Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис Гедальевич. Страница 40

Потом даже образовался профессиональный клан африканских гайдамак, которые мельтешили с посохами по всему континенту, наподобие странствующих проповедников. Чтобы хоть как-то различать и выделять этих новых миссионеров, им давали порядковые номера, а особо запомнившимся гайдамакам присваивали клички: Офонарелый, Прыщавый, Банан Неутомимый, ets. Официальный статус гайдамак не был определен, но в их неписаные обязанности входило посещение африканских селений, чтение на майдане письма-щастья от Святой Люси, дефлорирование девственниц, удовлетворение незамужних женщин, дегустирование молодого вина, наставление неразумных жен, беседы с мужчинами. От гайдамак в Африке научились забивать cozyol-dominikanus, [53] гайдамаки конкурировали с коренными африканскими колдунами; колдуны не очень-то любили гайдамаков, но колдуны были мудры и понимали, что гайдамаки по праву занимают свою социально-биологическую нишу.

Гайдамаки попадались разные, были НЕГРОИДНЫЕ гайдамаки с темным цветом кожи — от каштаново-коричневого до густо-черного, с вьющимися кольцами или спиралями черными волосами, толстыми губами, приплюснутым курносым носом и выдвинутой челюстью. В некоторых районах гайдамаки-негроиды смешивались с европеоидами, и четкий тип отсутствовал. Встречались «западенцi» — гайдамаки-НИЛОТЫ, очень высокие сухопарые люди с очень черной кожей, они жили в верхнем течение Нила. Гайдамаки, принадлежавшие собственно к ЭФИОПСКОЙ расе, были темно-коричневыми (до красного оттенка цвета кожи), среднего роста, с длинными, слегка вьющимися волосами, тонкими чертами лица. На экваторе жили гайдамаки-ПИГМЕИ — метр с кепкой, с бледно-желтой кожей, широким ртом, топкими губами и сильно приплюснутым носом. Волосы спиралями, негустые. Наконец, гайдамаки-БУШМЕНЫ — низкорослы, темно-желтая до красноты кожа, сильно вьющиеся, разделенные на пучки и стоящие торчком волосы, сильно развит подкожный жировой слой на бедрах и ягодицах.

Каждый гайдамака хотел бы стать офирским Пушкиным, но выше частушек «Ехал на ярмарку Ванька-холуй» мало кто поднимался. Иногда сочиняли стихи на свой лад кто под Пушкина, кто под Блока и т. д. Хорошо шло под Маяковского. Были Надсоны и Есенины. Конъюнктура среди гайдамак была большая, случались недоразумения и выяснения отношений — легко представить встречу в африканских тропиках двух Пушкиных! — но они, понимая, что делают одно общее дело, делили Африку на сферы влияния и пытались не мешать коллегам.

Украинский был для них своеобразной латынью или эсперанто. Гайдамака, не розмовлявший на мoвi, подвергался остракизму другими гайдамаками. Встречаясь где-нибудь в джунглях Конго, задавали вопрос:

— Чому не розмовляешь на мoвi?

— А ты что, по-русски не понимаешь? Тогда пригласи переводчика.

За такие ответы били в морду и лишали звания гайдамаки.

На европейский слух Африка вообще говорлива. Африканцы, встречаясь, задают друг другу бесчисленные вопросы, а потом, разойдясь в разные стороны, продолжают спрашивать и отвечать, даже не оборачиваясь, и их голоса так ясно разносятся по округе. Гайдамаки переняли эту привычку. Тайным языком гайдамак, как уже говорилось, был украинский, каждый гайдамака должен был владеть мовою. Украинский язык так и разносился над Африкой — чую, бачу, огирок.

Первый сынок Сашка — Сашко Второй от Гураге (если не считать севастопольского Сашка от Люськи Свердловой-Ека теринбург) — умер от желтой лихорадки. Значит, Сашко Первый впервые стал отцом в 9 лет, а зачал африканскую ветвь Гайдамак в 8 годочков.

Сашко Третий от Оромо никаких особых способностей, тем более поэтических, не проявил, был нормальным человеком, и слава Богу. Он занимался сельским хозяйством, пахал землю на быках-зебу, откармливал бородавочников на мясо, и свирепого вида бородавочники становились похожими на украинских мясных кабанчиков. Сашко от Оромо любил сало, чеснок и кровяну ковбасу, но с возрастом перешел в вегетарианскую веру. Живет до сих пор как в раю где-то под Амбре-Эдемом.

Судьбы Сашка Пятого от Амхары и Сашка Шестого от Оромо неизвестны. Понятно, не все потомки Сашка рождались мальчиками; девочек называли Люсями и Оксанами, но их уже никто не считал.

Один из первых Гайдамак (от Турканы) дослужился до начальника офирского департамента почты и телеграфа.

Другой Гайдамака (внук Сашка) испанского происхождения (его отец был мулат, сын Сашка), рванул зайцем на корабле в Испанию в 1-ю анархистскую бригаду имени Петра Кропоткина, откуда был вывезен в Советский Союз в пионерском галстуке и в пилотке, но сделать в Испании сынка он успел. Его арестовали за сомнительное непролетарское происхождение, и он закончил жизнь на помойке одного из островов ГУЛАГа.

Зато Сашко Девятый отметился в поэзии. Он родился от красавицы Берты. Сашко Девятый с длинным оселедцем на бритой голове был похож одновременно на князя Святослава и на Тараса Бульбу, но автоматически оказался евреем и гражданином Израиля, потому что его мать Берта была фалаша, эфиопская иудейка. Назвали его двойным именем — Сашком-Самуилом. Его выделяли среди других Гайдамак. Образец его любовной лирики под Пушкина, но с лесенкой Маяковского:

Или такая охальная «песнь песней» на стене «Hotel d’Ambre-Edem»:

Этот Сашко-Самуил ушел в Израиль по воздушному мосту, но поначалу промахнулся — вышел не в тот конец и посетил Гуляй-град. В Израиле его дискриминировали на бытовом уровне но цвету кожи. Убирал мусор в Хайфе и примкнул к Шепилову, т. е. стал убежденным антисемитом. Обратной дороги в Офир он уже не смог отыскать.

Правда, эксперимент однажды был близок к успеху: удалось-таки вывести черного двойника Пушкина — один к одному, если судить по портрету Тропинина, — впрочем, не совсем черного, а светло-кофейного, переходного, с желтыми зрачками, как и предсказывал колдун. Этого Пушкина показывали дипкорпусу, все восхищались, особенно русские. Отдали мальчика в парижский лицей и т. д. — этот Пушкин занимался всем, чем угодно, вот только не мог срифмовать даже козы с морозом. Все же русские забрали его в Москву и приняли его в Литературный институт. Жизнь этого Сашка Гайдамаки в литобщаге была веселой. Все приходили посмотреть на вечно пьяного черного Пушкина, играющего на аккордеоне.

«Ну какой из меня Пушкин? — говорил Гайдамака. — Скорее, Александр Блок».

И читал уже известные стихи: