Василий Тёркин - Твардовский Александр Трифонович. Страница 16

Тёркин пишет

…И могу вам сообщить

Из своей палаты,

Что, большой любитель жить,

Выжил я, ребята.

И хотя натёр бока,

Належался лежнем,

Говорят, зато нога

Будет лучше прежней.

И намерен я опять

Вскоре без подмоги

Той ногой траву топтать,

Встав на обе ноги…

Озабочен я сейчас

Лишь одной задачей,

Чтоб попасть в родную часть,

Никуда иначе.

С нею жил и воевал,

Курс наук усвоил.

Отступая, пыль глотал,

Наступая, снег черпал

Валенками воин.

И покуда что она

Для меня – солдата —

Всё на свете, всё сполна:

И родная сторона,

И семья, и хата.

И охота мне скорей

К ней в ряды вклиниться

И, дождавшись добрых дней,

По Смоленщине своей

Топать до границы.

Впрочем, даже суть не в том,

Я скажу точнее:

Доведись другим путём

До конца идти, – пойдём,

Где угодно, с нею!

Если ж пуля в третий раз

Клюнет насмерть, злая,

То по крайности средь вас,

Братцы, свой последний час

Встретить я желаю.

Только с этим мы спешить

Без нужды не станем.

Я большой любитель жить,

Как сказал заране.

И, поскольку я спешу

Повстречаться с вами,

Генералу напишу

Теми же словами.

Полагаю, генерал

Как-никак уважит, —

Он мне орден выдавал,

В просьбе не откажет.

За письмом, надеюсь, вслед

Буду сам обратно…

Ну и повару привет

От меня двукратный.

Пусть и впредь готовят так,

Заправляя жирно,

Чтоб в котле стоял черпак

По команде «смирно»…

И одним слова свои

Заключить хочу я:

Что великие бои,

Как погоду, чую.

Так бывает у коня

Чувство близкой свадьбы…

До того большого дня

Мне без палок встать бы!

Сплю скорей да жду вестей.

Всё сказал до корки…

Обнимаю вас, чертей.

Ваш

Василий Тёркин.

Тёркин-Тёркин

Чья-то печка, чья-то хата,

На дрова распилен хлев…

Кто назябся – дело свято,

Тому надо обогрев.

Дело свято – чья там хата,

Кто их нынче разберёт.

Грейся, радуйся, ребята,

Сборный, смешанный народ.

На полу тебе солома,

Задремалось, так ложись.

Не у тёщи, и не дома,

Не в раю, однако, жизнь.

Тот сидит, разувши ногу,

Приподняв, глядит на свет.

Всю ощупывает строго, –

Узнаёт – его иль нет.

Тот, шинель смахнув без страху,

Высоко задрав рубаху,

Прямо в печку хочет влезть.

– Не один ты, братец, здесь.

– Отслонитесь, хлопцы. Темень…

– Что ты, правда, как тот немец.

– Нынче немец сам не тот.

– Ну, брат, он ещё даёт,

Отпускает, не скупится…

– Всё же с прежним не сравнится, –

Снял сапог с одной ноги.

– Дело ясное, – беги!

– Охо-хо. Война, ребятки.

– А ты думал! Вот чудак.

– Лучше нет – чайку в достатке,

Хмель – он греет, да не так.

– Это чья же установка

Греться чаем? Вот и врёшь.

– Эй, не ставь к огню винтовку…

– А ещё кулеш хорош…

Опрокинутый истомой,

Тёркин дремлет на спине,

От беседы в стороне.

Так ли, сяк ли, Тёркин дома,

То есть – снова на войне…

Это раненым известно:

Воротись ты в полк родной –

Всё не то: иное место

И народ уже иной.

Прибаутки, поговорки

Не такие ловит слух…

– Где-то наш Василий Тёркин? –

Это слышит Тёркин вдруг.

Привстаёт, шурша соломой,

Что там дальше – подстеречь.

Никому он не знакомый –

И о нём как будто речь.

Но сквозь шум и гам весёлый,

Что кипел вокруг огня,

Вот он слышит новый голос:

– Это кто там про меня?..

– Про тебя? –

Без оговорки

Тот опять:

– Само собой.

– Почему?

– Так я же Тёркин.

Это слышит Тёркин мой.

Что-то странное творится,

Непонятное уму.

Повернулись тотчас лица

Молча к Тёркину. К тому.

Люди вроде оробели:

– Тёркин – лично?

– Я и есть.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Хлопцы, хлопцы, Тёркин здесь!

– Не свернёте ли махорки? –

Кто-то вытащил кисет.

И не мой, а тот уж Тёркин

Говорит:

– Махорки? Нет.

Тёркин мой – к огню поближе,

Отгибает воротник.

Поглядит, а он-то рыжий –

Тёркин тот, его двойник.

Если б попросту махорки

Тёркин выкурил второй,

И не встрял бы, может, Тёркин,

Промолчал бы мой герой.

Но, поскольку водит носом,

Задаётся человек,

Тёркин мой к нему с вопросом:

– А у вас небось «Казбек»?

Тот помедлил чуть с ответом:

Мол, не понял ничего.

– Что ж, трофейной сигаретой

Угощу. –

Возьми его!

Видит мой Василий Тёркин –

Не с того зашёл конца.

И не то чтоб чувством горьким