставным майором? Не собирается ли зацапать эту квартиру в Доме на набережной?

– Очень нужно! – фыркнула Аэлита. – Жить в этой вашей дыре при сахарном заводе? Кладовщицей? Пусть без меня клады ищут! Я тут временно. Лежу на дне. А вы все его мизинца не стоите!

Это она молодец, хорошо отрезала!

Махнула хвостом и, чтобы не участвовать в неприличном консилиуме, ушла в клуб «Водоканализации» смотреть «Маленькую Веру».

На ее счет окончательно успокоились. Но что же все же делать с Федором Федоровичем?

– Надо бы полечить... – неуверенно произнес кто-то сакраментальную фразу.

Наконец-то! Правильно! Выписать Федору Федоровичу направление в одесский психоневрологический диспансер, что на улице Свердлова, бывшей Канатной. Поступить с ним, как с покойным безумным краеведом, земля ему пухом. Великое дело – прецедент! С краеведом все гладко прошло, ООН не вякало. Тут и думать нечего. Взять Федора Федоровича под белы руки и доставить на улицу Свердлова-Канатную на райисполкомовском «рафике» под видом будто бы нуль-транспортировки на Магелланово Облако. Он ничего и не поймет, зато сразу познакомится со всеми своими братьями по разуму – и с марсианами, и с альдебаранами.

Конечно, тут же возникли разного рода юридические сомнения насчет прав человека в правовом государстве. Нашлись и тут люди нервные и слабохарактерные.

– Сейчас другие времена, и живого человека в дурдом так запросто не засадишь, – сказал врач «скорой помощи» и незаметно слинял вслед за Аэлитой, потому что два билета на «Маленькую Веру» находились у него в боковом кармане.

Даже тугоумный старший лейтенант милиции резонно засомневался:

– А что, если Рей Бредбери возьмет да напишет запрос в ЮНЕСКО – куда, мол, Федор Федорович подевался? Был и нету, на письма не отвечает... Что тогда?

– Но, товарищи! Вы не поняли! – принялась разъяснять первый заместитель председателя райисполкома, которую все запросто называли Мамой. – Никто не собирается отправлять Федора Федоровича в сумасшедший дом. Мы отвезем его в психдиспансер на ОБСЛЕДОВАНИЕ. Все уже договорено. Отдохнет он там две-три недельки, попьет снотворного, успокоится и вернется домой здоровым человеком. Никто его там не будет насильно задерживать, потому что у них палаты от своих сумасшедших ломятся, зачем им новые? Никаких нарушений Женевской конвенции не произойдет – я вам гарантирую. А эта его Лолита... Пусть пока живет без прописки. За квартирой присмотрит. Прописка тоже реликт и пережиток крепостного права. Более того...

Далее Мама, к изумлению присутствующих, вдруг повела такие безумно-демократические речи, что впору было ее саму завязать в смирительную рубашку и отправить в «рафике» на улицу Свердлова-Канатную:

– Более того! Пока Федор Федорович будет отдыхать, мы с вами тряхнем стариной, вспомним Тимура с его командой. Выйдем на ленинский субботник и благоустроим Федору Федоровичу теплое гнездышко! Почистим тут, помоем, побелим, покрасим... Я думаю, это все наши женщины на себя возьмут. Где наша англичанка Людмила Петровна? А Варвара Степановна где? И подавальщицу из «Iдальни» тоже привлечь. Кухню обложим кафелем, поставим новую электроплиту, сменим сантехнику. Это на совести «Водоканализации». От военкомата: цветной телевизор нашему ветерану! Потянет военкомат? Не слышу... Двери эти замазанные сменить, но не выбрасывать, еще пригодятся. Сделать новую столярку... Паркет тоже. На это в зоне есть мастера. Холодильником обеспечит райпотребсоюз. Нужен «Минск». Так? Решили. Мебельный югославский гарнитур... В рассрочку. Первый взнос оплатит райисполком, а там я подумаю. Что еще?.. Люстра, портьеры, обои... Где там два украинца и один еврей, что ждут разрешения на выезд? Пусть достают финские обои! А иначе нехай не надеются!

Оглядев слегка обалдевший консилиум, Мама усмехнулась. Неужто они в самом деле подумали, что райисполком вознамерился за просто так делать шикарные ремонты квартир отечественным Дон Кихотам? Да ни в коем разе! К чему же весь этот сыр-бор и шурум-бурум?

Наконец Мама раскрыла карты, бросила на стол (стоп, у Федора Федоровича стола не было, чай он пил у подоконника) своего козырного туза:

– Дело в том, что к нам едет диссидент!

Знаменитой немой сцены не последовало, – впрочем, Мама и не надеялась. Все сразу все поняли. Ничем их не удивишь, даже родными, возвращающимися из-за бугра диссидентами. Разве что слегка обалдеют и поскребут в затылках. Только спросили:

– Какой из них?

– Ну, тот, Кеша... Который голубого Леонида Ильича нарисовал в разобранном состоянии, – пояснила Мама.

– Сюрреалистический портрет в стиле Пабло Пикассо голубого периода, – уточнила всезнающая Людмила Петровна.

– Точно! – подтвердил старший лейтенант милиции. – За что и был выдворен из страны в двадцать четыре часа без права переписки. Дружок мой, Кеша...

– Знаем. Помним, как вы тут вышивали...

– Бывший дружок, – уточнил он.

– Что ему здесь нужно, твоему бывшему дружку? – недовольно спросил другой старший лейтенант – из военкомата. Этот, наверно, был недогадливый или не в курсе дела.

Мама объяснила, что Кеша-диссидент неожиданно оказался «малым не промах» и сделал в своем Сан-Франциско или где там блистательную карьеру художника-миллионера. Печет мировые шедевры, как наша «Iдальня» пирожки с повидлом, хорошо себя чувствует и даже не испытывает головокружения от успехов. Вроде этого... Иосифа Бродского. Не загордился, не скурвился. Говорят, подстригся, помолодел, даже не узнаешь. Но не в том дело. Дело в том, что недавно написал он письмо в Верховный Совет, в котором очень беспокоится за свои размалеванные двери...

– Чуть что – сразу в Верховный Совет, – опять выразил недовольство старший лейтенант из военкомата. – У Верховного Совета своих дел выше крыши!

– Оказывается, тут в квартире не «чуть что», а целое миллионное состояние, – продолжала Мама. – Кеша хочет убедиться в сохранности дверей, приехать и забрать их с собой, потому что испанский музей «Прадо», взглянув на нелегально вывезенные Кешей дверные фотографии, собирается эти двери купить... Да, да, эти самые. С Буденным, с Калининым и с этой... порнографией.

– Пусть будет с «эротикой», если Людмиле Петровне так желательно, – уступила Мама. – Будут эти двери висеть в «Прадо» рядом с Гойей, Мурилльо и с Веласкесом. Не знаю, не знаю... Истуканы эти для их нравов еще туда-сюда, а вот зачем Испании Буденный? Не знаю... Как попу гармонь. Но это не наше дело. А наше дело – не ударить в грязь лицом, отремонтировать квартиру и достойно встретить заморского земляка. Разрешение на вывоз дверей через таможню он уже получил. Пусть посетит свой прежний дом, заберет двери, походит, повспоминает, каких чертей ему тут давали, ностальгия, то-се... Может, немного долларов подкинет на нужды родного Райцентра, – подмигнула Мама.