Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - Штрик-Штрикфельдт Вильфрид Карлович. Страница 41

Малышкин выступил перед представителями русской эмиграции и перед прессой. Он говорил о целях Русского Освободительного Движения и о новой свободной и единой России».

Успех Малышкина был огромным. Подавляемое многие годы русское национальное сознание прорвалось в спонтанном воодушевлении, когда к своим соотечественникам обратился бывший советский генерал, в форме и со столь памятными погонами российской императорской армии. Антинемецки настроенные круги русской эмиграции поняли аргумент, что в интересах русского народа надо преодолеть свои настроения и принять помощь немцев в борьбе против большевизма.

Любой умный немец с благодарностью приветствовал бы этот успех Малышкина. Национал-социалистическое правительство, однако, не проявило даже малейшего понимания. Уже на следующий день после доклада Малышкина Гроте пришлось отбивать нападки СД, Генерального штаба ОКВ и других инстанций. Агенты СД, находившиеся в зале, где говорил Малышкин, донесли о «наглых выпадах Малышкина против указанной фюрером политики». СД потребовало немедленного вмешательства и наказания виновных. Жеребкову, благодаря его связям в штабе военного главнокомандования во Франции, удалось достать нечто, заменившее стенографическую запись доклада, при помощи чего была «исправлена» общая картина и отбит также и этот опасный удар.

Парадоксальность общего положения отразилась в том, что в то же время, когда против Русского Освободительного Движения и самого Власова всё учащались нападки, – вопреки запрету Гитлера и вопреки, а может быть, и вследствие, противоречивых установок различных ведомств по отношению ко всей проблематике восточной политики, были созданы крупные национальные воинские соединения. К ним относятся: казачья дивизия (развернутая позднее в кавалерийский корпус), под командованием немецкого генерала Гельмута фон Панвица, и ранее сформированный в Югославии Охранный корпус, состоявший из представителей старой эмиграции и возглавлявшийся бывшим царским генералом Штейфоном. Доходили случайные отрывочные сведения и о других подобных формированиях. Так, капитан Оберлендер образовал соединение из представителей кавказских народов. Об этом я узнал из ходившего по рукам меморандума Оберлендера. Оберлендер требовал в нем образования (только что запрещенного Гитлером) русской и украинской армий и признания их в качестве союзных вооруженных сил. Существовал и так называемый тюркский легион.

Наёмники вместо Освободительной армии

Время от начала войны в июне 1941 года и до отхода немцев от Москвы я назвал «русской народной революцией против сталинского режима». Осенью 1943 года такое определение уже было неприложимо к действительности. Власов и Малышкин придерживались такого же мнения. И всё же они были твердо убеждены, что еще не поздно повернуть дело в нужном направлении.

Они, вероятно, были мудрее меня. И они, как и раньше, готовы были даже теперь стать во главе Русского Освободительного Движения против Сталина.

Конечно, так называемая (несуществующая) Русская Освободительная Армия реальным военным фактором не была. Но Власов и его друзья верили, что революция русского народа и других народов России еще возможна.

Правильность этого положения была подтверждена фактами. Даже спустя год, в конце 1944 года, при операциях победоносной Советской армии, были случаи перехода красноармейцев к власовским частям. Также и штандартенфюрер Гунтер д’Алькэн писал Гиммлеру в рапортах в июне 1944 года, что после его «власовской акции» число перебежчиков увеличилось в десять раз.

По словам Фрёлиха, в 1944 году, после Пражского манифеста, ежедневно поступало 2500–3000 заявлений о желании вступить добровольцами в Русскую Освободительную Армию – из оккупированных областей, из лагерей военнопленных и от остовцев в Германии. Полные мешки таких заявлений почта приносила каждый день в канцелярию Власова. Так что в 1943 году Власов и Малышкин, очевидно, занимали более правильную позицию, нежели я.

Осенью 1943 года Гитлер и Кейтель отнесли часть вины за различные прорывы на фронте на счет «восточных войск» в составе германской армии. «Восточные батальоны», якобы, даже целиком переходили к партизанам. Это было сообщено Гитлеру и тот, в гневе, приказал разоружить и распустить так называемые территориальные формирования, а людей – примерно 800 000 человек – направить на работу в шахты и на фабрики.

Ни один здравомыслящий офицер не мог понять, как представлял себе Гитлер разоружение этих частей при всё возрастающем давлении противника на фронте. Кто мог взять на себя ответственность за резкое ослабление силы армии и, может быть, за вооруженные столкновения в собственных рядах? И как можно было устроить и толково использовать на шахтах и в промышленности более полумиллиона необученных и не пригодных к тому людей?

ОКХ выдвинуло обоснованные возражения. Гельмих и Герре смогли сперва задержать проведение в жизнь этого плана, указав начальнику Генерального штаба на катастрофические последствия его. Генерал восточных войск Гельмих срочно запросил все дивизии фронта и уже через несколько часов смог представить начальнику Генерального штаба Цейтцлеру бесспорные свидетельства, что имеющиеся в Ставке фюрера донесения о ненадежности территориальных частей не отвечают действительности. Число так называемых перебежчиков, а также попавших в плен бойцов «восточных войск» не дает никаких оснований к беспокойству: потери находятся, примерно, в тех же пределах, что и в немецких частях. Нам передавали, что даже фельдмаршал Кейтель имел серьезные возражения против намеченных мер.

В середине октября пришло решение: разоружения не будет. Фюрер приказал все восточные войска перевести на Запад – во Францию, Италию и Данию.

«По крайней мере, уцелеет живая сила», – так комментировал Герре этот приказ. Герре сам хотел верить в это, и всем нам не оставалось ничего иного, как постараться поверить.

Но за истекшие недели, пока длилось состояние неопределенности, беды произошло всё же немало. Так, мы в Дабендорфе получили приказ направить на шахты офицеров и солдат ряда восточных батальонов, проходивших у нас курс обучения. Приказ пришел за несколько дней до окончания курса, когда добровольцы ожидали лишь получения нового обмундирования.

Деллингсхаузен и я, в согласии с генералом Трухиным, решили немедленно отправить всех этих людей обратно в их части на восток. Это было возможно, так как курс был продлен и срок их пребывания в Дабендорфе уже, собственно, истек.

Однако генерал восточных войск настаивал на том, чтобы все курсанты были переданы в распоряжение генерального уполномоченного по трудовым ресурсам Заукеля. Дело дошло до резкого спора между штабом Гельмиха и штабом Дабендорфа. А за это время люди уже были отправлены в свои части и лишь ничтожно малое число – те, что ранее не были приписаны ни к какой части, – были переданы в горную промышленность. Острота положения была снята вмешательством Герре в Генеральном штабе ОКВ с аргументом «о сохранении живой силы».

Гораздо более серьезный случай произошел, когда по распоряжению Гельмиха должна была быть распущена одна русская часть в тылу фронта. Случилось так, что генерал Жиленков, по поручению Власова, как раз приехал в эту часть. Солдаты грозили начать мятеж, и Жиленков сообщил мне по телефону, что он, к сожалению, должен будет стать во главе мятежников. Герре, начальник штаба Гельмиха, не мог мне помочь, и я поспешил в Мауэрвальд. И в этом, крайне щекотливом случае вмешался Гелен. Благодаря ему, это событие не имело административных последствий и всё было улажено между штабом Власова и ответственным за случай штабом генерала восточных войск. Герре оказался, конечно, в невозможном положении: кто мог действовать явно вразрез с приказом главнокомандующего, даже если этот приказ невыполним?

Это были тяжелые дни. У нас была выбита почва из-под ног. Хотя благодаря переводу «восточных войск» на запад снята была угроза худшей катастрофы (что было, как я узнал позже, заслугой Гельмиха и Герре), решение Гитлера означало не что иное, как полное крушение предпринятых Геленом и офицерами ОКХ – Вагнером, Штифом, Штауфенбергом, Альтенштадтом и др. – попыток повернуть ход войны на востоке.