Моя жизнь среди индейцев - Шульц Джеймс Виллард. Страница 78

Мы устроились «как дома». Нэтаки изготовила на огне хороший обед, и мы долго сидели перед веселым огнем в удобнейших креслах. Кресло состояло просто из сырых бизоньих шкур, натянутых на деревянные рамы, но им пользовались, когда шкуры еще только высыхали, и оно получило превосходную форму: каждая часть тела получала как раз нужную опору.

На другой день мы приехали на место, а на следующий день отправились домой с грузом одеял. Около четырех часов дня показалось стадо бизонов, бегущих через реку на юг; из оврагов у реки слышались выстрелы. Немного спустя стал виден большой лагерь индейцев в походе; они спускались гуськом в долину реки под нами. Сначала я забеспокоился, так как боялся, что это могут быть ассинибойны, которые недавно убили лесного охотника. Я остановил лошадь и спросил у Нэтаки, что нам лучше делать: гнать вперед возможно скорее или остановиться и заночевать с индейцами.

Она внимательно вгляделась в них; они уже начали ставить палатки. Как раз в этот момент начали поднимать и натягивать на шесты раскрашенную палаточную кожу.

— Ой! — воскликнула Нэтаки, задохнувшись от радости, — ведь это наши! Смотри! Они поставили священную палатку бизона. Скорее! Едем к ним.

Действительно, это была группа пикуни, предводительствуемая Хвостом Красной Птицы, у которого мы и заночевали. Они так же были рады видеть нас, как мы радовались встрече с ними. Мы легли спать далеко за полночь, когда кончились дрова в палатке.

— Дело идет к концу, — сказал мне Хвост Красной Птицы. — Этой зимой пришлось ходить на охоту очень далеко: по peкe Милк, на Волчьи горы (Литтл-Роки), а теперь сюда, на Большую реку (Миссури), а мяса мы добывали в обрез, только чтобы поесть, Друг, боюсь, что это наша последняя охота на бизонов.

Я рассказал ему, что делается на юге и на востоке отсюда, что нигде нет бизонов, если не считать малочисленных стад между этими местами и рекой Йеллоустон, да и то стада здесь насчитывают не более сотни голов.

— Ты уверен, — спросил он, — что белые осмотрели всю страну, которая, по их словам, лежит между двумя солеными озерами (океанами)? Не пропустили ли они какую-нибудь большую область, где собрались наши бизоны, откуда они могут еще вернуться?

— Нет такого места во всей стране, — ответил я, — на севере, на юге, на востоке или на западе, где бы не прошли белые, где бы они не проходили и сейчас, и никто из них не встречал бизонов. Не верь, как верят многие из ваших, что белые угнали бизонов, чтобы лишить вас средств к существованию. И белые хотят убивать бизонов, чтобы получить их шкуры и мясо, так же, как и вы.

— Если так обстоит дело, — сказал он с глубоким вздохом, — то меня и всех наших ждут несчастье и смерть. Мы умрем от голода.

На следующий день, когда мы ехали домой, я увидел одинокого молодого бизона — почти годовалого. Он стоял унылый, заброшенный, на клочке, поросшем райграсом, над рекой, Я застрелил его и снял с него шкуру, целиком с рогами и копытами. Позже Женщина Кроу выдубила ее и украсила внутреннюю сторону кожи яркой вышивкой из игл иглошерста. Это был мой последний бизон. Во второй половине дня мы спугнули стадо голов в семьдесят пять, которое подошло к замерзшей реке в поисках воды. Бизоны ринулись через речную долину и вверх по склону в прерии. Это было последнее стадо бизонов, которое видели мы с Нэтаки.

Моя маленькая жена и я уже давно тосковали по дому. Хотя мы любили великую реку, ее прелестную долину и фантастические «бедленды», но не любили народ, временно живший здесь. Нэтаки и я постоянно говорили и мечтали о нашем доме на реке Марайас; и вот, в майское утро мы сели на борт первого парохода, отходившего в эту навигацию в Форт-Бентон, а оттуда в форт Конрад. Так Нэтаки и я распрощались навсегда с жизнью в прериях, с охотой на бизонов и торговлей с индейцами.

Скоро за нами последовал и Ягода, оставив за себя на торговом пункте человека. Торговый пункт просуществовал — в убыток — еще год, закупив всего триста шкур, главным образом самцов бизонов, в последнюю зиму, зиму 1882— 1883 годов.

ГЛАВА XXXV. «ЗИМА СМЕРТИ»

Летние дни текли безмятежно. Мать Ягоды и Женщина Кроу развели небольшой огород в том месте, где сливаются Драй-Форк и Марайас, и поливали его водой, которую носили с реки. Их маис, тыквы и бобы, все, что местные жители выращивали задолго до того, как Колумб впервые увидел Америку, росли буйно. Старухи соорудили укрытие у самого цветущего огорода — крышу из веток кустарника на четырех столбах. Здесь мы с Нэтаки провели много приятных послеобеденных часов, слушая их своеобразные рассказы и еще более своеобразные песни, которые они иногда пели. Ранней весной Ягода опять вспахал землю плугами на быках и засеял долину овсом и пшеницей. Как ни странно, хотя год был опять засушливый, посевы поднялись и созрели. Мы убрали и сложили хлеб в копны, но продать урожай нам не пришлось. Свиньи подрывали наши копны, скот и лошади вырывались из загона и топтали их — все пошло прахом. Фермеры мы были никуда не годные.

Все лето время от времени к нам приходили пикуни и рассказывали душераздирающие истории о том, что творится в резервации, на территории агентства. Недельного рациона, говорили они, хватает на один день. Никакой дичи нет. Агент не дает ничего. Пикуни, жившие около нас и вдоль реки, с трудом добывали охотой оленей и антилоп, чтобы хоть как-то прожить, но оставшиеся в резервации страдали от недоедания. Там жили те, кто не мог уйти. У них не было лошадей; лошади или подыхали от кожной болезни, распространившейся по табунам, или их пришлось продать торговцам, чтобы купить провизию.

В октябре Нэтаки и я поехали в агентство, чтобы посмотреть, как обстоит дело, В сумерки мы приехали в главный лагерь, расположенный у забора управления агентства, ниже по реке. На ночь остановились у старого вождя — Палаточного Шеста.

— Оставь наши продовольственные сумки на седлах, — сказал я Нэтаки, — посмотрим, что они едят. Старик и жена приняли нас сердечно.

— Живо, — приказал он женщинам, — приготовьте еду для наших друзей. Они, должно быть, проголодались за время долгой поездки.

Палаточный Шест говорил так, как будто в палатке было полно провизии. Он радостно улыбался и потирал руки, разговаривая с нами. Но жены его не улыбались и не торопились. Они вынули из кожаной сумки три маленьких картофелины и поставили их вариться; из другой сумки они вынули двух форелей по четверть фунта весом и сварили их тоже. Немного спустя, они поставили еду перед нами.

— Это все, что у нас есть, — сказала одна из жен дрогнувшим голосом, смахивая слезы, — все, что у нас есть. Мы очень бедны.

При этих словах Палаточный Шест уже не мог сдержаться.

— Правда, — заговорил он, запинаясь, — у нас ничего нет. Бизонов больше нет. Великий отец посылает нам мало пищи — ее хватает на один день. Мы очень голодны. Конечно, бывает рыба, запрещенная богами, нечистая. Приходится все-таки есть ее, но она не дает силы. Несомненно, нас ждет наказание за то, что мы едим ее. Видимо, боги покинули нас.

Нэтаки вышла и принесла наши продовольственные сумки; она передала женщинам три или четыре банки бобов, мясные консервы с маисом, сахар, кофе и муку. Как просветлели их лица! Как они болтали и смеялись, приготовляя хороший обед, и потом, когда ели! Нам доставляло удовольствие смотреть на них.

На другой день мы съездили в несколько лагерей. Положение всюду было такое же. Не то, чтобы это был настоящий голод, но что-то очень близкое к нему. Настолько близкое, что у самых крепких мужчин и женщин заметны были признаки недоедания. Люди просили у меня помощи, и я раздал то, что привез с собой. Но, конечно, все это было каплей в море по сравнению с их нуждами. В одном из лагерей уже долгое время жила мать Нэтаки, ухаживавшая за больным родственником; незадолго до нашего приезда он умер. Мы забрали ее из этого голодного края и отправились обратно в форт.

Поговорив с Ягодой, я решил написать подробный отчет обо всем, что видел в резервации, и послал эту статью для опубликования в одну нью-йоркскую газету. note 57 Я хотел, чтобы американцы знали, как обращаются с их беспомощными подопечными. Я знал, что найдутся добрые люди, которые займутся этим делом и позаботятся о том, чтобы индейцам послали продовольствие, сохранили бы им жизнь. Мою статью не напечатали. Я подписывался на эту газету и несколько месяцев после отправки рукописи заказным письмом просматривал регулярно печатные столбцы. Увы! Я не знал, как сильно политика влияет на замещение даже такого невысокого поста, как место агента по делам индейцев. Я отослал свою статью газете, которая была главной опорой правительства. Конечно, она не захотела ее печатать, и я махнул рукой на эту затею. И Ягода, и я советовали индейцам убить своего агента — может быть, это заставит общество обратить внимание на их нужды. Но они боялись; они помнили об избиении, устроенном Бэкером. Теперь я знаю, куда мне нужно было отправить эту статью. Оттуда ее бы распространили по всей стране; но я был молод, легко терялся при неудаче, а положение в лагерях все ухудшалось и ухудшалось. В ту зиму от настоящего голода умерло не так много индейцев.