История одной болезни - Шубин Борис Моисеевич. Страница 17

Еще долго после гибели Пушкина операции на органах брюшной и грудной полости будут находиться под запретом, и поэтому в книге М. Лахтина "Большие one1-рации в истории хирургии", выпущенной в 1901 году, они совершенно не найдут отражения.

Операции на брюшной полости для предотвращений "худых приключений", как в те времена именовались осложнения, требуют соблюдения целого ряда условий.

Во-первых, эффективной борьбы с болью.

Но лишь через 10 лет после смерти А. С. Пушкина появился эфирный наркоз.

Во-вторых, борьбы с раневой инфекцией.

Но великому английскому хирургу Дж. Листеру, создавшему учение об антисептике, исполнилось лишь 10 лет, когда умирал наш Пушкин, а открывший пенициллин А. Флеминг еще не родился.

Чтобы успешно выполнить операцию, которая требовалась Пушкину, – удалить засевшую в крестцовой кости пулю, должно было пройти еще без малого шесть десятилетий. В 1895 году Рентгеном были обнаружены особые лучи, впоследствии названные его именем. В 900-е годы, благодаря работам Ландштейнера о группах крови, была разработана методика безопасного переливания крови, что значительно расширило возможности хирургического лечения раненых.

Однако здесь не лишне будет заметить, что первый случай удачного переливания крови был осуществлен в Петербурге еще в пушкинские времена: 8 апреля 1832 года (в пятницу на Страстной неделе, как было указано в отчете) младший городовой акушер Вольф, приглашенный на квартиру к бедной женщине, погибающей от послеродового кровотечения, в отчаянии решился прибегнуть к операции переливания крови и тем самым спас жизнь матери большого семейства, хотя, как выяснилось позже, совершенно случайно.

Событие это прочно вошло в историю отечественной медицины; но недавно доктору А. В. Шабунину удалось внести уточнение: автора первого удачного переливания крови звали Андрей Мартынович Вольф, а не Г. Вольф, как писали до сих пор. Буква "г" пристала к его фамилии как сокращение от "господин".

Но вернемся к нашей истории болезни.

Итак, многоопытный Н. Ф. Арендт отказался от мучительной и бесперспективной операции. Это его решение соответствовало золотому гиппократовскому правилу: "При лечении болезней надо всегда иметь в виду –принести пользу или по крайней мере не навредить"

Скорее всего выжидательная тактика Н. Ф– Арендта и его пессимистический прогноз совпали с мнением-профессоров X. X. Саломона и И. В: Буяльскогсг, в тот же вечер осмотревших А. С. Пушкина и больше не привлекавшихся друзьями и родственниками к лечению. Из знаменитых российских хирургов не консультировал Александра Сергеевича только Н. И. Пирогов, находившийся в Дерпте, но и он вряд ли что-либо смог бы предложить.

Я только что привел одну из максим Гиппократа, которой придерживался Н. Ф. Арендт. Но есть еще и другое – не менее известное его правило, которое Арендт счел возможным нарушить:

"Окружи больного любовью и разумным утешением;, но главное, оставь его в неведении того, что ему предстоит: и особенно того, что ему угрожает".

Почему он не. обнадежил смертельно раненного поэта?

Не будем возвращаться к возникшей перед Пушкиным необходимости выполнения целого ряда неотложных дел.

Главная причина, по-видимому, не в этом.

Арендт судя по всему, отдавал себе отчет в том, что за пациента ему послала судьба [20]. И именно поэтому не посчитал себя вправе дать Пушкину ложные надежды; на возможное исцеление.

Каждый человек живет, болеет, выздоравливает и уходит из жизни по-своему.

Выдающийся биолог Г. Мендель, установивший законы наследственности, тяжко заболев, потребовал от медиков ясного ответа о состоянии своего здоровья. Узнав смертельный диагноз, резюмировал: "Естественная неизбежность".

Таких примеров – исторических и личных врачебных, когда люди воспринимают смерть как естественную неизбежность, можно привести великое множество.

Отношение к смерти в известной степени служит мерилом не только человеческого мужества, но и мудрости.

Александр Сергеевич в своей поэзии говорил о смерти спокойно и даже легко, без надлома;

…Благословен и день забот, Благословен и тьмы приход!..

Это спокойствие и просветленная грусть основывались не на вере в загробную жизнь. А. С. Пушкин не был религиозен. Еще в 1824 году в письме, перехваченном полицией и послужившем поводом к его михайловской ссылке, он признавался, что разуверился в существовании бога и бессмертии души: "Читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира. – Ты хочешь знать, что я делаю – пишу пестрые строфы романтической поэмы – и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, qu'il ne peut exister d'etre intelligent Createur et regulateur [21], мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думаЮт, но к несчастию более всего правдоподобная".

Библейские мотивы в творчестве Пушкина не более чем традиционные сюжеты, которые он гениально поворачивал в нужном ему направлении. Не зря в незавершенной статье о русской литературе он вспомнил о религии как о "вечном источнике поэзии у всех народов".

Выполнение им христианского обряда перед смертью, как это убедительно показано многими пушкинистами, было вынужденным, производилось по требованию царя, переданному через Н. Ф. Арендта: этим он обеспечивал благополучие семьи.

Философское отношение Александра Сергеевича к смерти является результатом глубокого убеждения, что нить жизни с его исчезновением не оборвется, а будет продолжена "младым, незнакомым" племенем, появление которого он приветствовал. Мысль о смерти неотделима у Пушкина от сознания вечного движения жизни, закономерности смены поколений:

Эти думы о смерти, не покидающие его, не отравляли сердце горечью. "…Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы: – писал он П. А. Плетневу в июле 1831 года. – Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши – старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девочки сентиментальничать… были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы…"