Моя жизнь среди индейцев - Шульц Джеймс Виллард. Страница 77

Ред-риверы, прибывшие с севера, — дети англичан и шотландцев, совершенно не походили на французов-полукровок: торговать и встречаться с ними было просто удовольствием. Женщины этих ред-риверов большей частью голубоглазые, розовощекие блондинки, а мужчины рослые, мускулистые, крепкие, воплощение мужественности — на них приятно было смотреть. Но, позвольте! Я не должен огульно осуждать полукровок-француженок. Я вспоминаю, что некоторые из них казались чрезвычайно милыми, даже в темных, иностранных нарядах, в которые они одевались. Помню, например, некую Шели, муж которой, француз, погиб во время погони на бизонов.

Бизоны продолжали пастись поблизости от нас, и число их, видимо, не уменьшалось, несмотря на то, что ежедневно на охоту выезжала целая орда. Один раз я поехал с несколькими ред-риверами. Мы вскоре завидели стадо, как только выехали за край долины. Мои спутники, скрытые от бизонов крутым бугром, спешились, сняли шляпы и, став на колени, начали креститься. Какой-то почтенный старец произнес длинную молитву об успехе охоты и о том, чтобы ничего дурного не приключилось ни с ними, ни с лошадьми во время погони. Потом они вскочили в седло и понеслись, бешенно нахлестывая лошадей и проклиная их самыми ужасными проклятиями, какие только знали. Кое-кто, кому не хватало слов на родном языке, орал проклятия на ломаном английском.

— Поль, — сказал я одному из ред-риверов, когда погоня кончилась, — а если бы ты погиб во время погони, куда бы отправилась твоя душа?

— Как куда? Конечно, к доброму богу.

— Но после молитвы ты проклинал свою лошадь. Ты произносил ужасные проклятия.

— А!.. Но ведь это говорилось в пылу погони, чтобы поганая скотина скакала быстрее. Добрый бог несомненно знает, что я не хотел его оскорбить. Моя — как это называется — душа отправилась бы в хорошее место.

Чтобы обслуживать бладов и большой лагерь ред-риверов, мы устроили поздней осенью филиал нашего торгового пункта на Флат-Уиллоу-Крике, притоке Масселшелл. Я ездил туда несколько раз в течение зимы, проезжая мимо больших стад бизонов и антилоп; один раз я видел табун диких лошадей, гораздо более диких, чем бизоны, среди которых они бродили. У подножия гор Сноуи, с которых берет начало Флат-Уиллоу, водились огромные стада вапити и оленей, и мы скупали их шкуры в большом количестве.

Редко какая семья кри и ред-риверов владела больше чем полудюжиной лошадей. Многие кри при перенесении лагеря на новое место бывали вынуждены идти пешком, навьючивая свое скромное имущество на собак. Однако эти индейцы не были лентяями; они убивали бизонов и дубили множество шкур, которые выменивали на виски, чай и табак; одежду покупали редко.

ГЛАВА XXXIV. ПОСЛЕДНИЕ БИЗОНЫ

С наступлением весны черноногие и блады двинулись назад в Канаду, чтобы получить от правительства полагающиеся им по договору деньги. Они намеревались осенью вернуться, но сейчас перешли границу и направились на север. Кри и ред-риверы остались около форта. За этот сезон мы наторговали четыре тысячи шкур бизона и почти столько же шкур оленей, вапити и антилоп. За шкуры бизона мы выручили 28000 долларов, за шкуры других животных и, кроме того, бобровые и волчьи меха еще около 5000 долларов. Это был наш рекордный сезон, самый выдающийся на памяти Ягоды. Замечательно, что это произошло в то время, когда бизоны уже были почти полностью истреблены.

Мы ожидали, что проживем лето, как обычно, спокойно, но тут пришли заказы на пеммикан и сушеное мясо от фирм, ведущих торговлю с индейцами на территории агентства Сиу, в Дакоте, и от торговавших на Северо-западной территории Канады. Во всех письмах говорилось одно и то же: «Бизоны исчезли, пошлите нам для торговли столько тонн мяса и пеммикана, сколько сможете». Кри и их сводные братья были очень довольны, когда мы сказали, что купим все, что они нам доставят, и не теряя времени принялись охотиться. В ход пошло всякое мясо — худые самки бизона, старые самцы, возможно, и покалеченные лошади. Мясо сушилось широкими, тонкими пластами, запаковывалось в тюки, перевязанные сыромятными ремнями. Пеммикан изготовляется из истолченного в порошок сушеного мяса, смешанного с салом и жиром, извлеченным из костей животных. Пеммикан паковался в плоские продолговатые мешки из сырой кожи. Это покрытие, высыхая, садится, туго сжимая наполняющую его массу; такой мешок приобретал плотность и вес камня. Я уже не помню сколько этого товара мы запасли за лето — сушеного мяса буквально десятки кубических ярдов, а пеммикана сотни мешков; все это мы продали с хорошей прибылью.

Однажды в середине лета к нам в дом явился высокий стройный человек; лицом и черными остроконечными, закрученными кверху усами он напомнил мне портреты старинных испанских дворян. Изъяснялся он на английском, чистом английском языке, гораздо лучшем, чем язык, которым говорили все белые в этих местах, лучшем, чем язык многих офицеров армии, окончивших военную академию в Уэст-Пойнте. Представляясь, он назвал себя Вильямом Джексоном. Имя показалось мне знакомым, но я не мог сообразить, где я его слышал, пока он не сказал, что иногда его называют Сик-си-ка-кван — Черноногий Человек. Тогда я вспомнил. Сколько раз старик Монро говорил о нем, о своем любимом внуке, о его храбрости и добром сердце. Я с радостью пожал его руку и сказал:

— Я давно хотел встретиться с вами, Сик-си-ка-кван. Ваш дед мне много о вас рассказывал.

Мы с ним крепко подружились и дружили до самой его смерти.

Никто не заставит меня поверить, что наследственность не имеет значения. Возьмите, например, Джексона. Со стороны матери он происходит от Монро, известной своей храбростью шотландской семьи, и Ла-Рошей, знатного французского семейства, представители которого давно эмигрировали в Америку.

Отец его Томас Джексон принимал участие в войнах 1832 года с семинолами и другими индейцами; прадеды его с обеих сторон сражались за независимость Штатов. Не удивительно, что он сделал военное дело своей профессией и еще юношей вступил разведчиком в армию Соединенных Штатов. В то время, когда Джексон появился в нашей лавке в Керроле, он торговал с индейцами, кочевавшими около гор Джудит. Мне не хотелось расставаться с ним. Я почти не надеялся увидеть его снова, но несколько лет спустя встретил его в резервации, куда «новички» с их копеечным подходом к делам загнали всех «мужей скво», как нас называли.

Снова пришла зима; кри и ред-риверы все еще жили около нас, но бизонов было уже не так много, как в предыдущую зиму. Область, где они паслись, тоже уменьшилась и простиралась теперь к востоку от устья реки Джудит до Раунд-Бьютт, на северном берегу Миссури, на расстояние в сто двадцать пять миль; ширина этой области в сторону от реки составляла не более сорока миль. На юг от Миссури, в районе между ней и рекой Йеллоустон, паслись гораздо более многочисленные стада бизонов, но здесь много было и охотников. С востока стада теснили ассинибойны и сиу-янктонаи, с юга кроу и орда белых охотников за шкурами, появившихся в области с постройкой Северной тихоокеанской железной дороги, сооружавшейся в то время вдоль Йеллоустона. Среди стад бродили наши кри и ред-риверы. Больше всего истребляли бизонов белые охотники. В эту зиму они собрали в районе вдоль реки Йеллоустон свыше ста тысяч шкур бизонов, которые продавались владельцам кожевенных заводов Востока примерно по два доллара за штуку. Мы приобрели две тысячи семьсот бизоньих шкур и около тысячи шкур оленей, антилоп и вапити; все остальные торговцы, вместе взятые, закупили приблизительно столько же. Большую часть полученных нами шкур охотники сняли с бизонов, убитых в начале зимы. Позже, в середине зимы, охотникам приходилось заезжать все дальше и дальше в поисках дичи. Не было уже никаких сомнений в том, что охота на бизонов идет к концу.

В феврале у нас истощился запас одеял для торговли, и я отправился на торговый пункт в устье реки Джудит, взяв с собой Нэтаки. Лед на Джудит был уже крепкий, и мы поехали по реке; каждый сидел на отдельных саночках ред-риверов, запряженных лошадью. Приятно было скользить по гладкому льду, по знакомой реке. Было не очень холодно, безветренно, снег не падал. В первый день мы доехали до Дофин-Рэпидс и заночевали в домике временно отсутствовавших лесных охотников. Они оставили записку на грубо сколоченном столе. В записке стояло: «Будти как дома, куда пойдети, закройти двер».